— Побойся бога, отец родной, — не унимался Малышев. — Нешто за хворь на дыбу таскают?
Егор перевернул Стаса на спину и, взяв под руки, оттащил в сторону от трупа девушки.
— Знаю я ту хворь, — сказал сотник. — Смута называется. Так у нас лекарь есть.
— Сам посмотри, — сказал Егор сотнику, показывая на бездыханное тело Стаса.
— Видишь, не дышит вовсе.
Сотник посмотрел на неподвижно лежавшего на траве ключника таким взглядом, как будто видел его насквозь. И, прежде чем Стас пришел в себя, он почувствовал этот взгляд. Он понял это уже потом, когда все было позади, а сейчас его веки дрогнули и чуть приоткрылись. Проморгавшись, Стас открыл глаза и встретился взглядом с сотником. Егор помог ему сесть. Голова ужасно болела.
Стас обернулся и посмотрел на Егора.
— Я что, опять упал?
— Опять, — качнул головой Егор.
— Ты получил деньги? — вдруг спросил сотник у Малышева.
Литвин повернул голову и посмотрел на Фрола Емельяновича. Тот, не удостоив его даже взглядом, подошел к Стасу.
— Да, получил, — сказал Малышев.
— Здесь еще заботы остались?
— Никаких.
— Тогда уезжайте, — сказал сотник и повернулся к литвину. — А с тобой мы еще поговорим.
Бездыханное тело парня подтащили к его подружке и бросили рядом с ней.
Егор помог Станиславу подняться на ноги. Он подвел к нему лошадь, помог сесть в седло. Стас посмотрел на девушку, лежавшую на траве в белом, расшитом цветами сарафане. Висок ее был рассечен, из раны на траву тонкой струйкой стекала кровь. Малышев не заставил себя уговаривать и вставил ногу в стремя.
— Поезжайте, — сказал Егор. — Я все закончу и с плотами вернусь.
Стас и Малышев развернули коней и быстро поскакали в сторону Москвы. До темноты им нужно было проехать сто верст.
Поначалу ехали молча, но как только стрельцы скрылись из вида, Малышев не выдержал.
— Ты что, собрался воле царя перечить?! Куды ты полез? Жизнь немила? Они тебе там же снесли бы башку и уехали.
— Прости, — чувствуя вину, сказал Стас. — Тебя могли вместе со мной…
— Меня бы он не тронул, потому что я Малышев. А вот тебе десятник собирался голову снять.
— Да я и сам понимаю, что глупо поступил, — вздохнул Стас. — Плетью обуха не перешибешь.
— Так куды же ты лез?! Царь беглых ловит, а ты поперек.
— Не принято так у нас. Чтоб сразу саблей да по голове. Вот и не сдержался.
— Это где же то у вас так не принято?
— Далеко, — снова вздохнул Стас. — Очень далеко.
В Москву въехали, когда уже было темно. И если бы не имя Малышева, которого знало пол-Руси, пришлось бы ночевать в поле. На Неглинной улице им преградили дорогу сторожа Решеточного приказа. Стас уже приготовился получить дубьем по голове и заночевать в темнице, как на шум вышел решеточный приказчик.
На счастье, он признал именитого горожанина и дал сопровождающего.
На стук в ставни вышел Семен, как всегда, с колом в руках. За Семеном стоял Иван, держа в руках оглоблю, а Игнат был снова с вилами. Напившись молока, Стас ушел спать. Сейчас он лежал на сеновале, раскинув руки и закрыв глаза. Запах сена действовал усыпляюще. Сон осторожно подкрадывался, словно кошка на мягких лапах. Произошедшее несколько часов назад уже не казалось Егорову таким страшным, как в первые минуты. Не казалось страшным умереть. А та восемнадцатилетняя девочка в белом сарафане, лежавшая на траве… В голове прояснилась картинка: маленькая, повернутая в сторону головка, милое личико с серыми глазами, ручеек черной крови, стекавший на траву от виска по переносице…
Как-то в школе, кажется в пятом классе, Стас первый раз задумался о том, как, наверное, страшно было жить в Средние века. Жестокость, дикость нравов, беззаконие знати… В тот день он представил себя посреди поля брани с мечом в руках, а вокруг изувеченные, изрубленные в куски люди. И ты должен идти вперед и убить врага. Потому что он пришел убить тебя. Вся жизнь строится на простой дилемме: убей или умри. Современные войны чаще всего ведутся на расстоянии. Самолеты, ракеты… Даже сидя в окопе, ты не видишь лицо врага, не видишь, в кого попала выпущенная тобой пуля, какую часть тела и кому оторвала брошенная граната. Рядом с тобой падает убитый друг.
Это страшно. Но ты никому не вспарываешь брюхо, не сносишь голову собственными руками. И человек с другого берега реки не идет на тебя с одной лишь мыслью изрубить на куски.
Во дворе послышался шум. Стас оторвался от размышлений и открыл глаза.
«Как будто кошка с крыши амбара спрыгнула… Голоса?» Во дворе кто-то был. Сон мгновенно улетучился. Стас осторожно, чтобы не зашуршать сеном, поднялся и сел. Во дворе кто-то спрыгнул на землю, и голоса притихли.
Стас напряг слух. В ушах повис слабый звон. Со двора снова послышался шорох. Стас пробрался к лестнице и вперед руками начал спускаться по ней.
Спускаться вниз головой было очень неудобно, но Стас надеялся увидеть, что происходит во дворе, не показав себя. Еще одна ступенька, затем еще одна…
Раздался глухой стук, и тут же Семен громко сказал пару крепких фраз.
Что-то загремело по ступеням крыльца и выкатилось на двор. От крыльца метнулась серая фигура человека, которого Стас сразу не заметил. Это были воры. Стас увлекся происходящим, не удержался и свалился с лестницы. Вор бросился к заранее отпертой калитке. Поднимаясь с деревянного настила и потирая ушибленное плечо, Стас увидел выскочившего на двор Семена, Игната с вилами и Малышева с факелом в руке. Вор открыл калитку и надеялся улизнуть, но Иван через чердачное окно вылез на улицу и встретил его ударом кулака в голову. Фрол Емельянович поднял факел выше, пытаясь осветить двор как можно больше. Игнат, стоявший к сушилам спиной, обернулся на грохот, но, не решаясь сделать и шага, лишь крепче сжал в руках вилы.
— Семен, он с ножом! — крикнул Иван, на ходу взяв в руки припрятанный у завалинки кол.
Вор обернулся, и в свете факела блеснула сталь. Недолго думая, Иван ударил вора колом по голове, но тот увернулся, и удар пришелся по правому плечу.
Нож выпал. Вдвоем с Семеном они набросились на вора, сшибли с ног и начали его пинать. Вор несколько раз вскрикнул и затих.
— Не надо, подождите! — крикнул Стас, пытаясь остановить людей, пока дело не дошло до убийства.
Малышев резко обернулся на голос и поднял факел выше.
— Кто здесь?
Игнат увидел очертания человека, выходившего из темноты сеновала, издал душераздирающий крик и, держа перед собой вилы, бросился на врага. От падения плечо ужасно болело, но Стас все же подпрыгнул, ухватился за жердь двумя руками и, сделав нечто похожее на «подъем-переворот», подтянул ноги как можно выше. Игнат пролетел мимо и, споткнувшись обо что-то в темноте, рухнул с жутким грохотом.
— Это я, Станислав, — крикнул Стас, делая, как и Малышев, ударение на «и». — Игнашка! Это же я!
На улице послышался шум. Где-то залаяла собака, потом еще одна и еще…
— Хорош! — крикнул Малышев и начал расталкивать в разные стороны Ивана с Семеном. — Зашибете.
В соседнем дворе скрипнула и отворилась дверь, по доскам затопали ноги.
Стас спрыгнул на землю и, то и дело оборачиваясь на поднимавшегося на ноги Игната, поспешил выйти на свет факела. О забор что-то стукнуло, и через секунду над ним появилась голова соседа с факелом в руках.
— Емельяныч. Ты, что ли?
— Я, Алексей, я.
— Чаво тут у вас?
— Вора словили, — ответил Малышев.
— Кажись, зашибли, — с испугом в голосе сказал Иван и медленно перекрестился.
— А второй-то утек, — сожалел Семен.
— Да нет, — сказал сосед. — На улице шумят, поймали. Помочь?
— Не надо. Справились уже, — вздохнул Малышев. — Спасибо.
— Ну слава Богу. Ты тогда зови, если чего, — сосед исчез за забором и продолжил, уходя к крыльцу: — Доворовался один, отдал Богу душу.
Игнат, прихрамывая на правую ногу, подходил, опираясь на вилы. Иван сходил в чулан и принес еще один факел. Посреди двора лежал мертвый человек.
Малышев и дворовые стояли вокруг него и смотрели на бездыханное тело.
— Как же это мы его так… — недоумевал Семен. — Да били-то вроде не сильно.
Вон второй поднялся и убег.
— Второму-то я только в морду сунул, — сказал Иван, — а этого мы с тобой на пару помяли.
— Чо ж таперича будет, Фрол Емельянович, — спросил Иван. — Не по умыслу же его жизни лишили.
— Что будет, то и будет, — твердо сказал Малышев. — А ты заранее не бойся.
Не ты в его дом залез, а он в мой.
— Так за воровство-то, чай, жизни не лишают.
— Он с ножом на тебя набросился, а это разбой получается, — сказал Стас.
— Утром тело нужно на государев двор отвезти. Там Фрол Емельянович расскажет все как было. И нож покажет. А мы все подтвердим.
— Дело говоришь, — сказал Малышев. — Утром так и сделаем.
— На воровство-то с ножом не ходят, — сказал Семен. — А они, Фрол Емельянович, знали, что ты со Станиславом в Можайск уехал, и думали, что только завтра вернетесь. Да и я в ночь хотел уйти рыбу удить.
— Семен, — сказал Малышев. — Егор в Можайске остался. Сходи к нему домой.
Спроси, как у них.
Семен кивнул головой и быстро вышел со двора. Вернулся он через полчаса и сказал, что к Егору вечером приехали родственники, так что у них сегодня полон дом народа.
Заснуть Стас уже не смог. Так и пролежал до утра с закрытыми глазами, размышляя о ценности человеческой жизни. Очень быстро он утвердился в мысли, что жизнь человека всегда будет стоить не очень дорого. Точнее, всегда найдется человек, которой ее оценит очень дешево.
В избе висел стойкий запах винного перегара. Дверь была открыта, окна распахнуты, белые расшитые занавески чуть колыхал слабый вечерний ветерок.
Пять человек праздновали четвертый час кряду. Утром к Фролу Емельяновичу из Новгорода приехал старший брат Петр Емельянович, с ним был его приказчик Федор и десяток работников. Приехали они с большим обозом, привезли товары.
К трем часам товары сгрузили в амбары Фрола Емельяновича, а людей оставили на постоялом дворе. Но о том, что Петр останется ночевать не у брата, и речи быть не могло. А как обрадовался Прошка, заприметив дядю в конце улицы. И Варвара Егоровна как будто повеселела. Стас в первый раз увидел, как она улыбалась. Когда она вышла к гостям, на ней была подволока — богатая мантия, сшитая из шелка красного и белого цвета. Она была расшита золотом.