– Вы другое дело, – воскликнула Роза Фёдоровна, – вы же помочь хотите! А этим только бы кого-нибудь посадить, дело закрыть и новые звёздочки обмыть! Фи! – Орехова презрительно наморщила носик.
В это время Мирослава, глядя на Розу Фёдоровну, думала о Розалии Павловне Твердохлёбовой: «Всё-таки прав был Еврипид, когда говорил – скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты. Жаль только, что ни мудрость, ни талант древнего грека не помогли ему стать счастливым в семейной жизни. Или это указывает на то, что человеку даётся только одно – успех в профессии или в любви? Интересный вопрос. Но сгубило древнегреческого драматурга и поэта всё-таки не женское непостоянство, а суровая зима Македонии. Теплолюбивому греку была незнакома любовь русского классика к морозным зимам России». И тут Мирослава представила удивление Пушкина, если бы вдруг случилось чудо, и Александр Сергеевич оказался сейчас в нашем времени. Уже миновала середина января, а за окном дождь. Только и остаётся признать, несмотря на маловерие, что «неисповедимы пути господни».
Несмотря на мысли, мелькающие в её голове, Мирослава внимательно прислушивалась ко всему, что говорила ей в это время Роза Фёдоровна. Хотя весь её монолог состоял из одних сплошных стенаний и жалоб на жестокосердие Никифора Лаврентьевича и загубленную судьбу Розалии Павловны, которая всю себя отдала «выведению» в люди сына. Орехова так и сказала – выведению. Что именно она имела в виду, для детектива оказалось загадкой, то ли Розалия Павловна, в понимании подруги, вывела сыночка своего, как птенчика из яйца, то ли она пыталась создать нечто более совершенное по отношению к имеющимся в этом мире мужчинам. Но в любом случае эксперимент не удался, так что уточнения были излишни. Заключительным аккордом этого эпохального плача был вывод, сделанный Розалией Фёдоровной: Твердохлёбов получил по заслугам.
– Вам нисколько не жаль своего начальника? – не смогла удержаться от вопроса Мирослава.
– Как начальника мне Никифора Лаврентьевича, конечно, жаль, – ни минуты не раздумывая, ответила Орехова, – навряд ли наследники смогут вести дела так же хорошо, как он. И, значит, мы все потеряем в зарплате. Но как человек он не вызывает у меня жалости! Вот Розалия и Эдик другое дело…
Мирослава не на шутку испугалась того, что Роза Фёдоровна пошла на второй круг оплакивания горькой судьбины подруги и её отпрыска, поэтому поспешила перебить Орехову:
– После того как Твердохлёбов оставил семью, на что жили его вторая жена и сын?
– Материальное содержание Твердохлёбов положил оставленной семье неплохое, – сухо признала Орехова, но тотчас попыталась затянуть прежнюю волынку, – но ведь деньги – это не главное!
– Да? – сделала вид, что удивилась, Мирослава.
– Ах, конечно! – всплеснула на этот раз обеими руками Роза Фёдоровна и, покосившись на Мирославу, сделала заключение: – Вы ещё слишком молоды, чтобы испытать это на своей шкуре.
– И не говорите, – с улыбкой согласилась Мирослава.
Эта мимолётная улыбка насторожила женщину, и она замолчала, попытавшись разобраться, на чьей же стороне детектив.
– Я только хотела сказать, – поспешила заверить её Мирослава, – что без денег поднять на ноги ребёнка довольно трудно.
– В этом я вынуждена с вами согласиться, – важно кивнула Орехова, – но ведь мальчику требуется отцовское участие.
– Совершенно верно. Хотя я слышала, что когда Твердохлёбов расстался с Розалией Павловной, Эдуард уже вырос.
– Он учился в институте, – сухо прокомментировала Орехова и спросила: – А вы знаете, где в это время находилась Розалия?
– В больнице?
– Вот именно! – темперамент Розы Фёдоровны вспыхнул с новой силой.
– Розалии Павловне остаётся только посочувствовать, – осторожно заметила Мирослава.
– Плюс к этой несправедливости, вы хоть знаете, на кого он её променял?
– На женщину с низкой социальной ответственностью.
– Мягко сказано! – выпалила Орехова. – Она была настоящей шлюхой! Впрочем, ею и осталась!
– Роза Фёдоровна, а вы не знаете, почему Твердохлёбов не вернулся к жене, после того как расстался со своей любовницей?
– Понятия не имею! – повела та полными плечами.
– Может, Розалия Павловна не захотела простить мужа и принять его обратно?
– Ну что вы! – воскликнула бухгалтерша. – Розалия святая женщина! Она бы всё простила своему вероломному мужу. Но я так думаю, что вернуться ему мешали его рога!
– Рога?
– Конечно! Они после его отношений с этой распутницей так разрослись, что мешали ему приблизиться к порядочной женщине!
– Но ведь в конце концов он женился на Снежане Матвеевне.
– И вы считаете эту девицу порядочной женщиной? – скривилась Орехова.
– Затрудняюсь вам ответить.
– Вот то-то и оно, – хмыкнула Роза Фёдоровна, – эта девица тоже пустилась во все тяжкие. И к моменту смерти Никифор Лаврентьевич имел ещё более кустистые рога, – она презрительно фыркнула.
– Однако, насколько мне известно, несмотря на все свои недостатки, Твердохлёбов продолжал материально поддерживать вторую жену и уже совсем взрослого сына.
– Это было его долгом! – безапелляционно заявила Орехова.
Мирослава подумала про себя, что нет такого закона, по которому разведённые мужчины обязаны содержать своих молодых трудоспособных жён и давно выпавших из гнезда детей. Но вслух она этого говорить не стала, прекрасно понимая, что её справедливое высказывание только распалит Розу Фёдоровну и настроит её против детектива. Мирославе же нужно было задать женщине ещё несколько вопросов, поэтому она оставила её вывод без внимания и спросила:
– А Розалия Павловна после развода с мужем работала где-то?
– Он оставил её больную! – укоризненно напомнила Роза Фёдоровна.
– Но потом, к счастью, Розалия Павловна ведь поправилась?
– Если это можно считать поправкой, – неохотно согласилась Орехова. – Но вы должны иметь в виду, что Розочка актриса! И притом очень талантливая! Однако как устроиться в театр после того перерыва, который она вынуждена была сделать в то время, когда положила всю себя на алтарь своей любви! – Женщина театрально воздела руки вверх.
«Да вы, уважаемая Роза Фёдоровна, тоже актриса», – подумала про себя с иронией Мирослава и сказала:
– Значит, с работой у вашей подруги не заладилось?
– Не заладилось, – печально кивнула Орехова.
– А где после института трудился Эдуард?
– У Эдика плохое здоровье, – попыталась отделаться короткой фразой Роза Фёдоровна.
– У него инвалидность?
– Ну что вы! – В голосе женщины прозвучало возмущение и опасение.
– Тогда почему же…
– Ему не везло! – перебила детектива Орехова. – Мальчик старался изо всех сил! Несколько раз он пытался начать своё дело! Но вы же знаете, что вокруг столько акул!
– Так и Эдуард, судя по всему, тоже не карась, – позволила себе съязвить Мирослава.
– Он ещё ребёнок! – укоризненно воскликнула Орехова.
– Во всяком случае, он мог бы обратиться за помощью к отцу.
– Вы что же думаете, что он не обращался?
– Не знаю.
– Вот именно, что не знаете! – сердито выпалила бухгалтерша. – Сколько раз Эдик просил у отца денег, а тот если и давал сначала, то вечно укорял, а потом и вовсе перестал давать!
– Под обращением за помощью я имела в виду не деньги, – сказала Мирослава.
– А что же? – искренне удивилась Орехова.
– Отец мог помочь ему устроиться на работу. Хотя бы даже в свою фирму.
– А вы хоть знаете, чем занимается наша фирма? – фыркнула Роза Фёдоровна.
– Насколько мне известно, пластиковыми окнами.
– Вот именно! Пластиковыми окнами! – Орехова воздела указательный палец в направлении потолка.
– Не понимаю, что в этом плохого, – пробормотала Мирослава.
– В том, что это занятие никак не годится для перспективного, умного мальчика!
– Почему?
Роза Фёдоровна даже не попыталась скрыть своего раздражения по поводу непонимания детективом, с её точки зрения, простейших истин, но она всё же снизошла до объяснения:
– Эдик всю жизнь мечтал заниматься инвестициями.
– Чем? Чем? – переспросила Мирослава, думая, что ослышалась.
– Ин-вес-ти-ци-ями, – по слогам повторила женщина.
– И куда же он хотел инвестировать? – спросила Волгина.
– В газовую или нефтяную промышленность, – ответила Роза Фёдоровна таким тоном, словно говорила об обыденном занятии, доступном каждому рядовому россиянину, имеющему на руках хотя бы пару сотен рублей.
Мирослава с большим трудом удержалась от того, чтобы не расхохотаться во весь голос. Если честно, то ей хотелось не просто смеяться, но ржать. Тем не менее она спросила с постной миной:
– Отец, насколько я поняла, отказался спонсировать мечту сына.
– Категорически!
– Жаль… – пошутила Мирослава.
Но Орехова приняла её сожаление за чистую монету и поведала:
– После отказа отца Эдик сам решил заработать деньги.
– Как? Он устроился всё-таки работать?
– Где вы видели работу, за которую платят хорошие деньги?
– Ну… – протянула Мирослава.
– Вот именно! Такой работы нет. Поэтому Эдик стал играть. – Вздохнув, она печально добавила: – По-крупному. Но ему не везло. Он увяз в долгах! Мальчику начали угрожать! Розалия уже продала все свои драгоценности, но денег на то, чтобы расплатиться по долгам, всё равно не хватает. Кредит Эдику не дают!
– А Розалии Павловне?
– Только под залог квартиры! Но дело в том, что квартира оформлена на Никифора Лаврентьевича!
– То есть? – удивилась Мирослава. – Все говорят, что квартиру и одну из машин он оставил жене.
– Оставил! Но числится она за ним.
«То есть папа уже тогда опасался, что сыночек может продать квартиру и оказаться вместе с матерью на улице. И решил подстраховаться», – подумала Мирослава с уважением о прозорливости Твердохлёбова.
– А к кому теперь перейдёт эта квартира? – спросила она.
– Всё выяснится только после оглашения завещания, – вздохнула бухгалтерша.