Чернавка сделала — я наклонился к Пташинскому: «Нотабене, я под ее обстрелом» — «Беня, вылезь из фаэтона, — барышня лишь получила инсайд о метраже твоей квартиры»). Французских лягушек ловят у нас в Красно-«Екатеринодаре!» — рычит Пташинский, перебивая Чернавку (в любом случае — тоже удивлены? — так и есть — «Я гадостей не стану, — Танька, — хоть сахаром обсыпь». — «И тем не менее, — Кудрявцев тоном эксперта, — съедобная статья экспорта»). Правда, что фотопортрет Меченого без пятна стоил дороже, чем с пятном, на двадцать копеек? (не помнили, я в том числе, — подловил-таки Пташинский, дома двойняшки заархивированы, — собирает всякую дребедень — с другой стороны, тоже портретики поколения). Правда, что у (мое имя — спасибо тебе, Хатько) золотой паспорт Монако. Уф.
23.
Должен сознаться: от солнца (даже подмосковного) дурею. Мания теплых стран не зацепила. Джефф уговаривал пожить в Сан-Франциско (супруга чаевничала в Лондоне, голландка оказалась склонной к рукоприкладству — бедный Джефф — а хуацяо платят за кураторство в два раза больше, чем природные американцы), божился, что климат мой, вроде балтийского. Не знаю, черт (т.е. боинг) не заносил. К слову, Джефф потом ныл от жары и от безденежья, еще нагрянула голландка и «спрашивала о тебе» — я не ответил, я не сумасшедший — но счастье хитро поджидало Джеффа сразу после Хитроу: он вернулся к домашнему камельку ранее означенного срока и обнаружил в ванной комнате неведомый бритвенный помазок, а в спальне, соответственно, того, чей помазок, — на четырнадцать (!) лет моложе супруги — «Freedom!» — единственное слово, которое голосил Джефф всю ночь в ближайшем пабе (без полиции — мужская солидарность не полностью истреблена). Кстати, тогда же (не знаю, в пабе или на ступеньках паба, или в полиции — да, все-таки доставили, не из-за пивного буйства — угнать пытался чей-то самокат, наутро отпустили) набросал эссе, странное для англичанина и тем более для ориенталиста, «Шотландия должна вкусить свободы» (обратим внимание на «вкусить» — выпукло явлен темперамент автора, милого Джеффа, размер ботинок сорок шестой). Вероятно, он отдавал себе отчет, что развод Шотландии со старушкой Англией не состоится (где найти парня под стать Шотландии?). В любом случае в нем проснулся — о, нет, не enfant terrible — человек поступка: не только позаимствовал самокат, к слову, принадлежавший редактору отдела криминальных новостей в «Daily Mail», но тронул горло владельца помазка, вежливо, отметим, спервоначала разбудив, — горлоудержание длилось продолжительное время, а пальцы у Джеффа, точно, не девичьи (масштабируйте с сорок шестым ботинком) — «Вместо благодарности?» — «Чувство долга. Кодекс джентльмена».
Кто-то душит причину своего счастья (разумеется, коль скоро мы о Джеффе, не до конца — иначе это стало бы в самом деле свинством), кто-то душит причину несчастья (надо полагать, у нас с вами нет таких знакомых, что объясняется успехами грамотности, доместикации и научно-технического прогресса: достаточно взять девайс, чтобы выплеснуть удушающие порывы на экран), вообще «поиск внутреннего счастья — центральная проблема рода человеческого», как писал Джефф Мирроу спустя месяц в маленьком (сорок две страницы), но обязательном к прочтению шедевре «Псы морали и китайское эротическое искусство» (Грейс Рейландер — подбор иллюстраций для издания, «Грейс — девушка, приснившаяся прерафаэлитам», — скажет Джефф во время помолвки), «об этом учили и Конфуций, и Будда, и Христос, и Диоген». Диогена автор втиснул не ради национального представительства, а как повод поделиться остроумным и практичным способом решить проблему мужского (по крайней мере) несчастья. Диоген любил дам, на которых, кроме него, никто не зарился (отметим среди плюсов экономический профит). «Понимаешь, на что намек?» — веселился Джефф по видеосвязи (отдаленные шумы кухмистерского колдовства Грейс). У видеосвязи (в отличие, например, от половой связи) то преимущество, что есть возможность отключить лицо (чем я пользуюсь, ссылаясь на техническую хромоту). Конечно, Джеффу легко говорить, слюбившись с первой попавшейся почему-то красоткой. Тем более (Джефф считает правильным предъявлять жену с лучшей стороны) Грейс обладает талантом вспомнить номер библиотечного каталога необходимой диссертации на пике постельных утех, изящно спрыгнув с матраса, черкнуть в блокнот, нырнуть обратно, улыбнуться, скромно спросить: «Любимый, ты готов продолжить?»
Но что делать человеку, который… впрочем, впишите сами. Я мог бы оправдаться прокрастинацией (спасибо Раппопорт, ориентируюсь) — еще один диагноз века, который с усердием подростка отыскивает психические хвори, как гнойнички на своем лице. Меня занимает, отчего люди много смелее в снах, или это лишь свисток на чайнике? Есть ли кто, согласовавший жизненную программу со снами? (Спросить Раппопорт.) Конечно, пособляют явления природы: жара (отвага взбредет в мозжечок), ливень (вымокшие барышни выглядят отзывчивей, чем сухие), снегопад (повод заботливо стряхнуть зимние осадки с осанки), а лучше великорусский мороз (растирать ее пальцы, почему бы не пальчики ног), алкоголь, а значит, смелый пожар души (прокрастинация нашептывает: никто не вспомнит) или затяжная болезнь (притворяться больным — безотказный метод, больному, если не брать в расчет недуги венерические, отказать трудней, чем здоровому), или очередная попытка самоубиения (опасность переборщить, но разве в прочих пунктах нет опасности), можно только печалиться, что в наших краях цунами, тайфуны, вулканы, землетрясения слабо выражены — а это всегда повод сбросить маски (недаром искусство любви достигло мастерства в Помпеях, где уцелевшие гениально-генитальные фрески показывали королю Виктору Эммануилу в 1842-м, накануне женитьбы, да и то под подписку о неразглашении — «растрясли шлюхи ягодицами Везувий» — вынес вердикт король), без подобных катаклизмов на московской земле остается молчаливое — почему бы не в два часа ночи? — дыхание в телефонную трубку (меня удивляет глобальное отсутствие петиций против тоталитаризма «определителя номеров» — да, мы смирились с рабством, смирились с рабством — пожалуй, следует записать на автоответчик — смирились с рабством).
Валялась вся компания у них на озере — шезлонги, соломенные зонтики, дамы не все, конечно, рады неизбежной исповеди о килограммах — Хатько заговор вязала, что Ленка — мадам плейбойная, ни жиринки — поиздеваться вздумала (вечером, в лабиринтах сада полуперебранка с Раппопортихой — «“Плейбойная” я не говорила») — у нас не такой, простите, блуджет («“Блуджет” не говорила») — своя конюшня, велосипедный тренер, скачки на Сейшелах, танцмейстер, две массажистки (между прочим, обе страшны — и тут — жест на лицо — и там — жест на другое место — никто не знает, насколько Кудрявцев честный мальчик или, когда мамаша Лена отвернется, ворует сладкое, но лишние соблазны ни к чему), полыхало солнце («Ставлю в известность общество, — Кудрявцев начал голым животом /лицо под спортивной газетой — дань далекой юности/, — Песок притараканил Шницель из Санта-Джулии, это, кто не в теме, Корсика» — «Песочек в Порто-Санту, — Пейцверу позволено взбунтнуть, — плевать хотел на Джулию, и, кто не в теме, один из островков Мадейры» — «А-а-а, в Европе, по ходу, все изгажено давно, — узнали? да, Золотая кошка; прельщусь мгновенно, — бурчит Пташинский, — если онемеет, — Чибрик, короче, художник, прошлым летом после Сицилии причинным, короче, местом приболел, но там он отдыхал, по ходу, с женой — он ее, короче, любит, трое дитенышей, по ходу, без любви, муам-муам, не появляются — это от песка зараза, по ходу, липнет хуже насморка» — славно, что общий грохот она не принимает на свой счет), Танька повизгивала, командуя Васьком, — водитель у Кудрявцевых — чтоб учил нырять («Последний парад», — Раппопортиха над схваткой, просто диагност, кто знал, что Васек ей тоже глянулся) — вообще талант Кудрявцева (похоже, в себе не подозревает) быть парнем в доску — от Васька до Шницеля, от Магомета (их садовник) до спичрайтера у Самого — и не бахвальство, когда Кудрявцев, после банных процедур (краснющий мóлодец, да, волосат, но сбалансирован между мужским началом и пасквилем на сэра Дарвина), плеснув вискарь в брутальный баккара, вдруг зевает: «Настанеуа-уа-уааа время, скажуа-уа-уааа — ну как, Отец отечества? с легким паром!»
В тот день — август на излете, на увядании — жара, из-за которой, видите ли, оглупеть — не шутка, что, правда, открывает новые возможности среди передвигаемых лежаков: рыхля импортный песок лапами шезлонга, переместить свое тело туда, куда ты никогда его не переместишь. Главное — убедительная легенда — тень или, наоборот, слепящее солнце, а также слепни, желание переболтнуть с какой-нибудь вне подозрений Раппопорт, а после, товарищески всхохотнув, — «Ленка, и ты здесь? Когда подгребла?». Помню, дома у Вернье, после «Death in the Afternoon» (куда ж без него), студенческой ватагой разглядывали фотоальбом «Преступных типов» Ломброзо (первое итальянское издание) — Вернье-старший использовал для грима — а младший предложил сличить наши чистосердечные личики с мордами из альбома. Первым отыскался «Славик» — точь-в-точь — «склонен к подделыванию документов» (кажется, он рассчитывал на большее — «Death in the Afternoon» заставит девяностолетнюю мечтать о встрече с конюхом, не исключено, что с его конем). «Пташинских» целых четверо — «эротомания», «эротомания и алкоголизм», «шулерство» (живой Пташинский требовал возмещения сексуального ущерба, раз «шулерство» без «эротомании»), наконец, «способность входить в доверие к вдовам» (прилипло надолго). Женский раздел не столь разнообразен: зачухи из портовых городков (сардины, что ли, уносить под юбкой? подпаивать матросню?), багровомясые (даже на черно-белых фото) прачки (наших красавиц покамест не разнесло), Машке Раппопорт приглядывали сестричек среди путан (тем более семитский тип рифмуется со средиземноморским), но попадания не получалось, а там две-три изумительных, про одну Пташинский кричал «типичная мадонна», Танька всшипела, что ножницами сейчас отрежет ему язык, а затем кое-что поценней языка (самой Таньке досталось амплуа «отвлекалы» — заводит разговор с богатеньким туристом, пока его кармашки потрошит напарник). У Лены затянулась сессия, не поспевала на криминально-спиритический сеанс, а Кудря