Сто сорок лет страна была крепка,
Неколебима царственная власть,
И Фениксы[171] пронзали облака,
Над реками столицы вознесясь.
А знати столько, сколько звёзд в ночи,
Столица визитерами богата,
Гоняют у резных террас мячи[172],
И бьются петухи в златых палатах[173].
Так суетны, что застят солнца свет,
Качается лазурный небосклон.
Кто власть имеет, тот стремится вверх,
Сошёл с тропы – навек отринут он.
Лишь копьеносец Ян[174], замкнув врата,
О Сокровенном создавал трактат.
Мой меч при мне, гляжу на мир кругом,
Весенняя раскрылась благодать,
Но заросли сокрыли дивный холм,
Душистых трав в ущелье не видать.
В краях закатных Феникс вопиёт:
Нет древа для достойного гнезда,
Лишь вороньё приют себе найдёт
Да возится в бурьяне мелкота.
Как пали нравы в Цзинь[175]! Окончен путь!
Осталось только горестно вздохнуть.
И циских гуслей-сэ[176] восточный лад,
И циньских струнных западный напев
Так горячи, что противостоять
Никто не в силах падким к блуду дев.
Их обольстительности меры нет,
Одна другой милее и нежней.
Споёт – получит тысячу монет,
Лишь улыбнётся – яшму дарят ей.
Что́ Дао тем, кому милее блуд!
Но время их стремительно уходит.
Они святых небесных не поймут,
Не различат божественных мелодий.
Песнь о близком конце[177]
Эссе
Ода великой Птице Пэн[181]
В Цзянлине я как-то повстречал Сыма Цзывэя[182], отшельника с горы Тяньтай, и он изрёк: «Ты духом – горний сянь, твой стержень – Дао, к Восьми Пределам со святыми вознесёшься». Словами сими он подвиг меня на «Оду на встречу Великой Птицы Пэн с Волшебной Птицею Сию[183]». Она распространилась в мире от человека к человеку. Увы, мне это было мелко: без широты и без размаха. Я от неё позднее отказался, но в зрелые годы в «Цзиньшу» я прочитал «Во славу Великой Птицы Пэн» Жуань Сюаньцзы[184], и сердце дрогнуло. Я что-то вспомнил, но совсем не то, что в старой оде было. Сей свиток сохранился, да решусь ли я назваться тем, кто это сотворил? Быть может, только близким покажу. И вот он, этот текст.
Южанин[185] некий, праведник почтенный, служивший в Лаковом саду[186], был Знаменьем Небесным осенён и сочиненье несравненное исторгнул. Его реченья необыкновенны: сильней, чем в книге «Цисе»[187]. Поведал он о рыбине прозваньем Кунь[188], что в Бездне Севера жила, длиной, не знаю даже, во сколько тысяч ли. И обернулась Велиею Птицей Пэн, рождённой мутью первозданной. Плавник на Островах[189] отбросив, крыла раскрыла над Небесными вратами[190]. И море вздыбилось весенней зыбью, а меж ветвей Фусана[191] вышло солнце. Сотрясши рыком бездны, взметнулась Птица выше, чем гора Куньлунь. Чуть потрясёт крылами – всё окрест накроет тьма песчаной бури, и рухнут пять вершин, и сто потоков берега покинут.
Из дальней первозданной чистоты Ты взглянешь вновь на землю и, пронзив покровы облаков, вонзишься в бездну моря, вызвав волны невиданных высот – до тысяч ли. Затем на девяносто тысяч ли взметнёшься ввысь, оставив за спиной вершин громады и крылья погрузивши в облака, взмахнёшь крылом – придёт на землю тьма, взмахнёшь другим – опять вернётся свет. Стремленью Твоему достигнуть Врат Небесных предела нет, в Тумане Изначальном[192] Ты паришь, крылами сотрясая целый мир, сдвигая звёзды в небе, покачивая горы на земле, в морях рождая бури. Кто способен преграду Тебе поставить? Кто способен сдержать порыв Твой? Эту мощь и не узреть, и не вообразить.
Небесный Мост объяв за два конца, зеницами сверкнёшь, подобно солнцу и луне. Мелькнёшь мгновением, а рык громоподобный заставит тучи съежиться и снежный вихрь закрутит. Покинув дальний Север, Ты умчишься на Юг пустынный, крылом махнёшь, ветрило подгоняя, и снова вдаль. Дракон-свеча[193], рассеивая мрак, тебе путь трудный освещает. Там, под тобою, три горы священных[194]; они что комья малые земли, а Пять озёр великих – чаши с зельем. Душа святая, видя этот лёт, вдруг встрепенётся и сольётся с Дао, и даже Жэньский князь[195] уду закинуть не решится, и Хоуи[196] стрелы смертельной не запустит, и оба, воздевши к Небу взоры, вздохнут глубоко и печально.
О, сколь Ты величава, Птица Пэн, простёртая от просини Небес до безоглядной пустоши Земли? С Небесною Рекой одной сопоставима. Твой лёт следил ещё Паньгу[197], наш Прародитель, Сихэ[198], возничий Солнца, воздыхал. Смущенье наступало во всех восьми пределах, средь четырёх морей, когда твои крыла над ними нависали и грудь скрывала свет дневной, как будто снова к нам вернулся Хаос первозданный[199]. Но мгла, открыв зарю, растает, чуть в сторону Ты путь свой повернёшь.
И так пройдут шесть лун, на краткий отдых Ты к морю спустишься. Тобой закрытый свет вновь вырвется из бездны и зальёт пустынные пространства. Величию сему навстречу ветра задуют, разольются океаны, с мест горы сдвинутся, восьмиголовый дух Тяньу[200] оцепенеет, Хайжо[201], дух моря, вздрогнет, уползут, вжав головы, гиганты-черепахи[202], несущие святые горы, и огромный кит испуганно сожмётся, вспенив море. То диво дивное немыслимо, непредставимо – Великой Тварной силой Естества[203] оно лишь и могло быть создано.
Не Кликуна[204] ж в злачёных перьях ставить рядом с Ним! Пусть Чёрный Феникс[205] устыдится своих парчовых блесток! О, как хлопочут все: то к Духам побегут, то в город ринутся, Хранитель-Ворон[206] древо еле держит, перед треногой яств печальна птаха, Петух Небесный[207] зори возвещает, Трехногий Ворон[208] заправляет солнца светом. Как суетна вся эта мелкота, а надо сдерживать себя во имя постоянства. Им не постичь души свободной, вольной; сопоставлять их – праздное занятье. Пэн не кичится мощью и величьем, а следует течению времён до той поры, пока в нём есть нужда. Он погрузился в сокровенность Дао, как в Вечность, Эфиром Изначальным насыщаясь, беспечно бродит по Долине Света; в Яньчжоуских океанах Юга то взмоет вверх, то спустится пониже.
А Птица Велия Сию при встрече изрекла: «О, велика ты, Птица Пэн, и в этом мне блаженство. Ведь чуть я западный предел крылом накрою одесную – ошу́юю восточной пустоши не видно. Что мне перемахнуть земные жилы, небесный стержень раскрутить?! В тумане непостижности гнездуюсь и пребываю там, где есть Ничто. Давай взлетим вдвоём, крыла раскинем».
Так воззвала она к Великой Птице Пэн: за мною следуй в радости и естестве.
И обе Птицы вознеслись в безбрежные миры, а мелкота невидная о том судачить стала под забором.
大鹏赋
余昔于江陵见天台司马子微，谓余有仙风道骨，可与神 游八极之表，因著《大鹏遇希有鸟赋》以自广。此赋已 传于世，往往人间见之。悔其少作，未穷宏达之旨，中年 弃之。及读《晋书》，睹阮宣子《大鹏赞》，鄙心陋之。 遂更记忆，多将旧本不同。今复存手集，岂敢传诸作者？ 庶可示之子弟而已。其辞曰：
南华老仙（一作仙老）发天机于漆园，吐峥嵘之高论， 开浩荡之奇言，征至怪于齐谐，谈北溟之有鱼，吾不知 几千里，其句曰鲲。化成大鹏，质凝胚浑。脱＊＊于海 岛，张羽毛于天门。刷渤＊之春流，＊扶桑之朝暾。＊赫 于宇宙，凭陵乎昆仓。一鼓一舞，烟朦沙昏。五岳为之 震落，百川为之崩奔。