Эллиэнн вращает заднее колесо одного из висящих велосипедов, крутя за педали, и увлечённо наблюдает, издавая этот странный, низкий и лающий звук.
Игги пихает меня и хмыкает.
– Смотри, кто-то веселится!
Веселится – пожалуй, неподходящее слово. Скорее «увлечён». На лице Эллиэнн не написано восторга, только неподдельный интерес. Она переводит взгляд с педали на цепь, вращающую заднее колесо, а потом замечает, что мы наблюдаем.
– Фелосипет, – торжественно говорит она своим хрипло-скрипучим голосом. А потом добавляет: – Я колодна.
В углу магазина обнаруживается выключенный торговый автомат. Игги тянется куда-то за заднюю его стенку, и автомат оживает, загораясь, а через его большую стеклянную витрину становятся видны чипсы и напитки.
– Деньги есть? – спрашивает Игги.
Я шарю в кармане и достаю однофунтовую монету, двадцать пенсов и канцелярскую резинку.
У Игги находится монета в два фунта.
Эллиэнн придвигается ближе и наблюдает, как мы вставляем в автомат деньги, а взамен в большой отсек внизу падают банка кока-колы, пачка кукурузных палочек со вкусом сыра и батончик «Марс».
Под прилавком Игги отыскивает несколько велосипедных фонариков со вставленными батарейками и приносит их в миниатюрное фойе, которое представляет собой пару мягких скамеек, поставленных вокруг стеклянного стола. Мы включаем тепловентилятор, который выдувает пахнущий пылью воздух и слегка согревает нам ноги, но в остальном оказывается бесполезным. Ещё мы обнаруживаем старомодный походный фонарь, и Игги разжигает внутри него огонь найденной тут же сувенирной зажигалкой. Увидев пламя, Эллиэнн вздрагивает, но потом вроде как расслабляется.
И там, при жутковатом свете двух велосипедных фонарей и мерцающей походной лампы, мы наблюдаем, как Эллиэнн пытается съесть то, что мы ей дали, и она рассказывает нам, кто она такая и откуда.
На самом деле, я думаю, без преувеличения, это самая странная история из всех, что доводилось слышать двум человеческим существам, и это включая людей, которые слышали рассказ дяди Яна о том, как он отбился от акулы на Багамах, когда ему было восемнадцать, который в итоге оказался большей частью неправдой.
Глава 45
Пока мы открываем упаковки с едой, Игги поднимает взгляд и похлопывает по сиденью с собой рядом.
– Присаживайся, – говорит он Эллиэнн.
Просто невероятно: мы залезли в полутёмный пункт проката вместе с – теперь я почти полностью в этом уверен – настоящей инопланетянкой из космоса, а Игги ведёт себя в точности как Ма, когда она решает продемонстрировать свои наилучшие манеры.
– Почему? – спрашивает Эллиэнн.
Игги переводит взгляд на меня, а потом говорит:
– Ну ладно. Можешь стоять.
Так что она остаётся стоять – голое, волосатое, человекоподобное существо в резиновых сапогах – принюхиваясь к открытой пачке кукурузных палочек с сырным вкусом.
– Они с сыром, – сообщает Игги. – Сыр делают из молока. Оно богато, эм, разными полезными штуками и… всяким таким.
Глаза Эллиэнн становятся круглыми.
– Из человеческого молока?
Глаза Игги становятся такими же круглыми, как у Эллиэнн.
– Нет! О господи, нет! Из коровьего молока!
– Вы не пьёте человеческое молоко? Кажется, вы «млекопитающие» – ваши самки вырапатывают молоко и…
– Да, да, знаю. Мы пьём его, когда совсем маленькие.
– А потом вы начинаете пить корофье молоко?
Игги кивает.
– Почему?
Он сдвигает кепку на затылок и на некоторое время глубоко задумывается. В конце концов он говорит:
– Думаю, эм… потому что собирать человеческое молоко было бы очень уж странно, как считаешь, Тайт?
Я могу лишь кивнуть. Я думаю: «Почему мы обсуждаем это, когда мне нужно спасать сестру? Еда может подождать!»
Но Игги и Эллиэнн продолжают беседовать.
– А это что такое? – Она указывает на батончик «Марс».
– Это шоколад! Настоящая пища богов!
– Вы таёте сфоим богам пищу?
– Нет! Это просто выражение такое. Хотя, раз уж ты об этом заговорила, думаю, некоторые люди так делают – знаешь, в других культурах…
Это, я думаю, может затянуться надолго.
Эллиэнн отламывает кусочек шоколадки своими длинными пальцами; она обнюхивает его, кладёт в рот, а потом выплёвывает на пол.
– Нефкуссно, – говорит она и трёт длинный серый язык тыльной стороной ладони.
Потом она пробует кукурузные палочки. Их она не выплёвывает, и мы наблюдаем, как она проворно съедает всю пачку.
Мы с Игги доедаем шоколадку. Я открываю банку кока-колы, и Эллиэнн жадно пьёт, а потом, когда пузырьки лопаются у неё в горле и шибают в нос, кривится, отплёвывается и кашляет.
– Что там такое? – спрашивает она и громко рыгает.
Игги пожимает плечами.
– Не знаю, – говорит он. – Это просто… шипучка?
Мне приходится отвернуть лицо от запаха отрыжки Эллиэнн, но я знаю точный ответ.
– Это углекислый газ. CO2. Его добавляют в напитки, чтобы они делались шипучими.
Эллиэнн снова рыгает.
– Почему?
Настаёт моя очередь пожимать плечами.
– Не знаю. Веселья ради, наверное?
Эллиэнн смотрит на меня, часто моргая. Думаю, мои слова её совершенно ошеломили.
Я говорю:
– А теперь мы можем поговорить о Тамми?
Глава 46
Не знаю, рассказывали ли вам когда-нибудь что-то настолько поразительное, настолько буквально неслыханное, что вы просто не можете в это поверить – и в то же время вам ничего не остаётся, кроме как верить?
Полагаю, нет, но именно так я себя чувствую, слушая рассказ Эллиэнн в тёмном веломагазине, пахнущем резиной и маслом вперемешку с резким запахом инопланетянки, который доносит до нас тепловентилятор всякий раз, когда она проходит мимо него.
Она расхаживает из стороны в сторону и не желает садиться – волосатый комок нервной энергии. И Игги в кои-то веки настолько ошеломлён, что не может вымолвить ни слова. Он сидит, разинув рот и не моргая.
– Я знаю, где твоя сестра, – начинает Эллиэнн.
Я медленно киваю, широко распахнув глаза, сердце в груди бешено колотится, переполненное надеждой.
– Она шифа, но она очень, очень далеко отсюда.
Я облизываю сухие губы, с трудом сглатываю и кидаю взгляд на Игги, который так и не шевельнулся.
– Вот, посмотрите.
Эллиэнн тянется себе за спину и снимает тот странный блестящий рюкзак, который мы уже видели, когда она вылечила Игги ногу. Она открывает его сверху, достаёт маленький серый прямоугольный кирпичик размером с книжку в мягкой обложке и ставит его на стеклянный стол, разделяющий нас.
Она проводит пальцами по одному концу этой книжки, и сантиметрах в тридцати над ней появляется светящаяся белая линия, вроде ослепительно яркой парящей антенны. Это здорово впечатляет меня, и я говорю:
– Ого! – но Игги продолжает молчать, будто знает, что вот-вот произойдёт нечто ещё более невероятное.
Из этой светящейся линии появляется изображение, поначалу размытое, но через несколько секунд постепенно набирающее чёткость. Только это оказывается не изображение, это проекция, причём в 3D – как голограмма, но чёрно-белая, вроде старого кино.
На этой проекции снуют люди высотой всего пару сантиметров, прямо на столике перед нами. Это выглядит как улица в каком-то городе: видны машины и дома. Кто-то бросает мячик собаке; ветви деревьев качаются на ветру.
Я заворожённо смотрю и бросаю взгляд на Игги, который переводит глаза с одной точки проекции на другую.
– Почему… – начинает Игги, но Эллиэнн поднимает руку, перебивая его.
Она тянется к проекции, протыкая ладонью кажущихся плотными людей и здания и снова проводит по «книжке», отчего картинка застывает. Проекция меняется, появляется сетка, разделяющая её на десятки маленьких кубиков, а потом один из кубиков увеличивается, заполняя всё пространство.
И я вижу её.
Я медленно подаюсь вперёд, моя рука дрожит, рот приоткрыт. Нет никаких сомнений, кто это.
Я говорю:
– Тамми…
Картинка снова движется. Голова Тамми в 3D становится почти реального размера и невероятно детализированной, хоть изображение и остаётся чёрно-белым. Она поворачивается, но смотрит не на нас; глаза у неё пустые, а на лицо натянута безжизненная полуулыбка. Она касается ладонью груди и говорит: «Тамми». Голос за кадром отвечает: «Эллиэнн».
Я тяжело дышу и, к моему удивлению, по лицу у меня льются слёзы, хоть я и сам не понял, когда заплакал.
– Что… то есть… где? Где она? – тихо спрашиваю я.
– Она ф опасности, – отвечает Эллиэнн. – Очень смертельной опасности.
Изображение на стеклянной столешнице меркнет и исчезает.
Игги поднимает лицо и сверлит Эллиэнн взглядом.
– Ты что… похитила её?
– Не я. – Она говорит это так быстро и пылко, что я немедленно верю ей. – Но да, её запрали. Её запрали, а потом протали.
– Её продали? Кому? Зачем? Она цела?
Мой мозг перебирает все самые жуткие варианты.
Эллиэнн говорит медленно, словно старается быть помягче. Она опускается перед нами на колени.
– Ничего очень плохого с ней не случилось. Пока что. Она таже не понимает, в какой она ситуации, плагодаря процессу, который вы назвали бы «затирание разума» или «промывка сознания».
– Как очистка памяти на компьютере? – со страхом предполагаю я, и Эллиэнн кивает.
– Да. Но не волнуйся об этом: её сознание просто замаскировано. Спрятано, вы пы сказали. И мы можем, как я полакаю, фернуть её.
Следует долгая пауза.
Наконец я переспрашиваю:
– Мы?
Эллиэнн встаёт.
– Да, – говорит она. – Мы. Это опасно. Мне нушна ваша помощь. Я не могу стелать этого отна.
Довольно. Я хочу услышать всю правду, прямо сейчас, и в отчаянии вскидываю руки.
– Да где она? – требовательно спрашиваю я, с каждым словом поднимая голос и топая ногой.
Эллиэнн это ничуть не впечатляет, и она продолжает, гортанно и монотонно:
– Посмотрите на это, – говорит она. Эллиэнн касается серебристо-серого кирпичика, и картинка появляется снова: проекция улицы с крошечными движущимися фигурками и городским шумом. – Выглядит как Земля, да?