Он усадил меня к себе на колени.
– Надеюсь, Рич не обиделся, что она предпочла, чтобы я, а не он помог ей дойти до машины и отвез ее домой. Когда ты позвонила, я с детьми был практически перед домом, направляясь в парк, поэтому я не стал отказываться.
Я молчала, а Джек уткнулся носом в мои волосы.
– Думаю, она боялась, что он споткнется о штаны, если обе его руки будут заняты, – сказала я. – Но я рада, что тебе удалось увидеть дом. Ты должен вернуться туда в дневное время. Чем больше Софи рассказывает мне о ремонте дома, тем больше я начинаю понимать, почему Баттон решила переложить его на совершенно незнакомого человека. Любой из ее друзей подумал бы, что чем-то обидел ее и теперь она ему мстит.
Джек усмехнулся, его теплое дыхание щекотало мне затылок.
– Софи любезно разрешила мне взять с собой все эти фотографии из комнаты Баттон. – Он указал на рамки, которые теперь стояли на дальнем крае его стола. Заметив на них толстый слой пыли и потускневшие пятна, я решила почистить их завтра. Я не могла просить об этом миссис Хулихан. Джек вечно просил ее никогда ничего не трогать на его столе, и она не стала бы ни к чему прикасаться. Ее преданность поражала, и поэтому я попросила ее испечь мне шоколадные пирожные, но она отказалась.
– Я до сих пор не пойму, зачем они тебе нужны. – Я запрокинула голову, давая ему легкий доступ к моей шее.
– Они – всего лишь кусочки пазла. Писать книгу – сродни тому, как собирать пазл. С той разницей, что иногда появляется куча фрагментов, которые в нее не лезут, и порой это становится понятно лишь после того, как потратишь массу времени и сил, пытаясь заставить их встать на место. – Джек отстранился, и его взгляд упал на рамки. – Когда я пишу о реальных людях и реальных событиях, мне нравится держать под рукой их фото. Это напоминает мне, о чем я пишу на самом деле. Помогает сосредоточиться. Хотя я до сих пор не знаю, что это за история.
Я взяла солонку из Алабамы, которую Джек тоже взял с собой, и рассеянно поводила указательным пальцем по написанной на ней дате. 30 мая 1984 года.
– Единственное, что я знаю наверняка, – это то, что Самтер и Анна Пинкни обожали свою дочь. Особенно Анна. Она посвятила всю свою жизнь заботе о Хейзелл. Я с трудом представляю, каково это – видеть, как ваш ребенок чахнет на глазах, и никто не может сказать вам, почему или как вы можете это исправить. – Взгляд Джека был печален. – В основном Анна тащила груз забот на себе. По словам моей матери, Самтер большую часть времени проводил в разъездах. Возможно, он чувствовал себя таким же беспомощным, как Анна, и предпочитал как можно чаще уезжать из дома. Или же… – Джек умолк.
– Или что?
– Или же Анна заставляла его чувствовать себя лишним, ненужным. Убеждала, что она единственная способна должным образом заботиться о Хейзелл.
Я, прищурившись, посмотрела на его записи и заметила слова «Архитектурно-строительная фирма Хейзелл», подчеркнутые трижды.
– Это что? – спросила я.
– Так называлась компания отца Анны. Она получила диплом архитектора в Университете Клемсона – ты это знала? И, даже выйдя замуж, первое время работала в отцовской фирме, но затем ушла, чтобы постоянно заботиться о Хейзелл.
– Твоя мать сказала, что компания отца Анны построила для Пинкни дом у озера. Именно так семьи и познакомились. Анна и Баттон практически выросли вместе. Неудивительно, что Анна в конце концов вышла замуж за ее брата.
Джек выпрямился и принялся перебирать стопки листов, пока не нашел то, что искал.
– Это письмо я нашел в архивах Розалинды, матери Баттон и Самтера, датированное ноябрем 1960 года. Оно от ее мужа. Речь в нем идет о доме в Алабаме, который, как я предполагаю, и есть тот самый дом у озера. Он пишет, что нанял местную пару молодоженов в качестве смотрителя и экономки. Предполагалось, что они будут работать там круглый год. Как будто супруги Пинкни и вправду намеревались использовать дом у озера в качестве второго жилья и хотели, чтобы он всегда был готов к их приездам.
– Интересно, – сказала я из вежливости. Старые письма давно умерших людей никогда меня не привлекали. Тем более что у меня были другие, более прямые способы общения с ними.
Джек взял из моей руки солонку и стал вертеть ее в руках.
– Кто-то написал на ней эту дату явно неспроста. Похоже, это единственное, что осталось от дома у озера. И это притом что, согласно письмам к Розалинде за несколько десятилетий, этот дом был любимым пристанищем для нее и ее семьи. Совершенно особое место, в котором все они стремились бывать как можно чаще.
– Откуда ты знаешь, что это единственное, что осталось от дома?
– От матери. Я спросил ее. И она сказала мне, что предлагала прислать грузчиков, чтобы те вывезли все из дома у озера, или продать до того, как дом будет затоплен. Баттон сказала ей, что все должно остаться нетронутым. Чтобы, вспоминая этот дом, она знала, что он все еще там, только под водой.
Подавшись вперед, он подтянул к нам фотокопию газеты.
– Это было после смерти Розалинды, поэтому я бы предположил, что Баттон вырезала заметку и положила ее в ящик матери, набитый корреспонденцией для потомков. Я прочел ее несколько раз, и одна вещь не дает мне покоя: семьи на озере и в городе знали, что будет, знали за целый год до этого. Моя мать даже предлагала Пинкни помочь им очистить дом и позаботиться о его содержимом. Однако Баттон и ее брат даже пальцем не пошевелили, чтобы спасти хоть что-нибудь. Только набор из солонки и перечницы, на котором написана дата.
– Причина могла быть какой угодно, Джек. Как сказала твоя мать, они хотели сохранить дом в целости, даже под водой, поэтому взяли только набор для специй. И вдруг в этот день умерла их любимая собака? Или это дата их первого поцелуя? Кто знает? Он хранился с остальной коллекцией в доме на Саут-Бэттери, где, предположительно, был всегда, а вовсе не был привезен из дома у озера. Мне кажется, ты предаешься полету фантазии.
Он продолжал постукивать карандашом по блокноту.
– Сколько лет назад это было… тридцать два? На самом деле это не так давно. Муж Розалинды сказал, что нанял местную пару… в 1960 году они были молодоженами. Возможно, они еще живы и даже живут в тех краях. Я вот думаю, а не съездить ли мне в Алабаму, посмотреть, что я смогу найти. – Он бросил карандаш и начал расстегивать мою блузку. – Мне определенно здесь не пишется, но, может, я смогу быть продуктивным в другом месте. А пока…
Он едва прижался губами к маленькому треугольнику кожи над моим бюстгальтером, когда раздался звонок в дверь. Джек неохотно откинулся назад и начал застегивать на мне блузку.
– Дверной звонок почему-то уверен, что знает, когда ему нужно звонить.
– Вероятно, кто-то пришел за Линдси. Уже почти десять часов.
Как по команде, напольные часы пробили четыре раза.
Джек подошел со мной к двери и открыл ее. Перед нами стоял Майкл Фаррелл, отец Линдси. Мужчины обменялись рукопожатием, а затем Джек извинился и пошел за Линдси. Чисто из вежливости я спросила у Майкла, не хочет ли он чего-нибудь выпить. Он удивил меня, сказав «да», и последовал за мной в кухню.
Налив ему из кувшина стакан холодного сладкого чая, я, чувствуя себя довольно неловко, села с ним за кухонный стол. Постепенно до меня дошло, что Майкл подыскивает слова, чтобы что-то сказать.
– Все в порядке? – спросила я первой. – У Линдси все хорошо?
Он сделал глоток чая и кивнул.
– Да, все в полном порядке. – Он пристально посмотрел на меня. – Я пытаюсь найти верный способ попросить вас об одном одолжении.
– Об одолжении? – удивилась я. – О каком именно? Что я должна сделать?
– Вообще-то, я хотел просить вас кое-чего не делать.
– Боюсь, я плохо понимаю…
– Я провел небольшое расследование касательно вас и вашей матери.
– Понятно, – сказала я и откинулась на спинку стула. Теперь мне стало ясно, к чему он клонит.
– Вероника сказала, что нанимала только вашу мать, но, судя по тому, что я прочел, вы также называете себя «экстрасенсом». Я, конечно, могу понять, почему вы пытались уклониться от правды, когда мы говорили об этом на вашей вечеринке.
Я выпрямилась.
– Я не пыталась уклониться и не заявляла, что я экстрасенс, независимо от того, что вы, возможно, прочли.
Он скрестил руки и с сомнением наблюдал за мной, забыв про сладкий чай.
– Да, когда я спросил об этом Веронику, она призналась, что вы и ваша мать согласились помочь ей выяснить, что случилось с Адриенной. Я бы просил вас этого не делать, – добавил он, когда я ничего не ответила.
– Послушайте, Майкл, независимо от того, во что вы верите, а во что – нет, разве вы не хотите, чтобы ваша жена наконец узнала правду об убийстве ее сестры и обрела душевный покой?
Майкл положил руки на стол, и я заметила, что его кутикулы были все в заусеницах, как будто он их постоянно грыз. Он рассмеялся, но отнюдь не весело.
– Конечно, я хочу, чтобы моя жена обрела душевный покой. И Линдси тоже – второе имя Адриенны было Линдси, она вам говорила? Вероника взбудоражила нашу дочь рассказами о поисках убийцы своей сестры, и теперь они обе ни о чем больше не думают. Это просто что-то нездоровое.
– Но ведь я говорю то же самое! Есть новые улики, которые могут привести к убийце. А значит, есть надежда, что они обе наконец обретут душевный покой.
Он покачал головой.
– Нет! Новая улика ничего не значит. Даже детектив Райли согласен с этим. Вселять в них надежду, говоря, что вы можете при помощи какой-то чепухи раскрыть убийство Адриенны, на мой взгляд, жестоко. И я хочу, чтобы вы прекратили это делать. – Он подался вперед и понизил голос. – И это не просьба, а требование.
Я встала, скорее злая, чем напуганная.
– Мне жаль, что вы так думаете. Но, повторяю, ваша жена обратилась к моей матери…
Он отодвинул свой стул так быстро, что тот чуть не опрокинулся, и погрозил мне пальцем.
– Я читал о вас и ваших «приключениях» по поиску трупов. Я даже поговорил с репортером Сьюзи Дорф. Кстати, у нас с ней был хороший разговор о вас. О том, как вокруг вас постоянно появляются трупы. Легко выдать себя за «экстрасенса», не так ли? Звучит куда лучше, нежели инсайдерская информация.