оносилось гневное мемеканье разъяренной козы и время от времени глухо, едва слышно — удар тяжелого тела в дверь пристройки. Но, подпертая деревянными чурбаками, створка держалась крепко.
— Ох набрыдли вы мени уси, ось як набрыдли! — срывая с себя фартук, вдруг выпалила бабка. — Щоб люды ани слова за весь вечер не сказали, а так набрыдли! Пиду я вид вас — злые вы! Телевизор пиду глядеть! А ты! — прикрикнула она на Ирку. — Посуду помой! Не знаю и знаты не хочу, що за така мерихлюндия на тэбэ сегодня насела, але ж посуда вид неи чистиший не стане! — и, гневно бормоча себе под нос, она вышла из кухни.
Мама еще посидела за столом — механически, как автомат, шевеля челюстями, потом обронила вилку и, не оглядываясь на Ирку, тоже вышла. Пестрой трехцветной лентой утянулся из-под стола кот и пропал во тьме коридора. Только Тео некоторое время топтался на пороге, словно собираясь заговорить, но потом так и покинул кухню, не решившись.
Ирка поднялась, собирая посуду со стола и складывая ее в мойку. Мятущиеся мысли не соответствовали ее замедленным движениям. Значит, сам… Сам явился к маме и сфотографировал ее, будто собирался фотографию кому-то показывать… Или с чем-то сличать… Стремительное ухаживание, свадьба, документы — и вот он уже тащит ошеломленную маму сюда, к дочери, о которой, по идее, и знать ему неоткуда! Он не мог выйти из спрятанного под заклятьем дома. И коза, особенно коза…
А еще посмел сказать, что такую, как мама, сто лет искал! — злобно заброшенная в мойку ложка жалобно зазвенела. Ну наглец! За кого он Ирку вообще держит?
— Ладно же! — Глаза ее блеснули нехорошей, болотной зеленью. Ирка закрутила кран и принялась решительно выставлять грязную посуду обратно на кухонный стол. Подумала немного, любуясь на неопрятный натюрморт… макнула тряпку в жирную воду и старательно развезла грязь по кухонной клеенке. — Вот так! — Она мстительно улыбнулась, из-под губы проглянули кончики клыков. — Посмотрим, как ты это выдержишь! — погасила свет и вышла. Теперь главное, чтоб бабка в кухню не сунулась и не просекла Иркины художества раньше времени. Но бабка обычно прямо у телевизора спать ложится. Главное, дотерпеть до конца всех сериалов.
— Що ж то за дыдытна така — извертелася вся, скоро диван пид нею развалится! — перекрывая скрип пружин под ерзающей Иркой, возмутилась бабка. — Що тебе неймется?
— Мы когда спать ложиться будем? — отрываясь от книги, в которой она на самом деле уже минут тридцать не перелистнула и страницы, требовательно спросила Ирка.
— Та спи соби, хто заважае! — возмутилась бабка, кивая на расстеленный диван.
Ирка покачала головой. Залезет под одеяло, угреется, заснет — и весь план насмарку! Она встала и принялась разбирать покупки.
— Шо, накупил-таки шмотья, немчура? — на миг отрываясь от экрана, неодобрительно покосилась бабка. — Дывысь, щоб от тих штанов та блузок, як наденешь, шкура з тэбэ не злизла, бо знаю я их, немцев! И ты б знала, якщо б меньше ото шастала, а больше телевизор глядела! — И она ткнула пальцем в экран, где как раз шел какой-то военный фильм.
Ирка тоже покосилась на бабку — все-таки иногда она говорит очень странные вещи. Поневоле заподозришь, что старая склочница знает больше, чем следует. Ирка поводила ладонью над вскрытыми пакетами и неслышно, едва шевеля губами, прошептала:
— На окияне — синем море остров, на том на острове камень, на том камне собор стоит, в том соборе престол блещит. За тем престолом орел-батюшка Владимир, Илья-Муромец и мать Пресвятая Богородица. Пришла я к вам просить и умолить от колотья, от ломотья, от нытья, от приворота-присказа и от дикого глаза, от водяного, лесного, от черта-лешего и от всякого их приспешего, от девки-простоволоски, от ведьмы, от мужика-колдуна и от всякого зла земного и чужого, защитите меня, рабу божию Ирину…
Ладонь слегка потеплела, но вещи остались, как были — ничего не произошло. Наоборот, даже рдостным ветерком от них потянуло — словно тот, кто покупал, и впрямь хотел доставить радость. Странно. А вещи хорошие, качественные. Хотя уж очень… немецкие — серые, черные, коричневые. Ни единого яркого пятна.
Бабка, наконец, насмотрелась вдосталь и забралась на диван. Ирка сидела в ногах, стараясь не шевелиться, чтоб не заскрипели предательские пружины. И ждала, напряженно вслушиваясь в ночную тьму. Тишина. Сонное дыхание безмятежно спящего дома. А вдруг она ошиблась? Хотя это было бы лучше всего…
Иркина голова сонно упала на грудь. Она встряхнулась, замерла, пережидая скрип пружин, настороженно покосилась на завозившуюся бабку…
— Если он сейчас не явится, я просто усну, — сквозь раздирающий челюсти зевок выдохнула она. Захлопнула рот, по-собачьи клацнув челюстями… и только сейчас поняла, что из коридора доносятся тихие, чуть прицокивающие шажки.
— Не выдержал все-таки. На запах вышел, — усмехнулась Ирка, и тут же внутренности словно свело болью. Надежды не оставалось — ее догадка была верной.
Она подождала, пока осторожные шажки процокают мимо… прихватила кое-что из своего обычного арсенала… и неслышно ступая, проследовала на кухню.
В падающем из окна белом лунном свете бродила кругленькая, приземистая фигура. Тео маялся. Он то сновал вокруг кухонного стола, то вдруг останавливался, наклоняясь над брошенной посудой, и вытягивал губы трубочкой, явно собираясь плюнуть как следует. По его лицу пробегала судорога, он замирал, скрутив себя невероятным усилием воли, и даже делал пару шагов прочь от стола… но немытая посуда точно магнитом тянула его обратно. И снова начинал нарезать круги, то и дело хватаясь за ремень штанов… и отдергивая руки, будто пряжка жглась.
Один круг…
— Они ж завтра увидят! Скрыть не удастся! — простонал Тео, завороженно глядя на плошки с остатками майонеза. Снова пустился в путь вокруг стола, но руки на сей раз так и остались на брючном ремне.
Второй круг — кирпично-красные штаны мелькают сквозь тьму… Снова остановка.
— Они обнаружат! Они станут задавать вопросы! — Тео уже почти хрипел. — Это сорвет все мои планы!
Тео сорвался с места и тяжеловесной трусцой побежал вокруг заваленного грязной посудой стола, точно пытаясь убежать от невидимой погони.
— Да есть ли у этих людей совесть! — шепотом взвыл он, останавливаясь и глядя на пестрящую объедками посуду безумными глазами. — Как можно было такое сделать! Это выше моих сил! Не могу удержаться! — выдохнул он из самой глубины измученной души и… рванул брючный ремень. Кирпично-красные штаны свалились вниз, открывая кривые волосатые ноги… а Тео изготовился, явно собираясь учинить над немытой посудой кое-что похуже оплевывания!
— Не советую, — предостерегающе сказала тьма. — Серьезно, не советую…
Тео взвизгнул, как издыхающая мышь в мышеловке, слепо рванулся прочь, запутался в штанах, грохнулся на пол… и в ужасе воззрился на возникшую в дверном проеме темную фигуру.
— Мыть после такого мне не понравится, — небрежно прислоняясь к дверному косяку, продолжала рассуждать Ирка. — Так что придется принимать меры… — Глаза ее сверкнули двумя зелеными фонарями, не оставляя сомнений, к кому именно эти меры будут приняты.
— Я ничего не делал… Я не хотел! — лихорадочно подтягивая штаны, пролепетал Тео.
— Ну да, ну да… — сочувственно покивала Ирка. — Кто ж не знает — есть у вашего племени маленькая такая природная слабость. Не можете вы видеть немытую посуду — и чтоб ее не обгадить. — Ирка брезгливо покосилась на лихорадочно застегивающего штаны Тео. — Ну, кто-то, может, и не знает… — подумав, признала она. — Но я — знаю! — припечатала она и удовлетворенно улыбнулась. Щеки толстяка покраснели больше обычного. — Да не страдай ты так! — обронила Ирка. Прошла в кухню, небрежным движением сдвинула грязную посуду в сторону, села… и положила перед собой тяжелый полицейский электрошокер. Нажала кнопку — с негромким треском заплясали синие молнии. — Может, примешь свой настоящий облик? — равнодушно поинтересовалась Ирка. — Все равно я знаю, кто ты такой. Осталось только выяснить… как ты посмел явиться в мой дом? И что тебе надо от моей мамы, черт немецкий?
Глава 6Мой отчим — настоящий дьявол!
— Это меня не убьет, — не отрывая настороженного взгляда от шокера, Тео застегнул пуговицу на брюках и торопливо спрятал руки за спину.
Ирка задумчиво посмотрела на шокер и перевела рычаг напряжения на максимум.
— Сразу, конечно, не убьет, — согласилась она. — Просто парализует. Свалишься на пол… и вот там-то, между столом и плитой, ты у меня благополучно и дожаришься!
— Не выйдет! — на всякий случай пятясь от стола, возразил Тео. Обычного акцента «моя-твоя-говорить» в его речи не было. — Это с первого удара меня парализует, а от второго, наоборот, только лучше станет!
— Мохнорылый, ты что, дурак? — демонстративно пожала плечами Ирка. — Не стану я бить тебя второй раз! Будет только первый, но очень, о-очень долгий! — Ирка снова многозначительно помахала шокером.
— Добрая девочка, — сникая, пробормотал Тео.
— Я? — искренне возмутилась Ирка. — Обнаглел, куцый? Какая я тебе добрая девочка?
— Какой я тебе куцый? — утробным голосом провыл Тео, и глаза его сверкнули зловещим багровым пламенем. Черты лица задергались, как в безумном танце, брови наползли одна на другую, а рот и нос слиплись, точно разогретый пластилин под рукой ребенка, и вытянулись в длинное рыло, то ли свиное, то ли козлиное. Морда обросла густыми рыжими баками, и роговые наросты, заканчивающиеся острыми, как заточенные шилья, рогами, закрыли низкий лоб. Пухлые покатые плечи поползли вширь. Дрогнуло все тело и принялось вздыматься вверх. Красно-кирпичные штаны исчезли, оборачиваясь густыми, как у козла, клочьями рыжей шерсти. И без того кривые ноги изогнулись еще больше, заканчиваясь острыми раздвоенными копытами. Красная, точно кипятком обваренная кожа треснула, разламываясь двумя тонкими, как разрезы, щелями, и с глухим хлопком за спиной чудовища развернулись нетопыриные крылья. Хрупнуло снова, и голый крысиный хвост, словно тугой стальной струной, хлестнул по кухонному полу. Линолеум лопнул.