Да, реакция прозрачная. О чем она еще может подумать, когда звонит мужчина, да еще в десятом часу вечера?
– Я вообще-то не рассчитывал застать вас дома. Думал, вы, как обычно, где-нибудь тусуетесь. В той же «Метелице», что ли. И позвонил наудачу. Честно говоря, набегался сегодня, притомился и хотел попросту, извините за выражение, потрепаться с вами. Без всяких целей. Мне приятно вас видеть, Танечка, вот я и… рискнул. Зря, да?
– Ну почему так уж сразу и зря? – Похоже, она окончательно проснулась, если на данный момент у нее не было других, более важных дел. А что это за дела, даже и спрашивать не надо. Отчего у женщины может быть неожиданно охрипший голос? Со сна, верно, а еще? От перебора эмоций, от перенапряжения, от нахлынувшей страсти… Да мало еще от чего! – Я, вообще говоря, гостей не ждала. И не готовилась. А твой звонок такой неожиданный, что я, право, не знаю… Да, кстати, мы, кажется, на «ты», не забыл?
– Ну как я могу забыть?! Однако твой голос, Танечка… как бы это половчей выразиться, ввел меня в смущение. Я подумал – ты не одна. Оттого и сердишься.
– Ничего я не сержусь, – уже совсем нормальным голосом ответила она. – Ну ладно, что с тобой поделаешь? Раз уж разбудил, приезжай. Попробую сделать вечеринку приятной. – И громко зевнула.
– А мне ехать нет необходимости, Танечка, – засмеялся Гордеев. – Я у тебя под окнами стою. И даже наблюдаю профиль твоей головки на оконной шторе.
– Не ври! – засмеялась и она. – Я с тобой из коридора разговариваю. Тень он увидел, ишь ты! Жулик ты мелкий, господин адвокат! Ну поднимайся, я открываю.
– Тань, одно слово. А что, если не я к тебе, а ты – ко мне, а? У меня есть причина, честное слово. И хорошая.
– Эва! Надо обмозговать… Да и не одета я.
– А вот это как раз совсем лишнее – одежда там какая-то! Она сразу располагает к серьезным беседам, салонным «позвольте вас» или «звыняйте, дамочка». Тебе это надо?
– Ха-ха! – серьезно сказала она. – Вопрос с вами ясен. Жди, я сейчас выйду. У тебя хоть выпить чего есть?
– Исключительно для тебя. Я – человек простой, крестьянский сын, водочку уважаю. Под луковицу с солью и черный хлебушек. Так что не беспокойся. Да ведь и купим что-нибудь по дороге, ага?
– Ох, хитер мужик! Ну до чего ж хитер! И опасен! Бегу.
Через минуту она уже втискивалась в старый «жигуленок» Гордеева. Уселась, огляделась и засмеялась:
– Целый век не ездила в таком экипаже!
– Ну да, – сделал вид, что обиделся, Юрий Петрович, – вы ж все больше на «мерседесах» да «линкольнах». Я и говорю, куда тут нам с мужицким-то рылом?
– Ничего, и такое подойдет! – и потянулась к нему с поцелуем.
Процесс встречи затягивался. Татьяна все никак не желала отрываться от губ Гордеева и была совсем не против его рук, которые с достаточно жаркой требовательностью исследовали ее напрягшееся сочное тело.
– Ух ты, – прошептала она наконец, – боюсь, милый, тебе придется сегодня выжать из своего «старичка» последние его силы.
– Ты о ком? – хмыкнул он.
– Я-то про «жигуленок», а вот про кого ты, хулиган? Так что давай-ка не шибко рассуждай, а гони что есть мочи! Не то пожалеешь.
– Мы не подведем, – пообещал Гордеев.
– Запомню. И еще будет одна просьба.
– Выполню любую. И немедленно. Даже в машине.
– У-у! Какой ты славный! Выключи свою мобилу, если у тебя таковая с собой.
– Всегда с собой, а в чем дело? Не хочешь, чтобы нас прервали в самый ответственный момент? Танюшка, а ведь у нас с тобой не было ничего такого, что могло бы вот так взять и кинуть в объятия друг другу.
– Это как посмотреть… Я все ждала, когда ты позвонишь. А ты наверняка в это время думал об Алене. Разве не так?
– Да при чем здесь она? Просто она ну как бы одна из тех людей, кто поручил мне дело Рогожина. Не больше. Но мобильник-то при чем?
– Я скажу. Ее папашка – серьезный человек. Неважно, кто он такой. Так вот он говорил как-то Алене, что по включенному мобильнику может достать любого человека. А при острой нужде даже прослушать, о чем тот треплется у себя дома. Не по телефону, а просто так. С приятелем, с бабой, понимаешь?
– Во до чего техника дошла! – восхитился Гордеев. – Нет слов!
Он тут же достал трубку и отключил ее.
– Другое дело, – успокоенно произнесла Татьяна. – Теперь я хоть отчасти могу быть спокойна…
– Достают?
Она внимательно посмотрела на него, но не ответила, а положила его ладонь, сжимавшую ее коленку, на рычаг переключения скоростей.
– Вот так будет лучше. Поехали, милый. Успеем еще наговориться. Ты ведь этого хотел?
– Танечка! – воскликнул Гордеев. – Я, кажется, не просто влюблен в тебя, но еще и глубоко уважаю. Ты – умница, моя дорогая.
– Хотелось бы верить… – Она вздохнула. – В кои-то веки один человек понял.
По пути на Башиловку Юрий Петрович заскочил в магазин у Белорусского вокзала и накупил по мелочи всякой вкусноты, а также взял пару бутылок «Шампани» – для Татьяны. То же, о чем он говорил раньше, то есть водяру с луковицей, черняшку и соль, он дома имел.
Таня прошлась по квартире, оглядела все, попросила – уж заодно – выдернуть и домашний телефон из розетки и сказала, что здесь ей, во всяком случае, нравится. Настоящее холостяцкое стойло. Даже свежим сеном припахивает. Но это – так, в шутку. Однако и с намеком. Мол, не хвастай раньше времени. Короче, было заметно, что она приехала не на час или два, а серьезно, до утра. А если повезет, то и до полудня. Когда встают из постели все уважающие себя дамы…
И поэтому она не торопилась. Накрыли стол возле тахты, на которой обычно спал Гордеев, зажгли парочку оказавшихся на кухонной полке свечей, обычных, белых стеариновых, купленных в хозяйственном магазине, словом, создали некое подобие уюта, после чего приступили к трапезе.
Татьяна клевала помаленьку – того, другого, пригубливала шампанское, а Юрий ел в охотку, был действительно голоден. И она с улыбкой наблюдала за ним. Потом он унес на кухню, в раковину, лишнее, притащил из другой комнаты диванные подушки, чтоб под бока засовывать, полулежа беседовать. Татьяна пошла в ванную и скоро вернулась, облаченная в купальный, длинный для нее халат Юрия, спросила, правильно ли она сделала. Он в восторге развел руками. Она уселась с ногами на тахте, привалилась к Гордееву боком, подвигалась, устраиваясь, как кошка. Он обнял ее и подал ей бокал с шампанским.
В темных глазах ее, устремленных на Юрия, блеснули огоньки свечей. Она усмехнулась и, глядя на свечку, сказала:
– Ну, слушай…
– Сейчас сигарету возьму, – сказал Юрий, встал, подошел к своему кейсу, достал нераспечатанную пачку сигарет, зажигалку, а заодно нажал на кнопку записи. Магнитофон неслышно заработал.
…Жили– были три девчонки. Одна, как известно, на Арбате, в Калошином переулке, другая -в Хлебном переулке, рядом с бывшей улицей революционера Воровского, а третья – в известном генеральском доме на углу улицы Горького и Садовой-Триумфальной. А учились девочки в одной школе, известной тогда на всю Москву углубленным преподаванием иностранных языков, главным образом французского. Эта престижная школа находилась в самом центре Арбата, в Спасопесковском переулке, рядом с красивейшей церковкой Спаса-на-Песках, в которой в годы их учения, то есть в семидесятых, размещалась одна из студий «Мультфильма», снимавшая кукольные мультяшки.
Как обычно притягиваются всякие противоположности, так и девочки тянулись друг к дружке, будучи внешне да, в общем, и характерами совершенно разными. Томная и изящная красавица Ирина, пухленькая и вся такая сдобная Татьяна и широкоскулая, капризная обаяшка Алена, с вечной своей косой, создавали своеобразное трио. И объединяла их разве что повышенная эмоциональность. Кстати говоря, сыгравшая с ними впоследствии далеко не лучшую шутку. Вот уж и хорошо за тридцать бывшим девочкам, вроде и обеспечены неплохо по нынешним временам, а все ни семьи, ни особой привязанности… Зато житейского опыта – хоть отбавляй!
Пока были живы Танины родители, собирались у нее. Подрастая, перекочевали к Ирке, а больше к ее матери – актрисе театра имени Пушкина, женщине незамужней и обожающей разнообразные веселые компании. А когда учеба стала подходить к концу, все трое уже постоянно собирались на Садовой-Триумфальной, в огромной генеральской квартире Алениного отчима Федора Даниловича. Он был очень заботлив, а покровительство симпатичного взрослого мужчины, да к тому же обладающего большой властью и, естественно, возможностями, всегда привлекает неопытное девичье сердечко.
Федор Данилович был непрост! Он, если чего обещал, выполнял обязательно. Сказал, что примут их всех троих в институт Мориса Тореза – и ведь приняли. «Учите иностранные языки, девчонки, – часто повторял он, – в этом ваше будущее. Вам за их знание будут огромные деньги платить…» Как в воду глядел. Еще будучи студентками, девушки имели довольно приличные деньги, подрабатывая переводчицами, как правило, с иностранцами. Федор Данилович устраивал. Помогал. Даже премии время от времени выплачивал. За что? Да за то, что девочки ничего не пропускали мимо ушей. Такая жизнь.
Девушки быстро взрослели, наливались соком, вызывая восхищенные взгляды окружающих. Федор Данилович постоянно проявлял о них отеческую заботу, теперь уже далеко не бескорыстную. И первой жертвой его обаяния стала, естественно, Ирина, превратившаяся, говоря сегодняшним языком, в яркую топ-модель.
Но Ирка – особый случай. Еще в выпускном классе она увлеклась знаменитой, но запретной по тем временам «Кама-сутрой» – древнеиндийской философией любви. Где взяла сей тайный путеводитель по эротике? Да все тот же Федор Данилович поспособствовал, дал почитать. И уже на первых курсах института Ирина прослыла в очень узких кругах большой специалисткой в этой области чувственной любви. Ей уже исполнилось двадцать лет, генералу с обворожительной сединой на висках и телом атлета было сорок семь. И вопрос, что лучше: сорокалетняя супруга или двадцатилетняя любовница, легко решился в пользу последней. Обе подружки знали об этой связи и не видели в ней ничего предосудительного. Ну разве что иногда между собой звали Ирку не по имени, а по ее интересу – Камой.