– Ну-ну, Марина Викторовна, зачем так резко? – попытался урезонить мэр. – Разве от помощи отказываются? Человек серьезный, грамотный, собирается вкладывать приличные суммы, вам же легче будет. И потом – что значит "моя команда"? У нас пока нет частной собственности на футбол, мы не в Англии.
– Неудачно выразилась, – пробурчала Марина. – Я и так не надрываюсь! И впредь очень вас прошу, Эдуард Николаевич, – не решайте за меня, я терпеть этого не могу!
У нее внутри все кипело и переворачивалось от негодования и злости, еще бы – чертов Малыш лез всюду, где только была она, везде, где хотя бы упоминалось ее имя. Марина не могла понять, зачем это он делает. Почему Егор просто не оставит ее в покое и не заживет тихо-мирно со своей Нателлой, не вычеркнет Коваль из жизни, как это изо всех сил старалась сделать она сама. Хохол почувствовал ее настроение, незаметно положил на плечо руку, чуть сжав пальцы, – мол, с тобой я, рядом, и Марина благодарно посмотрела на него.
Игра продолжилась, Коваль напряженно наблюдала за ее ходом, в голове прокручивая возможные варианты развития событий. Конечно, она могла сделать вид, что ничего не произошло, принять помощь Егора, тем более что это не ей лично, а команде. Но ведь еще большой вопрос – зачем он сделал это, с какой целью, что стоит за этим желанием. А вставать в позу… Некрасиво будут выглядеть эти разборки с совершенно чужим человеком – с чего бы вдруг?
Коваль думала об этом даже в тот момент, когда игра закончилась, когда ее команда радостно бежала вокруг поля, подняв вверх руки и приветствуя болельщиков, вставших на ноги и оравших так, что тряслись трибуны. Даже тогда, когда Колька вынес ее из ложи на руках и аккуратно спустился по ступенькам на поле. Хохол не успел и "а" сказать, как Марина оказалась на руках у кого-то из игроков, ее передавали с рук на руки до тех пор, пока Женька не выхватил и не поставил на ноги:
– Сдурели, уроды?! – Но Марине вдруг стало весело, и она в шутку стукнула его кулаком в плечо:
– Петрович, не ломай кайф! Все отлично, мы третьи, лучше и быть не могло! – Но в душе все равно была тревога и неопределенность.
На поле было полно людей, все, кто мало-мальски имел отношение к футболу, хотели поздравить игроков, тренеров, ну, и президента, разумеется. И, уж конечно, не обошлось без хозяина "МБК", как же без него! Он приблизился к Марине, насмешливо глянул на Хохла, протянул ей руку и сказал:
– Поздравляю, госпожа Коваль, отлично сработано – для женщины!
– Вам понравилось? – иронично улыбнулась она, стараясь вытащить руку из его пожатия, но Малыш держал ее пальцы мертвой хваткой. – Мне больно! – прошипела Марина еле слышно, не переставая мило улыбаться.
– Да? Давно ты перестала любить боль, Коваль? – тоже едва разжимая губы, отпарировал он, но хватку ослабил. – Что же, уважаемая Марина Викторовна, – продолжил он громко, – жду вас завтра в своем офисе, обсудим планы дальнейшего сотрудничества.
– Я не собираюсь сотрудничать с вами, Юрий… – она вопросительно посмотрела на него, но Егор махнул рукой:
– Оставьте это! Думаю, очень скоро мы перейдем на "ты", ведь так?
– Перебьешься, – шепотом отозвалась она, а вслух сказала: – Дело ваше, но сотрудничать все равно не стану.
– Придется – у меня на руках решение попечительского совета, и вы не вправе его игнорировать. – И добавил еле слышно: – Детка, не беги от меня, я не сделаю ничего тебе во вред.
– Сделай милость – отвали!
– Не проси – этого не будет. Ты – моя, и это так и останется.
Коваль поняла, что дальнейший разговор бесполезен, и потому решила закончить его так, чтобы Малыш надолго это запомнил. Она прищурила глаза, из-под челки взглянула на него и тихо произнесла:
– Увы нам, увы!
На эти жестокие муки
Гляжу, гляжу…
Зачем мы даем себя, люди,
Мирским соблазнам увлечь?
Потом повернулась и пошла прочь с поля, сопровождаемая Хохлом и Севой.
Малыш дернулся было следом, но наткнулся на вытянутую вперед руку Женьки, который негромко, но жестко сказал:
– Стой, где стоишь, иначе опозоришься на весь город. Не доводи до греха, строитель.
И Егор остановился, отстал.
Марина дошла до машины, забралась на заднее сиденье и зарыдала в голос, повалившись на лежавшую там Женькину куртку. Хохол велел охране отойти, сам сел к ней, положив руку на обтянутую черной шапочкой голову:
– Киска… Не плачь, маленькая моя…
– Да уйди ты отсюда! – заорала она, поднимая голову и ненавидя себя в этот момент. – Оставь меня в покое хоть сейчас!
Женька резко рванул дверку и вышел из машины, а Коваль упала обратно на сиденье, продолжая плакать. Хохол быстро удалялся от джипа, только отмахнувшись, когда Сева спросил, куда он. Телохранитель пожал плечами. Никаких распоряжений не поступало, а потому все спокойно курили, изредка по очереди оглядываясь по сторонам. Сквозь тонированные стекла машины охране не было видно, что делает хозяйка, а заглянуть внутрь они не смели. Так прошло какое-то время, пока наконец Сева не решился заглянуть внутрь и спросить:
– Марина Викторовна… может, домой поедем, поздно уже…
Марина подняла голову с сиденья, вытерла глаза и пробормотала:
– Да…
Она даже не заметила, что Хохла нет, только дома спохватилась и стала приставать с расспросами к охране и водителю, но те только руками разводили – не знаем, мол. Марина, зная Женькин взрывной характер, начала беспокоиться, позвонила ему на сотовый. Трубку он не брал. И ей стало по-настоящему страшно. Она металась из угла в угол по спальне, чувствуя, что сейчас сойдет с ума от неизвестности, проклинала себя за дурость и черствость. Не выпуская из пальцев сигарету, она сидела за столом на кухне, когда дверь наконец открылась, и в прихожую ввалился невменяемый от выпитого Хохол. У нее отлегло от сердца – живой, здоровый… Марина встала и подошла к нему, ухватившись руками за отвороты куртки:
– Где же ты был так долго? Я чуть не рехнулась…
Он взял ее сзади за шею, чуть сжал, заглянул в глаза и хрипло произнес, дыша в лицо перегаром:
– Что, киска, страшно одной остаться? Боишься? А я тоже не каменный, я устал…
– Женя, не говори ничего… Идем, я тебя уложу, поспишь, а завтра поговорим…
– Нет, сейчас! – уперся он, не двигаясь с места. – Сейчас! Думаешь, я совсем тупой? Не понимаю, из-за чего ты плачешь постоянно? Не-ет, я понимаю – ты его любишь, ты его всегда будешь любить… И не сможешь ты от него избавиться, потому что ты его женщина, Коваль…
Она отрицательно замотала головой и даже глаза зажмурила:
– Женечка, пожалуйста, не надо про это… Я тебя люблю, ты ведь знаешь… тебя одного, ты же мой, Женька…
– Не ври, киска… – обняв ее, совершенно трезво сказал Хохол. – Идем спать…
Марина помогла ему раздеться, уложила у себя в спальне и легла рядом, обняв его горячее тело и прижавшись к нему. Из головы никак не шли Женькины слова о том, что она женщина Малыша и никогда не избавится от этого. Самое неприятное заключалось в том, что это была чистая правда… Бедный Женька, он все прекрасно знал, но тем не менее был с ней, очевидно, понимая, что ей без него просто не выжить…
Утром Хохол страдал от похмелья, хватаясь за голову и вполголоса матерясь. Марина даже предложила ему водки, чтобы полегчало, но он только отрицательно мотнул головой и попросил:
– Уйди отсюда, киска, не смотри на меня.
– Скажите, пожалуйста! – фыркнула она, присаживаясь на край кровати. – А ты меня никогда не видел в таком состоянии?
– Это другое…
– Ну, еще бы! Это ж святая Коваль в дрова напивалась, а не ты! – Хохол что-то пробурчал и перевернулся на спину, закинув руки за голову. Коваль потрепала его по щеке, и он сморщился. – Хочешь, я тебе аспирина принесу, это помогает?
– Не надо…
Марина уткнулась лбом в его лоб и пробормотала:
– Что ж ты упертый такой?
– Какой есть.
Словом, он провел в постели весь день, до самого вечера, пока не приехали Колька с Виолой. Коваль поморщилась – в последнее время общение с Веткой ее немного напрягало, как раз из-за ее связи с племянником, но сделать с этим Марина ничего не могла. Да и Хохол постоянно обрубал на полпути все попытки как-то повлиять на ситуацию своим коротким, но безоговорочным: "Не лезь!"
– Что это у тебя вид какой-то похоронный? – поинтересовалась Ветка, скидывая на руки Даше свое красное кожаное пальто и проходя в гостиную.
– Нормальный, – пожала плечами Марина, усаживаясь в кресло и беря сигарету. – Даша, кофе сделай, пожалуйста!
– Я же вижу – случилось что-то, – не отставала Ветка, внимательно изучая ее. – С Женькой поругались?
– Мы вообще не ругаемся, если тебя это так интересует.
– Тогда где он? Обычно уже рядом отсвечивает, а сегодня…
– А сегодня у него похмелье.
– Довела! – закатив глаза, констатировала Веточка.
– Я?!
– А кто? Колька рассказывал, как тебя вчера какой-то мужик за руку держал после игры, а Хохол злился и сожрать его был готов. Опять мутишь с кем-то?
Было странно, что Николай не узнал Егора, хотя… Малыш изменил прическу, немного похудел, постоянно носил очки в дорогой стильной оправе, чуть изменил манеру поведения… Да и не до разглядывания нового теткиного воздыхателя было вчера Кольке.
– Тебе не кажется, что это слегка не твое дело? – поинтересовалась Коваль, докурив и отпивая кофе. – Почему вы все считаете себя вправе лезть в мою жизнь? Я ведь не трогаю тебя, хотя руки чешутся, башку оторвала бы тебе, дуре безмозглой, но молчу же.
– А ты не молчи! – с вызовом отозвалась подруга. – Я не слепая и вижу, как тебе хочется высказаться. Думаешь, мне самой все это нравится? Ничего подобного!
Марина подняла глаза и уставилась в лицо Виолы тяжелым взглядом исподлобья. Та поежилась и попыталась избежать игры в "гляделки", но ей никогда это не удавалось. Коваль еще какое-то время сверлила ее глазами, а потом спросила громким шепотом:
– Тогда зачем ты это делаешь?