— Значит, голодовка носит принципиальный характер, уважаю, — буркнул я и, заметив за кулисами хитрое лицо дяди Йоси, объявил трёхминутный перекур.
Со своим очень дальним родственничком мне хотелось поговорить по душам с самого утра. Во-первых, нормальных усилителей в нашем распоряжении так и не появилось. Во-вторых, ансамблю критично не хватало дополнительных дух микрофонов, из-за чего мой сегодняшний вокал оставался без «бэков», то есть без дополнительных голосовых партий. И это уже был серьёзный косяк, который мог сказаться на конечном результате. А в-третьих, вместо вместительного автобуса мы добирались на концерт, воспользовавшись услугами двух машин такси, за которые я заплатил из своего кармана.
— Иосиф Фёдорович, — криво улыбнулся я, — я вижу, вы приехали непосредственно к раздаче «слонов»? Прибыли, чтобы «стричь купоны», «снимать навар» и собирать франки, фунты стерлинги да тугрики?
— Да подожди ты, — обиженно зашептал дядя Йося. — Я сегодня целый день в Главлите проторчал. Пытался «залитовать» тексты наших песен. Взятку совал, уговаривал, стоял на коленях.
— Клялся здоровьем любимой тёщи, — буркнул я.
— Не смешно, — насупился мой родственник. — В общем, всё у нас в песнях боле-менее нормально, но «Девчонку девчоночку» надо убирать.
— Обоснуй?
— Вот, — дядя Йося вытащил из портфеля целую стопку бумаг и зачитал часть припева знаменитой песни Жени Белоусова:
Девчонка, девчоночка — темные ночи,
Я люблю тебя девочка очень,
Ты прости разговоры мне эти,
Я за ночь с тобой отдам всё на свете.
— И? — от непонимания и нетерпения я легонько шлёпнул себя кулаком по бедру.
— Что и? Что и? — раздражённо зашипел родственничек. — Тут прямой намёк на занятие запрещённой в СССР проституцией. В общем, песня летит в корзину.
— Значит так, никто никуда не летит, — прорычал я и запел:
Девчонка, девчоночка — темные очи,
Я люблю тебя девочка очень,
Ты прости разговоры мне эти,
За поцелуй с тобой отдам всё на свете.
— Годится? — усмехнулся я.
— Уже лучше, — выдохнул он. — Но ещё лучше вставить что-нибудь про комсомол.
«Про комсомол?» — пробормотал я про себя и, взяв гитару, и чуть-чуть поперебирав струны, запел ещё раз:
Девчонка, девчоночка — темные очи,
В комсомоле тебя ценят очень,
За комсомольский значок уважают,
Но что мне делать с тобой — я не знаю.
— Вот так и поём! Хорошо! — обрадовался мой пронырливый родственничек.
— А давай ещё про Ленина с Надеждой Крупской и Инессой Арманд вставить куплет? — хохотнул я и снова запел:
Он не любит тебя нисколечко,
Говорила Крупской Арманд.
От чего же ты твердишь, девчоночка,
Что он мысли мятежной гигант?
— Как тебе сюжетный поворот? — подмигнул я дяде Йосе, который на десять секунд замер, а потом выдал свой авторитетный вердикт:
— С Крупской и Арманд будет перебор. Вычёркиваем.
— Тогда и комсомол вычёркиваем, — прошипел я и, подойдя к своему родственнику на расстояние вытянутой руки, добавил, — дядя Йося, ты кому мозг фильтруешь? Какой Главлит? Опять с гримёршей Лидией Сергеевной весь день в кровати провалялся? А микрофоны, усилители и автобус пустил коту под хвост. Чтобы завтра всё было! Иначе накажу рублём, — в подтверждение своей угрозы я показал мощный кулак со сбитыми костяшками.
— Как догадался? — пробурчал он, покосившись на мою грозную «колотушку».
— От тебя духами женскими разит на несколько метров — это раз, — рыкнул я. — А ещё Лидия Сергеевна как утром куда-то усвистала, так больше на рабочем месте и не появлялась — это два. Я в гримёрную сегодня заходил, нужно было для будущих съёмок кое-что уточнить, конспираторы хреновы.
— И всё же ты замени «ночь» на «поцелуй», — хмыкнул дядя Йося. — С Главлитом я вопрос уже решил, но вдруг кто-то настучит. Так для всех спокойней будет.
— Посмотрим, — проворчал я, уже согласившись с тем, что «продажную ночь» из песни нужно убирать.
Глава 8
Стандартная дощатая сцена ДК «Пищевиков», на которой мы расставили свои самопальные «усилки», наверное, ещё никогда не видела такого наплыва любителей песни и плясок. Потому что когда раздвижной занавес раскрылся, я увидел такое количество зрителей, что на несколько секунд реально онемел. И первая моя мысль была: «Как они в такой толкучке собираются танцевать?». А вторая: «Вы какого лешего продали больше двух с половиной тысяч билетов? Люди же здесь как сельди в бочке!».
— Привет, народ, — скромно буркнул я в микрофон.
— Неслышно! — кто-то под хохот толпы выкрикнул из зала.
— Привееееет! Нароооод! — заорал я, что было мочи, и адреналин, моментально выбросившись в кровь, тут же сорвал все мои внутренние комплексы и препоны. — Сегодня перед вами выступает вокально-инструментальный ансамбль «Поющие гитары»! И поэтому первая композиция нашей программы так и звучит: «О чём плачут гитары!». И раз, два, три! — заорал я, повернувшись к своим музыкантам, которые стояли на сцене со стеклянными глазами.
Особенно растерянными выглядели молодые и ещё не обстрелянные: басист Женя Броневицкий и его друг на электрооргане Лёва Вильдавский. «Эх, для первого раза нам бы где-нибудь в кафешке полабать, — пронеслось в моей голове. — Чё застыли, черти⁈».
— Раз, два, три, — повторил я в надежде, что хоть кто-нибудь проснётся.
И первым само собой врубился в ситуацию самый опытный Толя Васильев, который видел аудиторию и побольше, и посерьёзней. Он тут же выдал соло на электрогитаре и вся наша музыкальная банда, словно в замедленной киносъёмке, заиграла нужные аккорды и нужный мотив.
«Ритм не тот! Что за сопли, музыканты мать твою?» — мысленно воскликнул я, но, всё же улыбнувшись публике, запел, при этом непривычно растягивая слова задорной и танцевальной композиции:
По-че-му в семнадцать лет
Пар-ню но-чью не до сна?
По-че-му в семнадцать лет
Песня немного груст-на?
Однако собравшаяся публика даже и не заметила, что мы реально тормозим, и сначала парни и девчонки задвигались в танце на каких-то отдельных островках переполненного зала, потом танцевальная лихорадка захватила тех, кто был у самой сцены. И наконец, под «плач гитар» стал отплясывать уже весь зал. Кстати, к этому моменту мои «музыкальные гаврики», немного успокоились и заиграли с другим темпом и с другим энергетическим напором.
Плачут гитары, ну что же пусть!
Если на парня находит грусть!
То виноваты во всем они,
Только они одни! — голосил я с удвоенной энергией и азартом, войдя в музыкальный раж. А сам про себя приговаривал: «Ну что, пошла движуха! Пошла родимая! Давай ребятушки — жги напалмом!».
— Отличное начало! Молодцы! — выкрикнул я, когда наш ударник выдал финальную сбивку. — Однако между первой и второй перерывчик небольшой!
— Наливай! — рявкнул кто-то недалеко от сцены.
— Не наливай, а запевай, — хохотнул я и объявил новую песню, — «Как провожают пароходы, совсем не так как поезда»!
— Это наша пионерлагерная, — загоготал ещё кто-то из зрителей, а мои музыканты, уже выйдя из «каматоза», дружно заиграли композицию номер два.
Кстати, после «пароходов» мы так же быстро перешли и к «Королеве красоты». Растягивать паузы в самом начале концерта я не рискнул. «Пусть парни разыграются, разогреются, а народ как следует распрыгается и растанцуется», — подумал я, затянув хит Муслима Магомаева. И надо сказать, что Муслим Магомаев зашёл собравшейся публике на ура. Только твист в такой тесноте смотрелся несколько комично. «Ничего, темнота и теснота — друг советской молодёжи», — усмехнулся я про себя, не переставая петь и выбивать аккорды из своей акустической гитары, звук которой практически не был слышен. Просто с гитарой мне было как-то привычней. Благодаря ей, я прекрасно ориентировался, когда должен начаться куплет, когда припев, а когда инструментальный проигрыш.
… а я иду к тебе навстречу
И я несу тебе цветы,
Как единственной на свете
Королеве красотыыыы!
— Эге-гей! — зачем-то я выкрикнул, когда наш ансамбль доиграл последний аккорд. И тут же мне захотелось пообщаться с залом:
— Как настроение⁈ — выкрикнул я в наш единственный микрофон.
— Нормально! — заорали парни, которые тусили около самой сцены.
— Тесновато немного! — взвизгнули девчонки, которые тоже стояли в трёх метрах от меня.
— Кстати, о тесноте есть замечательный анекдот, — хохотнул я. — Представьте автобус, где едет много пассажиров. Теснота, толкотня, в общем, не продохнуть. И вдруг одну молодую барышню случайно прижали к священнику, а она, наткнувшись на одну внушительную вещицу, удивилась и прошептала: «Ого, святой отец». А священник такой покраснел и смущённо буркнул: «Это не „ого“, а ключ от храма».
— Ха-ха-ха! — загоготал зал.
— Вот теперь я вижу, что настроение хорошее! — обрадовался я. — Поэтому следующая композиция нежная и лирическая. Дамы приглашают кавалеров, а кавалеры приглашаю дам. У нас здесь всё по-простому. Мы с вами пока не в Кремлёвском дворце. Итак, премьера песни — «Для меня нет тебя прекрасней», — произнёс я и кивнул своим парням.
И сначала, как мы и договаривались, выдал сбивку на барабанах Сергей Лавровский. Затем одиночными аккордами на электрооргане заиграл Лёва Вильдавский, а потом на басу вступил Женя Броневицкий и я, не дожидаясь сольной гитарной партии Толи Васильева, запел ничуть не хуже Юрия Антонова:
Для меня нет тебя прекрасней,
Но ловлю я твой взор напрасно,
Как виденье, неуловима,
Каждый день ты проходишь мимо…
Странное дело подумал я, исполняя песню Юрия Антонова. Как только натыкаешься на его шлягеры, сразу возникает вопрос: «Где он позаимствовал эти мелодии? Почему Антонов писал хит за хитом, а потом его словно подменили — ни одного интересного музыкального произведения?». Среди музыкантов даже ходила такая байка, дескать молоденький Юра, работая в минском ВИА «Тоника», выкупил на гастролях в «Тмутаракани» тетрадь с нотами у какого-то спивающегося коллеги. Однако тетрадочки заветной так никто и не обнаружил.