привокзальном районе? Тем более что он наверняка начнет быстро застраиваться. Где еще плодиться всяким забегаловкам, если не рядом с людным вокзалом? Так что я возьму на себя смелость рекомендовать вам сделать покупку чуть западнее, почти в Ораниенбауме. Вот, смотрите.
Я подал собеседнику бумаги с описанием предлагаемого объекта. Подождал, пока Петр Сергеевич их просмотрит, и продолжил:
— Да, согласен, сам по себе дом хоть и больше, однако он в значительно худшем состоянии, чем тот. Но зато есть большой участок с выходом к морю, где имеется неплохая бухта. При некоторых доработках вполне получится стоянка для пары яхт. Привести же в порядок дом особого труда не составит. Плюс именно этого варианта в том, что вот он в обозримом будущем дешеветь ну никак не будет, то есть кроме всего прочего является и более выгодным объектом вложения капитала. Ну и жить там будет не в пример приятнее, если вы изберете для своей резиденции именно его.
— Да, — согласился Никонов, — но тут «однако» будет с мой стороны. Цена. Я знаю ваше нелестное мнение о доходах наших чиновников и готов признать, что и у меня они реально выше, чем указано в декларации. Но все же не настолько, чтобы совершить такую покупку. Даже если я и наберу денег на нее, то на обустройство купленной усадьбы уже точно не хватит, а это будет означать замораживание средств, причем по моим личным меркам довольно значительных.
— И куда она, проклятая, запропастилась? — пробормотал я, роясь по карманам. — Ага, нашлась. — С этими словами я вытащил из заднего кармана джинсов чековую книжку и пояснил: — Не проблема, я вам могу занять до получки. Сами понимаете, мне это нетрудно.
— До какой? Я получаю чуть больше ста тысяч в месяц, то есть по вашему счету примерно сто рублей. Соответственно, чтобы отдать вам всю предлагаемую сумму… минутку, я подсчитаю… да, с учетом разницы во времени по вашему календарю на это потребуется порядка четырехсот лет. Не знаю, какие у вас основания надеяться дожить до тех времен, но у меня-то их точно нет.
— Так ведь то, что вы там у себя получаете, называется окладом. И действительно, я как-то вовсе не имел в виду те копейки. Но если вы намекаете, что Российская империя может платить столько или даже в разы больше одному из своих консультантов по важнейшим вопросам, то у вас потрясающее чувство юмора.
— Интересно, — чуть подался вперед Никонов.
— А то бы нет. Ведь вам же не запрещено консультировать всякие там фонды? Или лекции читать в вузах. Так именно это я вам и предлагаю, а вовсе не продавать какие-то там сведения государственной важности. Некоторые имеют склонность к писательству, так что можете попробовать приложить силы и на этом поприще. Кстати, вы ведь последнее время перестали донимать меня вопросами о тяжкой доле нашего чиновничества. Я так понимаю, разобрались, как тут действительно обстоят дела? И правильно, но позвольте еще раз подчеркнуть ключевой момент. У вас никогда и никакой чиновник не может чувствовать себя в полной безопасности.
Если он работает честно, чего лично я просто не могу себе представить, то он будет мешать остальным, и его уберут. Хорошо, если просто в отставку, но ведь бывали и более радикальные случаи. А если он, как все, берет с нижних и откатывает верхним, то в случае нужды не возникнет проблем устроить ему веселую жизнь вплоть до нар. И ведь для этого не обязательно самому идти против генеральной линии, можно просто оказаться крайним в борьбе группировок, которая у вас носит перманентный характер. Будете утверждать, что я не прав?
— Ну, скажем так… не совсем. Начиная с некоторого уровня и при условии лояльности появляются гарантии личной безопасности.
— Ага, и проигравший сначала просто этого самого уровня лишается. А потом в случае чего и с безопасностью могут возникнуть проблемы, так что придется, бросив пчел, срочно драпать куда-нибудь в Австрию. У нас же все просто. Да, есть произвол императора и канцлера. Но он формализован, и каждый точно знает, как нужно себя вести, чтобы он так и остался чисто теоретической возможностью. Более того, наше государство защищает служащих ему куда лучше, чем ваше.
— Позвольте усомниться, — усмехнулся Никонов.
— Да сколько угодно. Но представьте себе, что какой-нибудь мелкий провинциальный депутат случайно перейдет дорогу кому-нибудь… ну, скажем, из дирекции Газпрома. Кто кого защитит, как по-вашему?
— А если у вас кто-нибудь столь же случайно перебежит дорогу Найденову, что с ним будет?
— Если именно Найденову как частному лицу, то ничего особенного. Вон недавно какой-то купчина из Мариуполя вчинил мне иск на триста тысяч. И выиграл дело, что интересно. Правда, суд признал правомочными его претензии только на две с чем-то тысячи, но зато их он получил без малейшей волокиты. Абсолютно никакого давления на суд не было, это я вам гарантирую.
— Пообещали лично сгноить любого, кто только попробует хоть самую малость надавить? — с невинным видом осведомился Петр Сергеевич. — Вашим обещаниям верят, это я уже заметил.
— Ладно, признаюсь, что-то в подобном духе действительно было. Но это же первый такой случай: Если они будут повторяться, то моего вмешательства уже не потребуется.
— Хорошо, тогда давайте вернемся к вашему предложению. Сразу говорю, что готов с благодарностью его принять. Однако, надеюсь, вы понимаете, что окончательный ответ я смогу дать только после санкции своего руководства?
— Разумеется, — заверил его я. Действительно, у меня и мысли не было вербовать Никонова на роль нелегального осведомителя, который темными ночами будет прокрадываться в Гатчину и продавать военные тайны своей страны за пачки наших сторублевок. Нет, я видел в нем исключительно агента влияния плюс консультанта по деликатным вопросам. А ведь агент влияния — это либо такая фигура, об истинной сущности которой на родине не знает никто, включая и его самого, либо такая, о которой всё необходимое знают все, кому положено, и это их устраивает. Никонов, понятное дело, подходил только на вот такую насквозь легальную роль.
В том, что премьер даст Петру Сергеевичу разрешение взять у меня деньги, я не сомневался. Впрочем, и он тоже. А вот интересно, намекнет ли никоновский шеф насчет поделиться? Вряд ли, потому как суммы по его меркам сравнительно небольшие, а мое отношение к подобным вещам он знает и из-за такой мелочи портить свой имидж в моих глазах не захочет.
Разумеется, он был нам в какой-то мере благодарен за поправку своего здоровья, но стратегических последствий это иметь не могло. Просто потому, что у него слишком много было поставлено на карту там, чтобы иметь еще и какие-то серьезные интересы здесь.
Сами по себе его цели были в общем-то ясны и лично у меня отторжения не вызывали. Вернуть России хоть часть того международного авторитета, которым обладал Советский Союз в период расцвета! Потому что без этого строить независимую политику затруднительно. А вот зачем ему это понадобилось — другой вопрос, по поводу которого у меня имелись вполне определенные и не самые хорошие подозрения. Однако оные не есть уверенность, можно и ошибиться, так что пока я принимал ситуацию как данность.
Так вот, эта самая данность состояла в том, что стандартных путей вытаскивания России из той ямы, куда она свалилась за последние годы Союза и особенно в постперестроечное десятилетие, премьер не видел. Гонка вооружений начала помаленьку проигрывать еще под закат советских времен, а демократы в кратчайшие сроки оставили от военной мощи России одни воспоминания, да и те постарались изгадить. И хотя в последнее время оборонная промышленность малость ожила, даже до уровня Союза в этом отношении было еще далеко.
Экономика Федерации тоже не давала особых поводов для оптимизма, а в таких условиях даже самые выигрышные дипломатические ходы могут обеспечить лишь локальный тактический перевес, и не более того. Поэтому связь с нашим миром премьер воспринимал как возможность обретения лишнего козыря, такого, которого нет и не может быть у его соперников. Даже просто разница во времени уже давала кое-какие плоды, а ведь он не терял надежды как-то склонить нас к совместному использованию порталов. Ради достижения такой цели он позволил бы мне взять на содержание не только начальника одного из отделов своего Управления делами, а хоть все это управление целиком и еще пару министерств в придачу.
Самое интересное, что у меня имелась возможность в ближайшее время пойти навстречу невысказанным пожеланиям своего запортального коллеги. Ибо полностью восстановивший форму Арутюнян уже пару месяцев как свел концы с концами в теории, а два дня назад и подтвердил свои выкладки экспериментально. И где-то через полгода максимум мы сможем попробовать перебросить из нашего мира в тот объект весом в полтонны, причем точность наводки будет порядка нескольких десятков метров по всему земному шару. Задержка же между отправкой и финишем ожидалась всего в четыре с небольшим минуты нашего времени. И я в принципе мог предложить устроить точку финиша не в Российской Федерации, а где-нибудь поближе к, так сказать, финансовому центру Земли двадцать первого века. Если, конечно, Никонов или кто повыше доказательно мне объяснит, какие выгоды для империи последуют за подобным действием.
ГЛАВА 24
— Все-таки серьезным недостатком эффекта Арутюняна является его двухступенчатость, — вздохнул император.
Я кивнул. Из этой фразы следовало, что наше всемилостивейшее, наиблагороднейшее и так далее величество думало о том же, о чем и его снискавший вполне заслуженную и противоположную по характеру славу канцлер.
Действительно, если бы перемещение представляло собой простой обмен, то возникли бы интересные дополнительные возможности. Ведь тогда в точке отправления появлялся бы кусок пространства из точки приема и наоборот. Можно было бы нацелиться на какое-нибудь интересное место и отправить туда, скажем, мешок навоза. А самим получить аналогичный по объему подарок из того самого места. Если, например, оно называется Форт-Нокс, то подарок оттуда может получиться довольно привлекательным.