— Рассчитаемся? Или ты думаешь, что придурок Хмурый — это всё, что я могу привлечь для выбивания долга? — криво усмехнулся деловой мужичок.
— Я думаю, что вы можете привлечь ещё и спецназ, — пробурчал. — На какую разведку работает, а Сан Саныч? — зашептал я. — Быстро: пароли, явки, шифр для связи. У вас продаётся славянский шкаф? Могу предложить никелированную кровать с тумбочкой.
— Кхе, — прокашлялся плешивый дядька и, заметно вспотев, пролепетал, — «Подвиг разведчика», знаю, смотрели. Значит, денег у тебя нет.
— Не в деньгах счастье, папаша, а в их количестве, — хохотнул я. — Слушай внимательно, скоро запускаем новую фильму, там только мой один оклад составит тысячу рублей. Мне эту «пятихатку» отдать, как высморкаться, — соврал я.
— Тысячу новыми? — присвистнул Сыч.
— Новее не бывает, — кивнул я. — На что сейчас ставки принимаешь?
— На что? — ещё раз смерил меня взглядом мужичок, — на футбол принимаю. 27 мая в Москве состоится четвертьфинал Кубка Европы — наши играют со шведами.
«СССР — Швеция, 1964 год, — задумался я, вспоминая увлечение моего старшего брата футбольной статистикой. — Кубок Европы — это же прародитель Чемпионата Европы. Первый Кубок мы выиграли, победив в 1960 году в финале Югославию — 2: 1. А второй проиграли, тоже в финале, но сборной Испании. Значит, шведов в ¼ обыграем».
— Какой коэффициент на победу наших над Швецией? — спросил я.
— Никакой, — хмыкнул Сан Саныч. — Могу принять на ничью, 1 к 2. На победу Швеции 1 к 3. И на счёт в игре 1 к 4.
«Какой же там был счёт? — тяжело вздохнул я. — Давай братишка выручай! Ведь в нашей комнате по всем стенкам эти результаты были расклеены. Мама на эти безобразия всегда ругалась». Я прикрыл глаза, вспоминая комнату своего девства, в которой только в 70-м году переклеили обои, и вдруг чётко увидел счёт этого матча.
— Хорошо играем на счёт, — кивнул я. — Займи мне ещё 165 рублей и считай, что мы в расчёте. Пять рублей, так и быть, потом верну.
Однако плешивый дядька, неожиданно почуяв неладное, засомневался, что-то забубнил себе под нос и сделал новое предложение:
— А может, ты назовешь — кто забьёт голы? Даю 1 к 10. Ты же сам хотел разбогатеть. Играть надо по-крупному, так ведь парень?
— Кто за шведов забьет, не скажу, — пробормотал я. — А вот кто у наших отличится, назову. Ну что, по рукам 1 к 10?
— Нашёл простака, — выдавил из себя несмелую улыбку Сан Саныч, — 1 к 9 и даю тебе ещё 100 рублей в долг. Но в следующий раз за деньгами придут более серьёзные люди.
— Ладно, уговорил, — выдохнул я, — пиши: счёт будет 3: 1 в нашу пользу. Голы забьют: Виктор Понедельник, Валерий Воронин и… и ещё раз Виктор Понедельник. И учти, Сан Саныч, я человек нервный, наблюдаюсь в психдиспансере, не вернёшь мои деньги, то лично тебе устрою — бартабарлы, кузал! — на этих словах я резко выпучил безумные и осоловелые глаза, чтобы этот теневой горе «букмекер» особенно не расслаблялся.
Воскресное утро следующего дня, а так же воскресный полдень я встретил в собственной кровати. Настроение было просто замечательно, хотелось вскочить, спеть и спрятаться обратно под одеяло. Я уже предчувствовал, как завтра мы с блеском покажем и защитим перед худсоветом наши фееричные кинопробы. В моих мечтах рисовалась долгожданная встреча с красавицей Нонной, которая прилетит из Москвы во вторник вечером, и которую я обрадую замечательной вестью.
— Эх, лепота! — выкрикнул я. — Жить хорошо, а хорошо жить — ещё лучше!
И вдруг во входную дверь квартиры дважды позвонили. Два этих кодовых звонка означали, что кто-то пришёл по мою душу. Поэтому я напялил спортивные шаровары и, накинув майку на шею, вышел в общий коридор. За порогом стоял и мялся директор фильма Иосиф Фёдорович Шурухт.
«Если дядя Йося примчался в воскресный день, то наверняка произошло что-то непринятое», — тут же подумалось мне, и я спросил:
— Как погода, дядя Йося?
— Какая ещё погода? — заворчал он, протопав в мою комнату. — У меня две новости.
— Хорошая и очень хорошая? — усмехнулся я, всё ещё надеясь на лучшее.
— Почти. В понедельник показ кинопроб для худсовета отменяется, — сказал он, усевшись за мой письменный стол. — Директор нашей киностудии, Илья Николаевич, уже посмотрел рабочие материалы. Ещё вчера вечером. Мне хорошие люди звякнули.
— Ну? — от нетерпения я сам себя стукнул кулаком по ноге.
— Подковы гну, — хмыкнул Шурухт. — Говорят, что хохотал как ненормальный. А на том месте, где Филиппов сказал: «Ты мне нашего министра культуры не тронь». С Ильей Николаевичем случилась истерика, досмеялся до икоты.
— Так это замечательно, значит, работаем? — обрадовался я.
— Дурак, — прошипел дядя Йося. — Сейчас к четвергу он соберёт всех наших режиссёров и будет думать, как фильм у Лени Быкова отобрать и отдать кому-нибудь другому.
— Не понял? — пролепетал я.
— Ты пойми, дурень, не нужен Леня Быков на киностудии как режиссёр. «Ленфильму» нужен Максим Перепелица, весёлый деревенский простоватый парень и точка. Ему специально подсунули этот идиотский сценарий. Но тут влез ты, со своим энтузиазмом и всё испортил.
— Откуда же я знал, что чем хуже, тем лучше? — буркнул я. — Ничего, мы ещё поборемся. Этот ваш, то есть наш Илья Николаевич меня ещё не знает. Я так это дело не оставлю.
— Ай, Моська, знать она сильна, коль лает на слона, — криво усмехнулся дядя Йося. — Эпическая битва: стажёр против директора киностудии, ха-ха!
— Иосиф Фёдорович, а вы мне случайно не подскажете, как в Библии сыграли Давид с Голиафом в преферанс, в очко и на бильярде, а? — я тоже криво усмехнулся. — Мы ещё посмотрим, кто кого?
Глава 10
— Йося, ты кого ко мне привёл? — возмущённо вскрикнул руководитель Ленинградского оркестра Александр Владимирцов, когда я и Иосиф Фёдорович вечером того же воскресного дня появились в большой, но в данный момент пустой студии Ленинградского радио.
Кстати, в годы войны на крыше «дома Радио», располагавшегося по адресу улица Итальянская дом 27, дежурили музыканты этого самого симфонического оркестра. Им приходилось вместо репетиций тушить зажигательные бомбы. И так как делали они это не за страх, а за совесть, я теперь с большим интересом глазел на высоченные потолки и лепнину этого красивого здания, пока товарищ дирижёр рассматривал мою не совсем музыкальную внешность.
— Я спрашиваю, Йося, кто этот молодой человек? — повторил свой вопрос Владимирцов, светловолосый невысокий мужчина чуть старше 50-ти лет с приятным квадратным лицом.
— Как и договаривались, — смутился Шурухт, — я привёл этого автора, то есть композитора. Вам же перед записью пару дней требуется порепетировать.
— Кого, композитора? Ха-ха, — захохотал руководитель оркестра. — Ты посмотри на этот сбитый нос, ты посмотри на эти разбитые костяшки рук! Это же бандит из подворотни! С такой фактурой только кошельки грабить.
— И я очень рад нашему знакомству, — кивнул я головой. — Полагаете, что человек со сбитыми костяшками не в состоянии сочинить пару простеньких эстрадных песен?
— Какое у вас образование, молодой человек⁈ — с пол-оборота завёлся Александр Владимирцов.
— Как у всех, школьное и советское, — пробубнил я.
— Ты слышишь, Йося? У него школьное образование, браво! — дирижёр оркестра нарочито радостно захлопал в ладоши. — А музыкальное образование у вас имеется? Ответьте мне: что такое октава? Что такое большая и малая терции? Вам знакома нотная запись? Йося, кого ты ко мне привёл?
— Саша, сейчас всё будет в лучшем виде, — Шурухт замахал руками, словно гусь крыльями. — Мы же не первый день знакомы. Ну, ты же меня давно знаешь. Сейчас молодой человек покажет то, ради чего мы здесь сегодня собрались.
— И вообще, я — мальчик из интеллигентной семьи, — поддакнул я.
— Из интеллигентной семьи, — недовольно проворчал Владимирцов. — Ладно, на чём изволите играть?
— На этом, — буркнул я, изобразив воображаемую гитару.
— На балалайке что ли? — ещё сильнее сморщился дирижёр оркестра.
— Да, на шестиструнной, — улыбнулся я и сам взял, подходящий моей не совсем музыкальной фактуре инструмент, который стоял на изящной напольной подставке.
Я провёл по струнам и услышал замечательное благородное звучание, и оно в разы было богаче, чем тот звук, который извлекался из нашей дежурной студийной гитарки.
— Йося, ты знаешь, как я не люблю эту бардовскую самодеятельность? — зашептал Владимирцов нашему директору фильма. — Если я сейчас услышу очередные трынди-брынди, то мы с тобой не договоримся. Деньги мне нужны, но нервы дороже.
— Давай Феллини, не подкачай, — дядя Йося смешно сжал один кулак.
Поэтому мне ничего не оставалось делать, как показать всё, на что я способен. Во-первых, я уже нафантазировал, как эти песни будет исполнять Нонна. Как потом записанный нами мини-диск разлетится по всей необъятной Родине и будет звучать из каждого окна. Во-вторых, я просто хотел заработать, чтобы устроить свой быт. Говорят, что истинный художник должен быть голоден. Враньё. Художник должен быть сыт, чтобы не обслуживать своим творчеством разных богатых мерзавцев, потакая их врождённому дурному вкусу. Достаточно вспомнить лихие 90-е, когда великолепным советским актёрам за кусок колбасы приходилось сниматься в заведомой бездарной галиматье. Был и третий аспект — нужно было спасать кинокомедию. Я решил так, если Леонида Быкова отстранят от режиссёрской работы, то мои песни в этом кино звучать не будут. Либо это произойдёт после большого скандала, который я раздую в стане конкурентов «Ленфильма» в московской прессе.
— Ну, что ж, не всё так плохо, — кивнул Александр Владимирцов, когда дослушал две быстрые композиции: «Королеву красоты» и «День на двоих». — Я даже думаю, что народу понравится. Есть в этих песенках молодой задор.
— Хит, — поддакнул дядя Йося. — Что в переводе с английского означает: удача и успех.
Руководитель оркестра провёл пальцами по клавишам рояля и с лёту наиграл мелодию «Королевы красоты». Сразу чувствовалось, что этот человек великолепный пианист-профессионал.