Мы сели по обе стороны моего стола, и Джек начал листать страницы.
– Записи начинаются с трехмесячного возраста. Она заболела пневмонией и хорошо реагировала на антибиотики, и ее выписали домой, но вскоре она вернулась с устойчивой к антибиотикам пневмонией и бронхитом. В больнице у нее несколько раз останавливалось дыхание, но ее удавалось оживить, потому что ее мать была там и делала ей искусственное дыхание. – Джек перевернул страницу, чтобы я могла прочесть. – Это записка медсестры с комментарием о том, как Анна, мать Хейзелл, отказалась покидать девочку и в течение пяти месяцев спала на раскладушке возле ее инкубатора, пока Хейзелл наконец не вернулась домой.
Я подумала о своих розовощеких, довольных жизнью младенцах, пышущих крепким здоровьем крепышах, и, несмотря на то что Анна сделала с нами на чердаке, ощутила укол сочувствия к ней.
– Ей стало лучше после этого?
Джек вернул страницу в стопку и покачал головой.
– Нет. Дела пошли еще хуже. У нее были повторяющиеся приступы удушья, а также возникли проблемы с пищеварением. Она до пяти лет не могла есть твердую пищу. Матери приходилось кормить ее через зонд. Один из врачей отметил, что это был наихудший случай гастроэзофагеальной рефлюксной болезни за всю его долгую практику. Она была настолько слаба, что научилась ходить только в три года, и даже тогда лишь на короткие расстояния. К моменту смерти она была прикована к постели.
Я старалась не думать о комнате с красивой фреской и снежными шарами и о девочке, которая мечтала путешествовать по всему миру, но так и не вышла за порог своей спальни.
– Но они не знают, от чего конкретно она умерла?
– Согласно свидетельству о смерти, нет. Но я поговорил с одним из моих знакомых-врачей, и он сказал мне, что ее тело просто устало, и ее внутренние органы отключались один за другим. Должно быть, мозг отключился последним, и она знала, что умирает.
Джек полез в задний карман, вытащил только что выстиранный носовой платок и протянул его мне.
– Это страшно слышать.
Я потрогала лицо. С удивлением обнаружив, что оно влажное, я промокнула платком глаза.
– Это в некотором роде меня злит. Все достижения медицины были бессильны исправить то, что с ней было. Но это не объясняет, почему она все еще здесь.
– Разве обычно причиной не являются незавершенные дела?
– Иногда. Но какие незавершенные дела могут быть у одиннадцатилетней затворницы? И это заставляет меня думать, что, возможно, на чердаке не ее призрак. Ведь дому больше двухсот пятидесяти лет! В нем жили и умерли многие люди. Она всего лишь одна из длинного списка кандидатов.
Он посмотрел мне в глаза и вернулся к стопке бумаг. Вытащил торчащий лист с самого низа и протянул мне.
– Это поможет тебе изменить свое мнение.
Это была ксерокопия свидетельства о смерти из Южной Каролины, которую он мне уже показывал раньше.
– Я основательно изучил это снова, на тот случай, если я что-то пропустил, и вот оно. – Он указал пальцем на строчку в бланке.
Я прищурилась, не в состоянии прочесть слишком мелкий шрифт.
– Сколько можно, Мелли! – Джек обошел стол и открыл верхний ящик. – Вот, надень их.
Пристыженная, я надела очки для чтения и, посмотрев вниз, увидела в верхней строке имя Хейзелл Пинкни, а затем перевела взгляд туда, куда указывал Джек. И тотчас прижала руку к губам, не в силах говорить. Сверху жирным черным шрифтом в маленькой рамке было аккуратно напечатано: «Время смерти – 4:10 утра».
– Это выглядело бы случайным совпадением, не пытайся дух Хейзелл достучаться до тебя, верно? – тихо спросил Джек.
– Даже если бы мы верили в совпадения, – медленно произнесла я. Мой разум все еще пытался осмыслить то, что только что сказал Джек. Я вспомнила, как мои будильники остановились в десять минут пятого и как телефонный звонок пришел с отключенного номера. Это был мой первый день на работе. День, когда я познакомилась с Джейн и узнала, что она унаследовала дом Пинкни, тот самый дом, в котором жила и умерла Хейзелл. Именно тогда Хейзелл впервые обратилась ко мне, об этом я могла догадаться. Но это не приблизило меня к пониманию почему.
– А мы в них не верим. – Джек на миг задумался, а затем начал поправлять бумаги, складывая их в стопки на поверхности стола, прежде чем вернуть в свою сумку. – Есть еще кое-что.
Я посмотрела на него поверх очков для чтения и тотчас сообразила, что я, вероятно, похожа на свою первую учительницу, миссис Монтемурно. Помнится, она облачала свое дородное тело в просторные балахоны и увешивала себя множеством золотых, звенящих браслетов. Те сидели на складке ее руки, где полагалось быть ее запястью. Даже так она выглядела древней. Я отлично помнила мешки под ее глазами, которые казались еще больше, когда она смотрела на меня поверх очков. И я поспешила снять свои.
– Давай рассказывай, – сказала я.
– Ты говорила, что у семьи Пинкни когда-то был дом на озере Джаспер, недалеко от Бирмингема. Я никогда об этом не слышал, но на то я и писатель, чтобы хвататься за каждую крупицу информации, поэтому я провел небольшое исследование. Причина, почему я никогда не слышал об этом раньше, вероятно, состоит в том, что его больше не существует. В 1985 году озеро было увеличено силами Инженерного корпуса армии, а его название поменяли на другое, принадлежавшее более крупному озеру, с которым его объединили.
– Так что же случилось с домом Пинкни? – спросила я.
– Я уверен, он все еще там. Просто под водой. Иногда такое бывает – даже с целыми городами. Они как будто заключены внутри снежного шара – улицы, дома, магазины, церкви. Они все еще там и доступны только любителям плавания с аквалангом.
– Это ужасно. И даже жутко. Напомни мне никогда не кататься на лодке и не плавать там. Страшно подумать, какие злые духи водятся там.
– Пожалуй. Некоторые люди говорят, что воскресным утром там до сих пор можно слышать звон церковных колоколов.
Я поморщилась.
– Это просто кошмар, даже для меня. – Я задумалась на мгновение, вспоминая его слова. – А в 1985 году он был затоплен?
Джек кивнул, а я продолжила:
– Твоя мать нашла набор из солонки и перечницы, который был частью коллекции в доме Пинкни. Этот набор с озера Джаспер, и кто-то нанес на него дату, тридцатого мая 1984 года.
Джек вытащил свой блокнот и записал ее.
– На тот случай, если это важно. Тем не менее набор может иметь ценность, поскольку озера Джаспер больше не существует. Убедись, что Джейн в курсе, скажи ей, чтобы она не сплавила всю коллекцию в «Гудвилл», пока не узнает цену.
Джек положил блокнот, взглянул на часы и с хитрой ухмылкой снова посмотрел на меня.
– Похоже, у нас есть пять минут.
На моем столе зажужжало переговорное устройство, и раздался голос Джолли:
– Пришла ваша няня.
– Задержи эту мысль, – сказала я, вставая.
Дети так завизжали от радости, увидев Джейн, что даже не заметили Джека и меня. Я сообщила Джейн, что добавила несколько пунктов в Google-календарь для детей, в том числе дату осмотра у педиатра. Я также сочла своим долгом сообщить ей, что добавила примечание о том, во что их следует одеть. Она, Джек и даже Джолли посмотрели на меня с одинаковым пустым выражением. Я даже на мгновение задумалась – может, я что-то не понимаю?
Мы попрощались с детьми и помахали им и Джейн, когда они вышли на тротуар.
– Хотите знать, что я думаю? – спросила Джолли. Ее глаза за стеклами очков сияли.
– О чем? – уточнила я.
– Ваша няня… Джейн, верно? Мне показалось, что я видела это, когда она в первый раз была здесь, но теперь я совершенно уверена.
– Что именно вы видели? – с тревогой спросила я.
– Ауру. У нее определенно есть аура. По ней можно определить, что у кого-то есть «дар». Так говорила обо мне моя бабушка, поэтому я знаю, что могу общаться с духами. Им просто нужно чуть больше времени, чтобы это осознать.
– Действительно? – удивилась я. – А у меня есть аура?
Джолли решительно покачала головой.
– Нет. Даже тени, иначе я бы вам сказала. Простите.
– Ничего страшного, – сказала я. – Я уверена, что в большинстве случаев это скорее бремя, чем благословение.
– Это точно.
В упор глядя на Джека, Джолли начала возиться с булавкой в форме стрекозы на своей блузке.
– Есть ли еще темноволосые джентльмены, – сказал он с невозмутимым лицом, – держащие в руках украшение?
Джолли печально покачала головой.
– К сожалению, нет, – ответила она и нахмурила брови. – Вообще-то, я не уверена, поэтому не хочу ничего говорить… – Хотя было ясно видно, что ей не терпится нам что-то сказать.
– Давайте говорите, – произнес Джек. – Мы как-нибудь переживем.
– Это кот. И он обращается к вам. Я просто не слышу, что он говорит.
Я на миг уставилась на нее, потрясенная тем, что она упомянула про кота.
– Какого он цвета?
Она нахмурилась, словно пытаясь вспомнить.
– Кажется, полосатый. С длинным хвостом.
Я вздохнула, пожалуй, даже чересчур громко.
– Хорошо. Мы будем начеку, ожидая говорящих полосатых котов.
Джолли покачала головой.
– Не стоит понимать мои сообщения так буквально. Я все еще новичок, поэтому делаю что-то неправильно… или не совсем так, как надо. Но подумайте об этом, и вы поймете, в чем суть сообщения.
– Я так и сделаю, – сказала я. Зная, что Джолли наблюдает за мной, я целомудренно поцеловала Джека на прощание и проводила его взглядом, пока он шагал в сторону кафе, где собрался писать.
Я вернулась к себе в офис, включила компьютер и попыталась поработать со списком показов для семьи, прилетавшей из Калифорнии. Однако поймала себя на том, что тупо смотрю на экран и не вижу его. Вместо этого я представляю дом и город. Они плавают под водой, словно в снежном шаре, и слышится звон церковных колоколов, в которые не звонили более тридцати лет.
Глава 23
Я стояла с матерью в ее спальне на Легар-стрит, чувствуя себя почти как Али-Баба, когда тот попал в пещеру чудес. Мать высыпала на покрывало содержимое нескольких шкатулок с украшениями, все разных размеров, в поисках кулона, который, как ей казалось, идеально подошел бы к моему платью для вечеринки по случаю презентации книги Марка Лонго.