т жизнь надвое, и одному из стоящих сейчас перед ней мужчин придется уйти.
– Прекратите, – попросила Марина. – Чего ты хочешь от меня на этот раз? – Она не знала даже, каким именем теперь его называть, как вообще вести себя в его присутствии.
– Что происходит? Я пришел узнать, как твое здоровье, это что, преступление? – переводя дыхание, спросил Егор.
– Ты мог прийти раньше, в больницу, например.
– Я был у тебя в больнице.
– Так, ну-ка, мальчики, вышли отсюда! – велела Марина. – Женя, ты тоже, – это относилось к даже не шевельнувшемуся Хохлу. Он неохотно поднялся из кресла и вышел вслед за охраной, метнув в Малыша злобный взгляд.
– Что, при охране рамсить неудобно? – ее же словами усмехнулся Малыш, поняв, что сейчас все решится: вся жизнь с этого момента пойдет в другом русле, и его, и Маринина. – Ты стала чужая какая-то, детка, я не узнаю тебя.
Марина посмотрела ему в лицо, помолчала секунду, поправила какую-то складочку на комбинезоне. Она тоже понимала, что со следующей секунды изменится все, со следующей ее фразы в жизни произойдет кардинальная перемена.
– Возможно, ты просто забыл, какая я на самом деле. Послушай, что я скажу тебе, Егор, и постарайся запомнить мои слова. Больше мы с тобой не муж и жена, все, хватит с меня! Ты все время обвинял меня в равнодушии, в изменах, а сам ведешь себя еще хуже. Мне важно было твое внимание, твое участие, но ты даже не удосужился просто позвонить и узнать, жива я или нет. – Коваль сама удивилась тому спокойствию, с которым говорила это, словно разговор не касался ее жизни, человека, которого она любила и считала своим мужем столько лет. – Знаешь, видимо, все действительно проходит, в том числе и любовь. Я не виню тебя ни в чем, ты вправе жить так, как ты хочешь, но меня не трогай больше. Все, Егор, нет меня, умерла, уехала – как захочешь.
– Нет, погоди, дорогая, что-то я не понял – к чему этот разговор? Ты решила так? А меня не забыла спросить? – Он сел в кресло, из которого перед этим встал Хохол, закинул ногу на ногу и посмотрел ей в глаза. – Детка, ты такая красивая…
– Только уже не твоя, Егор.
– Ну, понятно, – кивнул он. – Теперь у тебя Хохол – идеал мужчины, я так и понял по его разговорам и поведению еще там, в больнице. Зачем ты сделала это, детка?
– А ты? Зачем ты сделал то, что сделал? Девочку свою на трибуне оставил, поди? Не боишься, что уведут?
– Не боюсь. У меня тебя уводят, и это сейчас важнее. Не думал, что придется за жену с уголовником разбираться, с охранником.
– Егор, а ведь ты не прав, – покачала головой Марина. – Если бы ты хотел разобраться с ним, то давно сделал бы это. Но тебе не нужно, ты думал, что я и так всегда пойду за тобой, только пальцем помани. А я устала ждать тебя, устала бежать за тобой, понимаешь? Я хочу спокойно пожить, не думая о том, как ты и где ты. А Женька… он ничего от меня не требует, жертв никаких, обещаний, слов.
– Ну да! – усмехнулся Егор, доставая сигару. – Кроме одного – возможности спать с тобой, с тобой, с моей женой!
– Я уже давно не жена тебе, Егор. Уходи, ладно? – попросила Марина, закуривая и небрежно бросая на стол золотую зажигалку. Тяжелая вещица глухо ударилась о столешницу и прокатилась почти до противоположного края. Проводив ее рассеянным взглядом, Коваль попросила, взглянув на напряженно ждущего ее ответа Малыша: – Не доводи меня до греха, я очень тебя прошу, мне нельзя нервничать, я еще не совсем здорова, поэтому давай расстанемся тихо и без сцен.
– Я уйду, – бросил он, вставая из кресла. – Но ты запомни, что сама меня выгнала, я этого не хотел. Ты решила все за меня, ты всегда решаешь все за всех. Не удивляйся потом тому, что сделала сейчас. Поправляйся, детка! – И он вышел, шарахнув дверью по плечу стоявшего за ней Хохла и едва не сбив с ног Гену.
Женька влетел к Марине, развернул кресло так, чтобы видеть ее лицо, и отшатнулся – она смотрела на него совершенно сухими глазами и улыбалась.
– А чего ты ждал, родной? Истерики? Вен перерезанных? Я старовата для подобных штучек.
Хохол не верил своим глазам, потому что действительно ожидал чего угодно, только не этого ледяного спокойствия, граничащего с безумием. Зная, какие именно отношения связывали Коваль с Малышом, Женька был уверен, что даже если она решит расстаться с мужем, то за этим последует что-то невероятное, потому что это как кусок сердца оторвать. И вдруг – ни слезинки, ни намека на горе…
– Что ты сказала ему? – осторожно спросил он, поглаживая пальцами тонкое запястье лежащей на подлокотнике кресла руки.
– Чтобы катился от меня подальше.
– Думаешь, он так и сделает?
– Думаю, нет, но мне плевать. И хватит про это, я не желаю больше обсуждать мою бывшую семейную жизнь, – отрезала Коваль, отворачиваясь и давая понять, что разговор окончен.
Матч команда выиграла, Марина спустилась в раздевалку, чтобы поздравить игроков и тренера, объявила о выходном, пошепталась с Колькой, кое-как уговорив себя не полоскать ему мозги насчет Ветки, предупредила отца, бывшего здесь же, что приедет поздно, и они с Хохлом рванули в "Три сотни", где была летняя терраса и можно было посидеть на улице, а не жариться в помещении. Конечно, их уединение было весьма относительным – пятеро охранников все время следовали за ними, но Марина старалась не обращать внимания на их присутствие.
Но город слишком маленький и слишком тесный, и это лишний раз доказало появление в "Трех сотнях" Егора с его Нателлой. Вместо того чтобы развернуться и уехать, увидев на парковке "Хаммер", Малыш расположился за столиком напротив и принялся изо всех сил провоцировать жену на агрессивные действия, но она не обращала на него никакого внимания.
Они с Хохлом вообще никого не замечали, наклонившись друг к другу через стол и сплетя пальцы, смотрели в глаза и периодически целовались, что выводило из себя Егора, сидящего лицом к Марине. Она не делала этого специально, просто в этот вечер ей хотелось вести себя так, и Коваль не отказала себе в удовольствии.
– Киска, я люблю тебя, ты знаешь? – Хохол поднес к губам ее пальцы. – Я так тебя люблю, моя радость…
– Женька, тебе пятый десяток, а ты как пацан зеленый…
– Киска, мне по фигу, сколько мне. У меня есть ты. Пойдем потанцуем?
– Спятил? Я хромаю.
– Не дури, все у тебя в порядке.
Он поднялся и пошел к певцу, что-то прошептал ему и сунул в карман зеленую бумажку. Женька знал Маринины вкусы наизусть… На Егоре не было лица, когда он слушал заказанную Хохлом песню, спутница тормошила его, но он только кивал в ответ головой, а сам смотрел на Марину, не отрываясь. Хохол фыркнул:
– Киска, давай я его выкину отсюда.
– Не надо, Женя, пусть. Мне уже на самом деле все равно – здесь он или его нет. Все прошло.
Они просидели до самой ночи, и Марина не пила ничего, кроме сока, чему Женька был очень рад. Зато ее бывший с горя, видимо, обмолотил две бутылки водки, что придало ему желания все же подвести итоги. Он подошел к столику и, глядя Марине в вырез комбинезона, произнес:
– Что, Хохол, добился желаемого? Гасишь мою девочку?
– Не начинай, – предостерегла Коваль, но Малыша уже несло:
– Да? Ты так решила? А я вот не все еще сказал. Запомни, Хохол, это все мое, и в любой момент я получу это обратно, просто потому, что она не может без меня, и скольких бы баб ни имел я, и скольких мужиков – она, все равно мы простим это друг другу и забудем, едва только окажемся в постели. Так что не обольщайся!
Малыш насмешливо смотрел на них, ожидая, чем кончится его выступление, но Коваль вцепилась в Женькино колено и не давала ему встать. От Егора не укрылся этот жест жены:
– Да, не пускай его, Коваль, ведь, даже пьяный, я на раз поломаю его, и ты это знаешь.
Этого Хохол уже не вынес, вставая из-за стола и скидывая ветровку. Охранники рванули наперерез, но Коваль отрицательно покачала головой, и они отошли назад. Блондинка метнулась в сторону Малыша, однако Данила быстро шагнул в ее сторону и молча придержал рукой, усадив на место за столик.
– Ну, что же ты? Иди, выясним все раз и навсегда! – предложил Хохол, обнажив свои наколки. – Давай, ты же мужик, так перестань базарить, докажи делом!
И не успела Коваль даже рта раскрыть, как они уже сцепились, снося все вокруг. Это еще хорошо, что, кроме них, на террасе никого не было, иначе пострадавших было бы больше. Марина спокойно подозвала Севу, приложив палец к губам, вынула у него из кобуры пистолет, встала и приблизилась к Егору и Хохлу, вытягивая руку вперед:
– Если вы не прекратите, я выстрелю и грохну кого-то из вас, и мне даже неважно уже, кого именно, – негромко, но отчетливо произнесла она. – Ну?!
Егор остановился первым, прекрасно зная, что Коваль никогда не шутит такими вещами.
– Все, дорогая! Один – один, как в футболе! Убери ствол, детка, я тебя прошу.
У нее вдруг дико заболела голова, так сильно, что помутилось сознание и в глазах потемнело, рука с пистолетом задрожала, он выпал на пол террасы, и Марина завалилась туда же, отключившись. Хохол и Малыш, расхристанные после драки, как по команде кинулись к ней, но Женька успел раньше, а Егора скрутили подскочившие охранники. Он рвался из их рук, но два здоровых парня крепко держали его, пригнув к столу.
Хохол легонько хлопал Марину по щекам, пытаясь привести в чувство, ее голова безвольно моталась туда-сюда, а ресницы чуть подрагивали – сознание начало возвращаться.
– …урод, твою мать, я тебя завалю, если с ней что-то случится! – сквозь пелену до нее доносился вопль разъяренного Женьки. – За каким хреном ты приехал сюда?! Чтобы не давать ей спокойно жить? Она больна, ей покой нужен, понимаешь? Мне таких трудов стоило поставить ее на ноги, а ты за секунду свел это все на нет, тварь! Забирай свою мочалку и вали отсюда, и впредь обходи заведения, принадлежащие Коваль, за километр, целее будешь!
Что сказал в ответ Егор, она не поняла или не услышала, но когда открыла глаза, ни его, ни его подруги уже не было, а Женька, прижимая к разбитой губе платок, орал на Севу: