– Так далеко Роза Фёдоровна не просчитала, – улыбнулась Мирослава.
– Разве что так, – обронил Морис и вдруг улыбнулся.
– Чему ты улыбаешься? – удивилась Волгина.
– Представляете, абсолютно неожиданно для меня Кеша оказался превосходным психотерапевтом.
– В смысле?!
– Он, как мне кажется, убедил Савелия, что семья – это самое дорогое, что есть у человека, и ему следует простить свою оступившуюся жену и вернуть её в лоно семьи, как пастух возвращает под родной кров заблудшую овцу.
– Ты прямо как пастырь говоришь!
– Так это не я, а Кеша! – рассмеялся Морис.
– И что Савелий?
– Сказал, что подумает и по весне съездит к своей жене, а там, дай бог, они и воссоединятся.
– Надо же! – восхитилась Мирослава. – Ещё один неожиданный плюс от вашей поездки.
– А какой ещё? – заинтересовался Морис.
– Информация, – сразу же вывернулась Мирослава, которая вовсе не собиралась признаваться Миндаугасу, что её целью было подружить их с Иннокентием.
– Но толку-то от этой информации, – пожал плечами Миндаугас. – На деле у нас как не было, так и нет подозреваемого.
– Пока подозреваемым номер один для меня остаётся Эдуард Твердохлёбов.
– Но полиция так не думает, – напомнил Морис.
– Это проблема полиции.
– И что вы собираетесь делать?
– Понаблюдать за Эдуардом. Он нигде не работает, но я уверена, что и дома в четырёх стенах он не сидит. Наверняка куда-то ездит и с кем-то встречается. Вот и прощупаю его связи.
– Вам нужна моя помощь?
– В наблюдении пока нет. Но зато я хочу, чтобы ты попытался узнать как можно больше о всевозможных подпольных держателях игорных заведений.
– Хорошо.
Ночью пошёл снег. Когда Мирослава увидела утром занесённый снегом двор, то вздохнула облегчённо, хотя и понимала, что навряд ли это улучшило ситуацию на дорогах. Когда она выехала из дома, уже было светло. Волгина почему-то предполагала, что Эдуард Твердохлёбов не относится к породе жаворонков и не выйдет из дома слишком рано. Её предположения полностью оправдались, Эдуард вышел из подъезда около двух часов пополудни и, сев в машину, проехал пару кварталов, прежде чем остановиться возле супермаркета. Мирослава решила не ходить за ним и осталась поджидать Твердохлёбова-младшего в машине. Он пробыл в магазине тридцать пять минут, видимо, купил только самое необходимое, скорее всего, еду. По крайней мере, сумка, с которой он вышел из дверей, не была такой уж объёмной. Вопреки ожиданиям детектива Эдуард не поехал ни к кому из знакомых, а вернулся домой. Зато возле подъезда, судя по реакции вышедшего из машины Эдуарда, его ждал неприятный сюрприз. И была им девушка в серой шубке из искусственного меха, в коротких красных сапогах и красной же вязаной шапочке. Она подбежала к Эдуарду и замолотила кулачками без перчаток по его куртке.
– Ты? – спросил он. – Как ты узнала мой адрес?
Мирослава не расслышала, что именно она ответила ему сквозь слёзы. Твердохлёбов кивнул в сторону своей машины, и по тому, как девушка поспешила забраться в кабину, она догадалась, что Твердохлёбов намеревается её куда-то отвезти. Но куда и зачем? Сначала машина ехала прямо, пересекая один квартал за другим, потом направилась по направлению из города. Мирославе эта ситуация не понравилась, и она уже подумывала о том, чтобы вызвать на подмогу Мориса. Но когда он ещё приедет сюда? И успеет ли вообще. Автомобиль Твердохлёбова вылетел на трассу, пролетел несколько километров и, свернув на грунтовку, остановился. Мирослава сняла пистолет с предохранителя и приготовилась к самому неприятному. Вот Эдуард выбрался из машины, открыл дверь со стороны пассажира, вытащил оттуда упирающуюся девушку и с силой швырнул её в снег. Не переставая сквернословить, Твердохлёбов вернулся в машину, развернулся и так газанул, что чуть не зацепил автомобиль Мирославы. Она решила, что догонять его не имеет никакого смысла. Выбралась из автомобиля, подбежала к лежащей в снегу девушке, спросила:
– Вы целы?
– О господи, – воскликнула та, – вы кто?
– Раз есть силы задавать вопросы, значит, вы в порядке, – облегчённо вздохнула Мирослава. Подняв девушку на ноги и осмотрев её, хмуро добавила: – В относительном. – Так как почти всю щёку девушки занимал отпечаток мужской пятерни, надо думать, что Твердохлёбов не поскупился на силу удара.
– Как вас зовут? – спросила детектив.
– Лена.
– При других обстоятельствах я бы сказала «очень приятно», – пробормотала Волгина, – а пока скажу только, что я Мирослава Волгина.
– А я Пивоварова. Лена.
– Садитесь в машину, поедем.
– Куда? – испуганно спросила девушка.
– Домой.
– Домой? – Девушка, ничего не понимая, таращилась на неё.
– Лена, – сказала Мирослава, – вы хотите остаться здесь?
– Нет, нет, – девушка испуганно затрясла головой.
– У вас есть дом?
– Да.
– Вы живёте с родителями?
– Нет. Одна.
– Садитесь в машину.
Лена Пивоварова всхлипнула и покорно забралась в машину детектива.
– Назовите свой адрес, – попросила Мирослава, когда они въехали в город.
Девушка покорно его назвала.
Остановившись у её подъезда, Мирослава спросила:
– Вас проводить?
– Да, пожалуйста, – ухватилась Лена за её предложение.
Пивоварова жила в однушке на третьем этаже старой «хрущёвки».
– Квартира мне от бабушки досталась, – пояснила девушка, когда они вошли в прихожую, – всё лучше, чем снимать жильё.
Мирослава с ней мысленно согласилась и сделала вид, что собралась уйти.
– Погодите! – схватила её за рукав Пивоварова. – Пожалуйста, я совсем одна и просто не знаю, что мне делать. – Девушка тихо заплакала.
– А где ваши родители?
– Я не знаю. Никогда их не видела. Меня бабушка воспитывала.
– Вы где-нибудь работаете?
– Да.
– Где?
– Официанткой в кафе. Вы проходите. Я сейчас кофе сварю.
– Если можно, то чай, – попросила Мирослава.
И когда девушка почти бегом побежала на кухню, детектив последовала за ней, вошла, огляделась. Всё было очень скромным – и старый стол, и допотопные табуретки, и плафон советских лет, и вылинявшие шторы, и побледневшая от многоразового мытья клеёнка. Но всё было чистым. Даже висевший на гвоздике заштопанный ситцевый фартук говорил только о бедности, но никак не о неряшливости хозяйки.
– Понимаете, – сказала Лена, поставив на стол две чашки горячего чая и вазочку с вареньем, – я ведь сначала хотела аборт сделать, но испугалась. А потом подумала, как я одна буду ребёночка растить? Эдик и слышать о нём не хочет! Сегодня я у него попросила денег хотя бы на приданое ребёнка, он велел мне садиться в машину, а потом повёз за город, вытащил из машины, ударил и сказал, что убьёт, если увидит ещё хоть раз.
– Где вы с ним познакомились?
– В кафе, где я работаю.
– Долго встречались?
– Две недели.
– А потом?
– Потом он сказал, что я ему надоела.
– И вы перестали его доставать?
– До той поры, как не обнаружила, что беременная. Я позвонила ему и всё рассказала.
– А он?
– Сказал, что ребёнок не его. Но я-то знаю, что его! У меня никого, кроме Эдика, не было.
– Что вы сделали после того, как он дал вам от ворот поворот?
– Я пошла в церковь.
– ?
– Рассказала всё батюшке и спросила, нет ли у него знакомого семинариста, который согласится жениться на девушке с ребёнком.
– А он?
– Только руками развёл.
– Интересно, с чего вам пришла в голову мысль выйти замуж за семинариста?
– Ну как же! Будущие священники ведь должны помогать несчастным, оказавшимся в беде.
– В принципе да, – невольно улыбнулась Мирослава, представив растерянное лицо батюшки. – Так священник дал вам хоть какой-то совет?
– Да. Он посоветовал мне обратиться к родителям отца моего ребёнка.
– И вы воспользовались его советом и отправились к Никифору Лаврентьевичу Твердохлёбову?
– А вот и не угадали, – вздохнула Лена, – к отцу идти я побоялась и пошла к его матери, она всё-таки женщина, и к тому же я знала, где она живёт.
– Откуда? – удивилась Мирослава.
– Однажды мы проезжали мимо её дома, Эдуард остановился и сказал, что ему нужно на минутку забежать к матери, а мне велел посидеть в машине. Его не было более получаса. Когда он сел в машину, то лицо его было сытым и довольным, как у кота, объевшегося деревенской сметаны. Я поняла, что он пообедал. А у меня от голода в животе урчало. Но я не стала укорять Эдика, чтобы не молчать, спросила, как зовут его маму. И он ответил, что у его матери очень красивое имя Розалия. А отчество, спросила я. Он ответил, что Павловна. И ещё сказал, что раньше она была знаменитой актрисой. Я о такой актрисе ни разу не слышала и спросила, а чем его мама занимается теперь. Он буркнул, что она домохозяйка. Я не очень хорошо поняла, где и для кого она домохозяйничает. Ведь раньше мне Эдик говорил, что его родители разошлись и из родных у него только сводная сестра, которая замужем, и двоюродный брат. Сам Эдик живёт на съёмной квартире. Вот и получалось, что Розалия Павловна живёт одна, – девушка беспомощно взглянула на Мирославу.
– И вы направились со своей проблемой к матери Эдуарда?
– Да, я надеялась, что она, как женщина и как мать, поймёт меня и обрадуется появлению будущего внука.
– А она не обрадовалась?
– Совсем нет, – покачала головой Лена, – набросилась на меня, как коршун, того и гляди разорвёт в клочья, как цыплёнка. И обзывала меня при этом самыми обидными словами. Я, не помня себя, вырвалась от неё и убежала без оглядки. И лишь когда оказалась дома, расплакалась от обиды и несправедливости.
– Лена, Эдуард называл вам номер квартиры своей матери?
– Нет. Но я же видела, в какой подъезд он заходил, поэтому позвонила в первую попавшуюся квартиру и спросила, где мне найти Розалию Павловну Твердохлёбову, мне сразу же и сказали.
– После негостеприимного приёма у матери Эдуарда вам не захотелось попытать счастья у его отца? Всё-таки Твердохлёбов-старший был далеко не бедным человеком.