Джейн покраснела, а я засмеялась, хотя мне это вовсе не показалось смешным. Не ангельский образ Джейн, а тот факт, что Джек рассказывал о ней другим людям. Но она была нашей няней. Конечно, он говорил о ней. Другие люди, у которых есть няни, ведь тоже говорят о них, не так ли? Я не знала никого с няней и потому была вынуждена принять это как нечто вероятное.
– Мы даже не представляем, как бы мы обходились без нее, – сказала я.
Амелия улыбнулась Джейн, но за этим взглядом явно скрывалось что-то, чему у меня не было названия.
– Я приехала сюда чуть раньше, и один из рабочих любезно впустил меня. Надеюсь, вы не возражаете, что я позволила себе прогуляться по дому и сделать несколько заметок? У вас здесь есть очень ценная и востребованная у любителей мебель. Несколько изделий знаменитого краснодеревщика Томаса Эльфа и еще несколько от Чиппендейла. У вас также есть целая коллекция дорогого костяного фарфора Royal Albert – если не ошибаюсь, как минимум на семьдесят персон с большим количеством сервировочных предметов.
– Это те самые блюда с розовым рисунком? – спросила Джейн.
– Да. Это то, что вы хотели бы сохранить? – спросила Амелия.
– Нет, – хором ответили мы с Джейн.
Амелия засмеялась и сделала пометку в блокноте, который не выпускала из рук.
– Понятно. Он не в моем вкусе, но многим нравится этот узор. Думаю, я могу получить за весь лот очень хорошую цену. – Она провела нас из столовой через кухню в кладовую дворецкого. – Как видите, здесь еще больше фарфора. И еще просто огромная коллекция наборов, состоящих из солонки и перечницы. – Амелия приподняла изящные брови. – Я знаю, что Баттон их собирала, посетив каждый штат. Всего пятьдесят наборов, все в первозданном виде.
– Они имеют какую-то ценность? – спросила я.
Амелия печально улыбнулась.
– Боюсь, только сентиментальную. Хотя есть вот этот набор.
Она отложила блокнот и ручку и осторожно приоткрыла одну из стеклянных дверок. Протянув руку над желтыми треугольниками, похожими на сыр с глазами, со словами «Вис» и «Консин» на каждом из них, она осторожно извлекла из-за них еще одну пару.
Эти имели форму пушистых белых ватных комочков, и на каждом черным по белому было написано «Лейк-Джаспер, Алабама». Амелия подержала их на ладони.
– Прошло много времени, но я почти уверена, что именно здесь у семьи Баттон когда-то был дом у озера.
– Они симпатичные, – великодушно сказала Джейн. – Есть ли в них что-то особенное?
– Не уверена. Я обычно не продаю такие вещи в своем магазине, поэтому понятия не имею. Но я заметила, что внизу кто-то что-то нарисовал. – Перевернув их, она показала нам, что кто-то нанес и на солонку, и на перечницу надпись: 30 мая 1984 года. – Я попрошу Джека это исследовать. Пусть он выяснит, имеет ли эта дата какое-то значение. Возможно, это сувениры с мероприятия типа Вудстока. Это могло бы повысить их ценность, хотя и ненамного.
– Было бы здорово, – сказала Джейн. – Спасибо. Но у меня нет намерения сохранять эту коллекцию, какой бы прекрасной она ни была.
– Вы очень тактичны, – сказала Амелия, осторожно закрывая дверцы шкафа. – Наверное, поэтому вы такая хорошая няня. – Она провела нас обратно в фойе. – Я дам вам полный список того, что я нашла, и приблизительную стоимость. Вам не нужно ничего с этим делать прямо сейчас, не торопитесь. Но вам непременно стоит обзавестись сигнализацией. В этом доме слишком много бесценных вещей.
Я хмуро посмотрела на Джейн.
– Мне казалось, вы с Томасом уже работали над ее установкой.
– Да, работали. В смысле, я работаю. Он очень высокий.
Амелия приподняла брови.
Джейн покачала головой.
– В смысле, да, он высокий, но это не имеет никакого отношения к системе сигнализации. – Она сглотнула и на мгновение взяла себя в руки. – Я хотела сказать, что мы над этим работаем. Нам просто нужно назначить встречу.
– В магазине мы сотрудничаем с замечательной компанией, – сказала Амелия. – Если хотите, я могу попросить кого-нибудь прийти сюда и назвать вам примерную стоимость работ. Вас это устроит?
Джейн энергично кивнула.
– Конечно. Спасибо. И я скажу детективу Райли, что ему не о чем беспокоиться. – Казалось, она вздохнула с облегчением.
– Вы видели чердак? – спросила я Амелию.
– Да, хотя я бывала там и раньше, с Баттон. Когда бедняжка Хейзелл еще была жива.
– Так вы были знакомы? – спросила я.
Амелия кивнула.
– Да. Несколько раз, когда я была в гостях у Баттон, она просила меня прийти поздороваться. Эта бедная маленькая девочка была так одинока и так отчаянно хотела видеть людей. Видите ли, ее мать боялась микробов и держала Хейзелл в изоляции. Мне разрешали подняться к ней только тогда, когда Анны не было дома.
– А как насчет моей матери? – спросила я. – Она когда-нибудь навещала Хейзелл? – Я поймала себя на том, что затаила дыхание, не желая, чтобы она сказала «да». Потому что тогда мне пришлось бы задаться вопросом, почему мать не сказала мне об этом.
Амелия наклонила голову.
– Боюсь, что нет. Она хотела, но они с Анной не дружили. Анна, вероятно, догадывалась, что меня и еще нескольких тайком пускают в комнату больной, но, если бы она узнала, что Баттон разрешила Джинетт навестить ее дочь, это бы добром не кончилось.
– Правда? Это потому, что моя мать была влюблена в мужа Анны, Самтера?
– Она тебе это сказала? – спросила Амелия, приподняв бровь.
– Нет. Она лишь сказала, что была влюблена в него, когда училась в старшей школе. И что она и Самтер одновременно были в Нью-Йорке, и что он был добр к ней. Но это было уже после смерти Хейзелл и его развода. Моя кузина Ребекка намекнула, что между ними было нечто большее, но я ей не верю.
Амелия на мгновение задумалась.
– Да, у Анны было развито чувство собственности. Я даже не понимаю, почему она терпела меня. Ей казалось, что все женщины посягают на любовь ее дочери и мужа, и поэтому им нельзя доверять. Думаю, она лишь потому терпела свою невестку, что Баттон была такой доброй, сердечной и дружелюбной со всеми.
Амелия повела нас за собой вверх по лестнице. Поставив ногу на нижнюю ступеньку, я моментально ощутила вокруг себя дрожание воздуха. Так я представляла себе медведя, открывающего глаза после долгой спячки. Я вздрогнула, то ли от резкого падения температуры, то ли из-за того, что мы поднимались наверх, на чердак.
Амелия остановилась на площадке и зябко потерла плечи.
– Полагаю, наверху работает кондиционер, потому что здесь определенно холоднее, чем внизу.
– Возможно, – сказала я, вспоминая кондиционер в комнате Баттон и молясь, чтобы это так и было. Я повернулась, чтобы взглянуть на Джейн, и увидела, как из ее открытого рта выходит облачко дыхания.
Амелия стала подниматься дальше.
– Я никогда не винила Анну за то, что она была такой. Она была единственным ребенком, брошенным на попечение слуг, пока ее родители путешествовали по всему миру. Ее отец был владельцем архитектурно-строительной компании, так что они были очень богаты и заботились о том, чтобы у нее было все самое лучшее, кроме них самих. Она же жаждала их любви. Думаю, именно поэтому она никогда не была частью нашей компании. Баттон, Джинетт и я были подругами и с радостью впустили бы ее в наш круг, но Анна никогда не умела выражать свои чувства.
Я остановилась на лестничной площадке, чувствуя борьбу между двумя отдельными, разными сущностями, толчки и притяжение, которые уже начали ассоциироваться у меня с пребыванием в этом доме. Я медленно, словно на эшафот, поднималась на каждую ступеньку. Джейн следовала за мной по пятам.
Я почти ожидала вновь увидеть у двери чердака куклу, но я не получала от Софи панического телефонного звонка и потому надеялась, что кукла все еще заперта в сейфе в офисе ее знакомого. За грудой кирпичей. И с католическим священником со святой водой.
Дверь за нами захлопнулась, и я вздрогнула.
– Это комната Баттон, – сказала я. – Должно быть, это кондиционер, – добавила я с надеждой, молясь, чтобы мои спутницы не указали мне на то, что в таком случае дверь бы распахнулась, а не захлопнулась.
– Хорошо, – сказала Амелия. – Оставь ее закрытой, и подождем несколько минут, чтобы воздух прогрелся.
Она направилась к двери чердака, явно не замечая ни пульсирующего воздуха, который мерцал вокруг нас, ни гнилостного запаха тлена.
Она повернула дверную ручку. Я на долю секунды задержала дыхание, но потом поняла, что в этом нет необходимости. В моей голове с едва слышимым хлопком вновь опустился занавес. Воздух вернулся в нормальное состояние, гнилостный запах исчез, остался только свежий запах опилок и новой штукатурки.
Амелия толкнула дверь. Я втянула в себя воздух и оглянулась на Джейн. Та, казалось, даже не подозревала, что что-то произошло. Я облегченно вздохнула. Не хотелось бы вновь пережить ту сцену, когда невидимая сила столкнула Джейн с лестницы.
Мы начали подниматься по еще одной лестнице на чердак, хорошо освещенный из окна на самом верху.
– Зачем они поселили больного ребенка на чердаке? – поинтересовалась Джейн.
Амелия дошла до верхней площадки лестницы и повернулась, глядя на нас.
– Это был выбор самой Хейзелл. Ей всегда хотелось путешествовать по всему миру, но она не могла. Поэтому она удовлетворяла свое желание, глядя на воду, на проплывающие мимо лодки и корабли. Она сочиняла истории о великих приключениях, которые ожидают их пассажиров, и множество других по-настоящему ярких историй о собственном воображаемом мире. Она даже записывала их в большой блокнот и всегда говорила, что хочет, чтобы их когда-нибудь опубликовали. Увы, этому было не суждено случиться. Я искала эту ее записную книжку, но, должно быть, в какой-то момент ее отсюда убрали.
Когда мы шагнули на чердак, Джейн что-то напевала себе под нос. Ее пение тотчас оборвалось, как только мы увидели, что находится перед нами. Несмотря на остроконечный потолок и пересекающие его открытые стропила, эта комната не производила впечатле