Из дома, словно там ожидали прибытия милиции, вышли несколько человек, поздоровались. Один из них, сгорбленный, с густой проседью в волосах, поздоровался с майором как со старым знакомым.
- Арнольд Владимирович, у меня есть для вас сообщение, - сказал Котлов. Когда тот подошел поближе, майор произнес полушепотом, но так, чтобы слышал Юрий: - Следы у трупа оказались ваши.
- Я ведь говорил вам, что это я обнаружил его утром. Как же я мог не оставить следы? - Арнольд Владимирович неприязненно покосился на Юрия.
- А ночью вы не слышали шума?
- Нет. - Словно боясь уронить лишнее слово, он поджал тонкие, почти бесцветные губы.
Лейтенант хмуро посмотрел на него. На добродушном, с румянцем во все щеки молодом лице так отчетливо проступали все чувства, что Юрию доставляло истинное удовольствие наблюдать за ним. К тому же это отвлекало от невеселых мыслей, от бесконечных вопросов, возникающих в мозгу. Юрий умел думать одновременно о разных вещах или рассматривать одно и то же явление с разных сторон. Мысли бежали, не мешая одна другой по бесчисленным каналам его мозга, где ячейками-клетками служили даже не молекулы, а атомы. Но сейчас это свойство лишь увеличивало его терзания.
Юрий думал:
«Может быть, мне не надо было ехать сюда, интересоваться этим делом, видеть кровь и гнусность, чувствовать подозрительность во всем и во всех: в правых и виноватых, в майоре и лейтенанте, в раздраженном человеке, которого называют Арнольдом Владимировичем, в этих людях, вышедших из дома и готовящих ответы на вопросы, которых им еще не задали. Так много подозрительности вокруг…»
«Знаю ли я, кто убил? Нет, пока не знаю, хотя заметил следы в другой стороне, там, где щебень выложен редко. Они говорят о многом. Заметил ли их майор? В одном он, пожалуй, прав: убили не ради грабежа. Иначе мне было бы совсем невыносимо. Правда, я читал и об убийствах с целью грабежа, но не все понял, вернее, предпочел понимать не до конца. То, о чем я читал, происходило так давно, в совсем иные времена…»
Петр Игнатьевич в сопровождении лейтенанта медленно направился по дорожке к калитке, еще раз осматривая огород и высокий каменный забор за ним. Арнольд Владимирович семенил следом.
Калитка распахнулась, во двор вошел высокий и худой, как жердь, старик. Он направился прямо к майору, поздоровался, представился:
- Я живу в соседнем доме. Вы интересовались, может, кто слышал шум ночью. Вот как дело было. Я лег спать рано, часов в десять. У стариков какой сон? Ветки яблони в окно стучат, а мне кажется, будто пришел кто-то. Лежу, слушаю. Как раз за стеной «Последние известия» по радио читали. И вдруг слышу того…
Он поперхнулся, глаза округлились.
- Что вы услышали? - нетерпеливо спросил лейтенант.
- Крик, - продолжил рассказ старик. - Словно кто-то крикнул: «Стой!» Я выглянул в окно… Ничего не видать. Слышу, человек стонет где-то рядом. Меня аж морозом обдало. Я - сына будить. «Что-то, - говорю, - недоброе творится». А он спросонья головой мотает. «Причудилось тебе, отец!» Но все-таки встал. Постояли мы у окна, послушали - только ветки стучат. На балкон вышел, покричал - ничего. Ну, и дальше спать… Вот так-то, - вздохнул старик.
- Значит, крик услышали в начале одиннадцатого? «Известия» еще не закончились? - переспросил майор и резко обернулся. Он нисколько не удивился, что Арнольд Владимирович неотступно идет за ним, и теперь обратился к нему:
- А вы, товарищ Гомозов, в это время уже спали?
- Спал.
Старик, направившийся было со двора, остановился.
- Арнольд Владимирович, зачем говорите неправду? У вас же всегда свет горит до двенадцати, и вчера тоже… Я сам видел, - заволновался старик.
У Гомозова задрожали руки. Он засунул их в карманы и ничего не ответил.
Котлов опять обратился к нему, словно не заметив его замешательства:
- Значит, вы ничего не слышали?
На побагровевших щеках Гомозова проступили синие склеротические жилки. Он пытался говорить спокойно, но раздражение прорывалось в голосе, и он перестал его сдерживать:
- Я уже сказал - не слышал. Вы в чем-то подозреваете меня? Но одних подозрений мало. Существует, как вам известно, презумпция невиновности…
Лейтенант резко шагнул к Арнольду Владимировичу, словно намеревался предотвратить какие-то его действия. Но майор задержал его за локоть и, не меняя тона, сказал:
- Извините, товарищ Гомозов, - он сделал ударение на слове «товарищ», - если причинили вам неприятность. Вспомните что-либо ценное для нас, прошу сообщить. До свидания.
Юрий догнал майора, когда он уже входил во двор соседа, слышавшего крик. Во дворе они ничего интересного не обнаружили и вернулись к автомобилю. Лейтенант все время порывался что-то сказать майору.
Автомобиль развернулся и, выпустив облако газа, рванулся в обратный путь. Юрий украдкой взглянул на лейтенанта, на его обиженные яркие губы, улыбнулся про себя и спросил у майора о том, что так хотелось узнать лейтенанту:
- Почему так волновался и злился этот человек? Почему отвечал вам таким неприязненным тоном, будто и на самом деле в чем-то виноват?
Майор отвечал Юрию, но смотрел на лейтенанта:
- Когда-то давно его неправильно уволили с работы, отдали под суд. За чужую вину. Месяца через четыре спохватились, принесли извинения, восстановили на службе.
- И он не может забыть обиду до сих пор? - осуждающе спросил лейтенант с категоричностью, свойственной молодежи.
- За эти четыре месяца любимая женщина вышла замуж за другого.
Горячо вспыхнули щеки лейтенанта. Юрий быстро отвел взгляд. «Человек не в силах забыть обиду и несправедливость. Это я уже знаю из книг, - подумал он. - А обид у людей накопилось много. Если количество перерастет в качество, то каким явится новое качество? Или уже явилось? И то, что я часто замечаю, это я есть его последствия?»
Он незаметно взглянул на майора, увидел его напряженное, худое, почти бесплотное лицо я пристыдил себя: «Я же собирался помочь ему». И он подумал о том же, о чем думал майор: «Гомозов солгал в первом случае, когда говорил, что в половине одиннадцатого уже спал, солгал, возможно, и во втором - что не слышал крика. Но что, если в этом случае он сказал правду? Впрочем, это легко проверить».
Лейтенант принес майору Котлову второй акт судебномедицинской экспертизы и бланк с протоколом осмотра деталей тормозных барабанов, обнаруженных в кулаке убитого. В научнотехническом отделе подтвердили, что детали совершенно новые, не бывшие в употреблении, выпущены на Курском резиновом заводе, поставлены в комплектах запчастей таким-то ведомством… Судебномедицинский эксперт сообщил, что удар по затылку старшего лейтенанта Седых нанесен тупым предметом. Этот удар только оглушил старшего лейтенанта, умер он от ножевой раны, проникающей в печень, и потери крови.
Позвонила жена погибшего. Юрий слышал, как отвечал ей майор.
«Почему… - думал он. - Почему майор чувствует себя виноватым? Разве он мог предотвратить то, что произошло? Разве он мог спасти своего друга - и не спас? Странно, но я не могу ответить на свои вопросы с помощью логики…»
Жена Седых сообщила, что в тот вечер старший лейтенант должен был зайти в гости к своему знакомому, механику автопарка Стеблеву.
…Майор мягко опустил трубку на рычаг и поднял усталый взгляд на Юрия:
- Я заметил, что вы тщательно исследовали дорожку на огороде («Вот как, заметил все-таки», - подумал Юрий). Помните, там в отдалении были очень глубокие отпечатки следов. Чтобы оставить такие следы, человек должен весить примерно сто семьдесят - двести килограммов. Такой вес маловероятен. Но, может быть, человек нес какой-нибудь груз и, не сходя с дорожки, сбросил его в огород…
Майор достал карту и развернул ее на столе.
- Давайте посмотрим план поселка, - пригласил он Юрия и лейтенанта. - Вот Третья Новая улица, вот дом сорок два, в нем живет Гомозов. По соседству живет старик, слышавший крик. А в следующем доме - номер тридцать восемь - живет Стеблев, в гости к которому направлялся Седых.
- Товарищ майор! - воскликнул лейтенант. - Так ведь если Гомозов не слышал крика, а в сороковом номере слышали, то убийство могло произойти между сороковым и тридцать восьмым номерами. Надо узнать у Стеблева, он должен был слышать крик.
- Согласен с вами. - Майор встал и обратился к Юрию. - Вы не устали?
«Бедняга, - думал Юрий, представляя, до какой степени устал майор. - И все же он торопится, зная, что его часы на исходе. Кажется, я начинаю понимать, почему его голос звучал виновато, когда он говорил с женой Седых. Но значит ли это, что я научился понимать людей?»
Открыв калитку, они вошли в уютный дворик. На огороде несколько яблонь, между ними - кусты картофеля, помидоров. На грядках, как солдаты в зеленых шинелях, залегли огурцы.
- Черт его знает, есть в этом дворе собака или нет? - воскликнул лейтенант и поспешно шагнул на тропинку раньше майора. К его удивлению, двор Стеблева на этой улице представлял исключение - тут не было собаки.
Направились к дому. Петр Игнатьевич, на ходу оглядывая двор, вдруг свернул в сторону и, осторожно переступая через грядки, устремился к старой яблоне, опустившей ветви. Не доходя до нее несколько шагов, нагнулся и в продолжение Четырех-пяти минут изучал что-то на земле…
На пороге дома их встретила молодая дородная женщина. Как бы дополняя ее яркую красоту, на плечи был накинут цветастый шарф.
- Здравствуйте, хозяюшка! - приветливо поздоровался Петр Игнатьевич.
- День добрый, - нараспев ответила женщина. За ее спиной выросла богатырская фигура мужчины. Хозяйка засуетилась:
- А вот и муж мой…
Юрий подумал, что Стеблев должен понравиться лейтенанту с первого взгляда. Был он так же, как и лейтенант, широкоплеч и могуч, ясно и доверчиво смотрели на мир широко расставленные светлые глаза. Механик был одет в добротный серый костюм, словно собрался уходить или кого-то ждал.
Майор без предисловий спросил: