Затем он прикладывает ладонь к сердцу, и я понимаю, что он пытается сказать.
Я не в силах рассказать ему.
Зато Тамми делает шаг вперёд и говорит:
– У Эллиэнн не получилось, Каллан.
– Не получилось что? – спрашивает он.
– Она… она умерла. Но без неё мы не выжили бы.
Он молча стоит, как мне кажется, целую вечность, просто уставившись на нас, а затем кивает и смаргивает, и по его пушистой щеке зигзагом скатывается единственная слезинка.
– Мне очень жаль, – говорю я. – Нам всем жаль.
Каллан выпрямляется и вытирает слезу с щеки.
– Слушайте, – говорит он и указывает вниз.
Из Лего-города до нас доносится звук, смешивающийся с непрекращающимся хуу-хууканьем анталланцев. Это та самая оркестровая музыка, которая играла, когда мы все встретились в Пункте Проката Психа Мика.
– Джордж Гершвин! – с ухмылкой говорит Игги.
Привязчивая мелодия «Рапсодии в стиле блюз» начинает заполнять воздух, несясь из каждой уличной колонки и с каждого экрана.
Каллан кивает.
– Может, так мы попрощаемся с ней. Эту запись привезли с Земли много лет назад, но на неё немедленно был… «наложен запрет», как бы вы, наверное, сказали. Музыку много веков не включали в общественных местах. Нельзя наслаждаться музыкой без чувств.
Каллан оскаливает зубы в некотором подобии улыбки.
Тамми говорит:
– А что насчёт этого вашего… Советника? Будет он, не знаю… – Она оглядывает город и хмурится. – Будет он злиться? Если он наложил запрет на музыку и всё такое?
Каллан фыркает – это почти что можно принять за смех.
– Он? Это не «он». И не «она». Советник – это «оно». Это просто обширная сеть, которая всем управляет и делает так, чтобы всё работало ровно настолько, насколько нужно – при условии, что все ведут себя как положено.
Он делает пару шагов вперёд и встаёт на скамейку, чтобы лучше рассмотреть плоскость города, а потом раскидывает руки и наклоняет голову назад, глядя в небо.
– Он ведь бесконечный, космос. Без конца и без края. Мы исследовали значительную его часть, вы знаете? Там много других живых существ. Если бы у меня было время, я бы рассказал вам про восемь видов диринцев с Дирина. Вот это по-настоящему увлекательная история. Но почему, как вы думаете, анталланцы захотели выставлять в зоопарке людей – и никого другого?
Мы с Игги и Тамми переглядываемся, но качаем головами на вопрос Каллана.
– Не могу даже вообразить, – отвечаю я.
– Неправильно, – говорит он. – Ты можешь вообразить. – Он спрыгивает со скамейки, широко распахнув глаза от печали и оживления. – Вы можете воображать! В этом вся и разница. Поэтому вы нас так завораживаете. Большинство из нас утратили способность к воображению сотни лет назад, поколение за поколением ослабляемые автоматизированным размножением и зависимостью от Советника. Всё, что было нужно, это факты. Факты, информация, формулы. Но вы – земляне! Вы мечтаете, вы лжёте, вы обманываете, вы шутите, вы рассказываете истории, вы сочиняете музыку. Вы любите друг друга. Ненавидите друг друга. И от этого вы все становитесь разными, из-за чего вы ссоритесь, из-за чего… ну, вы завораживаете нас! – Он снова смотрит на небо и говорит: – Ваше воображение обширнее, чем целый космос.
Хуу-хууканье теперь сделалось довольно громким, и в том, как анталланцы скандируют, появилось что-то, чего я не слышал раньше. Музыка всё повторяется, и скандирование теперь звучит ей в такт и в нём чувствуется радость.
Каллан спрашивает:
– Слышите? Это почти как пение! – И снова растягивает рот в своей странной, грустной, анталланской улыбке.
Позади нас раздаётся жужжание, мы все оборачиваемся и видим, что с пола пещеры к нам поднимается большой треугольный космический аппарат.
– Первыми на посадку проходят пассажиры с маленькими детьми или курами. Пожалуйста, приготовьте паспорта и посадочные талоны. Большое спасибо.
Странно, но когда я обнимаю Каллана на прощание, я едва ли замечаю его запах.
Он обнимает меня в ответ.
– Вы расскажете что-нибудь, когда доберётесь домой? В смысле, вы собираетесь рассказать правду – то есть факты?
– А как по-твоему, что нам стоит сделать?
– Иногда, – отвечает он, – факты слишком переоценивают.
Несколько мгновений спустя мы пристёгиваемся и летим домой.
Глава 77
Мы приземляемся гладко, без всплесков. Филип подвозит нас к причалу, и мы сходим на него, как будто с парома спускаемся. Доски причала покрыты толстым слоем снега, который хрустит под нашими ногами, когда мы ступаем на него.
– Филип, – говорю я, – с тобой всё будет хорошо?
– Что именно ты подразумеваешь под словами «всё хорошо», Итан?
Я задумываюсь ненадолго и понимаю, что на самом деле не знаю.
– Разве ты забыл, – продолжает он, – что я просто горстка данных? Я не настоящий.
– Ещё какой настоящий, – возражает Тамми. – Для нас так точно!
– Вот за это я и люблю вас, людей. Вы верите, что всё что угодно может стать настоящим, если использовать ваше воображение.
Есть кое-что, никак не дававшее мне покоя, и, видимо, это мой последний шанс.
– Филип, – говорю я, – вы с Эллиэнн когда-нибудь пели песню «Танец курочек»? Она откуда-то знала её и, ну…
– Нет, Итан. Эта песня мне совсем не знакома. Хороша ли она?
Я ничего не отвечаю. Я думаю о том, что говорила мне Ба. «Но где-то там, уж не знаю где, есть какая-то связь…»
– Ещё кое-что, Филип, – говорит Игги, прерывая ход моих мыслей. – На Анталле всё ещё остаются люди. Как же Карло? Он вернётся домой?
– И вот ещё одна фишка людей: вам не всё равно. Думаю, теперь всё вроде как зависит от Каллана и от того, что там произойдёт к тому моменту, как я вернусь. Пожелайте мне удачи!
Я улыбаюсь.
– Ты же не веришь в удачу!
– Может, за последние несколько дней я переменил своё мнение.
Я хочу обнять Филипа, но мне приходится ограничиться похлопыванием по боку корабля, который я даже не вижу. А потом раздаётся громкий вой, и с вечерне-синей водной глади поднимается столб пара.
Мы дожидаемся, пока пар рассеется, а потом поворачиваемся и бредём с причала к деревне. Сьюзи хлопает опалёнными крыльями, а Игги шагает вперёд, засунув руки глубоко в карманы и прищурившись, потому что очки ему вернуть так и не удалось.
Мы все молчим некоторое время, а потом Игги останавливается и спрашивает:
– Вы тоже о ней думаете?
Эллиэнн.
Мы с Тамми смотрит друг на друга и оба киваем. Это «свойство близнецов», мы с ней мыслим одинаково. Потом она берёт меня под руку.
– Она сделала всё, что могла, – говорю я.
– И ты тоже, – говорит Тамми, пожимая мою руку, и мне становится хорошо – как будто теперь моя сестра действительно ко мне вернулась.
Между мной и Тамми наступает особый «момент» – она смотрит на меня и говорит:
– Спасибо тебе, – а бедному Игги приходится наблюдать с несколько смущённым видом.
Мы идём через снег. Спустя некоторое время мы видим в отдалении двор перед «Звездочётом», полный машин, и прожекторов, и телекамер, и останавливаемся.
– Мы расскажем им обо всём? – наконец спрашивает Игги.
– Не знаю, – говорю я, улыбаясь. Я отвожу взгляд от Тамми и добавляю: – А ты как считаешь?
Она ничего не отвечает, но снова обнимает меня, и я чувствую, что в кармане её куртки лежит что-то твёрдое. Саму Тамми это тоже удивляет. Озадаченно нахмурившись, она достаёт исцеляющую палку Эллиэнн.
– Что ж, – говорит Тамми, – думаю, если мы всё-таки соберёмся им рассказать, у нас будет доказательство.
Глава 78
В обычной ситуации идти по подъездной дорожке паба навстречу прожекторам, собравшимся журналистам и зевакам было бы жутковато.
– Ты в норме, Иг? – спрашиваю я.
Игги натягивает кепку поглубже, расправляет плечи и отвечает:
– Стоит разок поджечь людской зоопарк в дофигаллионе миль от дома, Тайт, как больше уже ничего не кажется страшным. Идём, Сьюзи, будь хорошей курочкой.
С этими словами он начинает шагать по дорожке, и Сьюзи не отстаёт от него, а мы с Тамми смеёмся и бежим так быстро, как только позволяет моя больная нога, за ним следом.
Я слышу, как кто-то кричит:
– О боже мой! Это они! Это они!
Прожекторы поворачиваются в нашу сторону, ослепляя нас, и следующие несколько минут пролетают как-то смазанно: вокруг нас люди, и выкрики, и протягивающиеся к нам, чтобы дотронуться, руки, и вспышки камер, и новые выкрики, а потом я не могу ничего толком разглядеть, потому что глаза мне заволакивают слёзы.
Я слышу, как Тамми говорит:
– Давай, Ба, вставай же, – потому что Ба упала на колени на плотно утрамбованный снег, а потом они обе плачут, и смеются, и обнимаются.
Кажется, все вокруг что-то кричат. Кто-то обращается к Ба:
– Я знал, что это не твоих рук дело, Кристина! – и она удовлетворённо кивает седой головой. За этим следуют новые выкрики.
– Тамми, повернись сюда!
– Итан, ты не побеседуешь с нами?
– Игги, где вы были?
Ещё я слышу, как кто-то восклицает:
– Ого, чем это так воняет?
Нам как-то удаётся войти в паб, и Ба ухитряется захлопнуть за нами двери и закрыть их на задвижку, оставив всех посторонних снаружи. Крики и вопросы внезапно делаются приглушёнными, на улице по-прежнему продолжают щёлкать камеры, и глаза Ба встревоженно светятся. Она даже не обнимает нас.
Вместо этого она наклоняется к нам и шепчет:
– Никто ничего не знает! Я и словом не обмолвилась. – Она смотрит на полицейского, который таращится на нас через стекло в двери. – А уж поверьте мне, вопросов была уйма.
Я поражён и спрашиваю, запинаясь:
– Н-но как? В-в смысле, почему?
Она расплывается в улыбке и подмигивает.
– Я вам доверяла. Я доверяла этой Элли-как-там-её-зовут. Я знала, что вы вернётесь.
– Это вроде как свойство близнецов? – спрашиваю я, и она кивает.