Визиты жениха стали со временем столь нерегулярными, а его рассеянность и беспокойство – столь заметными, что леди Л. после неоднократных намеков высказала наконец свое недоумение вслух и потребовала объясниться.
Объяснения были даны, и поначалу они развеяли худшие тревоги старой леди и ее племянницы, но, поразмыслив немного о вновь открывшихся странных обстоятельствах, которые поистине пагубным образом сказались на состоянии духа и даже рассудке несчастного, обе дамы растерялись.
Генерал Монтегю, отец молодой леди, наконец-то прибыл. Он был немного знаком с Бартоном лет десять-двенадцать тому назад, наслышан о его состоянии и связях и склонялся к тому, что Бартон – идеальная, в высшей степени желанная партия для его дочери. Выслушав рассказ о преследующем Бартона призраке, он рассмеялся и поспешил отправиться к предполагаемому зятю.
– Мой дорогой Бартон, – начал генерал весело после короткой беседы о том о сем, – сестра рассказывает, что вас гложет какой-то ни на что не похожий червячок.
Бартон переменился в лице и глубоко вздохнул.
– Ну-ну, это уж никуда не годится, – продолжал генерал. – Вы смахиваете на человека, которого ждет виселица, а не алтарь. Этот червячок вам прямо-таки выел все нутро.
Бартон попытался перевести разговор на другую тему.
– Нет-нет, так не пойдет, – заявил гость со смехом, – раз уж я решил быть откровенным, то выскажу все, что думаю про эти ваши страсти-мордасти. Уж не сердитесь, но жалко смотреть, как вы в вашем возрасте до того запуганы, что сделались пай-мальчиком, словно ребенок, которого застращали букой. Да и было бы чего бояться, а то ведь смех один, как я слышал. В самом деле, когда мне об этом рассказали, я расстроился, но притом сразу понял, что стоит постараться, повести дело с толком, и за неделю, а то и скорее, все прояснится.
– Ах, генерал, вы не знаете… – начал Бартон.
– Знаю достаточно, чтобы не сомневаться в успехе, – прервал его старый вояка. – Я знаю, всем вашим неприятностям виной человечек в шапке, пальто и красной фуфайке, со злобной физиономией, который вам по временам является, таскается за вами, набрасывается на вас на перекрестках и доводит до припадков. Так вот, дружище, я берусь поймать этого злосчастного фигляра и либо собственными руками сделаю из него котлету, либо не пройдет и месяца, как его протащат по городу за повозкой, избивая кнутом.
– Если бы вы знали то, что известно мне, – произнес Бартон мрачно и взволнованно, – вы бы так не говорили. Я не настолько слаб, чтобы выносить суждение при отсутствии неопровержимых доказательств. Эти доказательства заключены здесь, здесь. – Он похлопал себя по груди и с тяжким вздохом вновь принялся ходить взад-вперед по комнате.
– Ну-ну, Бартон, – сказал гость, – готов спорить на что угодно: я в два счета поймаю этого призрака, и даже вам все станет ясно.
Генерал продолжал в том же духе, но внезапно вынужден был в испуге умолкнуть, когда Бартон, стоя у окна, отшатнулся, словно оглушенный ударом, и указал рукой на улицу. Лицо и даже губы его побелели, он бормотал: «Там… боже мой, там, там!»
Генерал Монтегю невольно вскочил на ноги и, выглянув в окно гостиной, увидел фигуру, в точности отвечавшую – насколько он смог рассмотреть – описанию того человека, который упорно являлся, чтобы мучить его друга.
Коротышка как раз отходил от низкой ограды дворика, на которую только что опирался. Не задерживаясь долее у окна, старый джентльмен схватил трость и шляпу и, пылая надеждой схватить таинственного незнакомца и наказать его за дерзость, сломя голову бросился вниз по лестнице.
На улице генерал осмотрелся, но человека, которого только что видел так отчетливо, не обнаружил. Пыхтя, он помчался к ближайшему углу, где рассчитывал увидеть удалявшуюся фигуру, но ничего похожего ему на глаза не попалось. Он носился взад-вперед, от одного перекрестка к другому, потеряв голову, пока любопытные взгляды и смеющиеся лица прохожих не подсказали ему, что поиски потеряли всякий смысл. Он резко остановился, опустил свою угрожающе поднятую в порыве ярости трость, поправил шляпу, принял спокойный вид и пошел назад, в глубине души разозленный и взбудораженный. Вернувшись, он обнаружил, что Бартон бледен и дрожит с головы до пят. Несколько секунд оба молчали, но каждый при этом думал о своем. Наконец Бартон прошептал:
– Вы это видели?
– Это? Ну да, его, то есть того самого… да, видел, – отвечал Монтегю с раздражением. – Но что толку? Он бегает быстрее ветра. Я хотел его поймать, но он удрал, не успел я еще добежать до двери. Но не важно, в следующий раз я успею наверняка и, ей-богу, придется ему отведать моей трости.
Что бы ни предпринимал генерал Монтегю, как ни увещевал он будущего зятя, мучения Бартона продолжались, и все по той же необъяснимой причине: его повсюду преследовало, на каждом шагу подстерегало существо, возымевшее над ним столь страшную власть.
Нигде и никогда не был он в безопасности; отвратительное видение преследовало его с упорством поистине дьявольским.
Уныние и беспокойство с каждым днем овладевали Бартоном все больше. Беспрестанные душевные муки стали серьезно сказываться на его здоровье, так что леди Л. и генералу Монтегю легко удалось уговорить его предпринять короткую поездку на континент, в надежде, что смена обстановки прервет цепь ассоциаций, связанных со знакомыми местами. Именно в этих ассоциациях, как предполагали те из друзей Бартона, кто с наибольшим скепсисом относился к возможности сверхъестественного вмешательства, и крылась причина вновь и вновь возникавших нервных иллюзий.
Генерал Монтегю же был убежден, что существо, являвшееся его будущему зятю, ни в коей мере не было плодом воображения, а, напротив, состояло из плоти и крови и одушевлялось решимостью преследовать несчастного джентльмена, намереваясь, судя по всему, сжить его со света.
В этой гипотезе также не заключалось ничего приятного, но было ясно: если удастся убедить Бартона в том, что сверхъестественные, как он считал, феномены на самом деле таковыми не являются, происходящее не станет более наводить на него такой ужас и губительное воздействие на его душевное и физическое здоровье прекратится. Если бы в ходе путешествия, с переменой обстановки, досаждавшие Бартону явления исчезли, он мог бы сделать вывод, что ничего сверхъестественного они в себе не содержат.
Сдавшись на уговоры, Бартон в обществе генерала Монтегю отправился из Дублина в Англию. В почтовой карете они быстро добрались до Лондона, а затем до Дувра, откуда с попутным ветром отплыли на пакетботе в Кале. С тех пор как они покинули берега Ирландии, генерал день ото дня все больше верил в благотворное воздействие поездки на душевное состояние своего спутника: в пути Бартона, к несказанной его радости, ни разу не посещали прежние кошмары, из-за которых он постепенно погрузился в самые глубины отчаяния.
Пришел конец мукам, от которых Бартон уже не чаял избавиться, и он вновь почувствовал себя в безопасности. Все это воодушевляло, и, наслаждаясь своим, как он полагал, избавлением, Бартон предавался счастливым мечтам о будущем, в которое еще недавно не решался заглядывать. Короче говоря, Бартон и его будущий тесть втайне уже поздравляли себя с тем, что о неотступном мучительном наваждении, преследовавшем капитана, можно теперь забыть.
Стоял прекрасный день, и на пристани столпилось множество зевак, пришедших поглазеть на суету, которая сопровождала прибытие пакетбота. Когда Монтегю, немного опередивший Бартона, пробирался сквозь толпу, какой-то небольшого роста человек тронул его за рукав и заговорил на диалекте:
– Месье слишком спешит; так он потеряет в толпе больного джентльмена, что идет следом. Ей-богу, бедный джентльмен вот-вот упадет без чувств.
Монтегю быстро обернулся и увидел, что Бартон и в самом деле смертельно бледен. Монтегю поспешил к нему.
– Дружище, вам нехорошо? – спросил встревоженный генерал.
Монтегю пришлось повторить этот вопрос не один раз, пока Бартон не выдавил из себя:
– Я его видел… там… я видел его!
– Его? Этого негодяя… Где он? – выкрикивал генерал, оглядывая толпу.
– Я его видел. Но его уже нет, – повторил Бартон слабым голосом.
– Но где… где вы его видели? Да говорите же, ради бога, – неистовствовал генерал.
– Только что… здесь, – последовал ответ.
– Но как он выглядит? Во что одет? Да быстрее же! – подгонял своего спутника взволнованный генерал, готовый молнией метнуться в толпу и схватить обидчика за шиворот.
– Он взял вас за руку, что-то шепнул и указал на меня. Господи, сжалься надо мной, мне нет спасения. – В приглушенном голосе Бартона слышалось отчаяние.
Подстегиваемый надеждой и яростью, Монтегю уже ринулся в толпу; но, хотя своеобразное обличье незнакомца живо запечатлелось в его памяти, никого хотя бы отдаленно похожего на эту странную фигуру ему отыскать не удалось.
В бесплодных поисках генерал воспользовался помощью нескольких случайных свидетелей, полагавших, что речь идет об ограблении. Но и их усердие ни к чему не привело, и генерал, запыхавшийся и сбитый с толку, вынужден был в конце концов сдаться.
– Бесполезно, дорогой друг, – произнес Бартон слабым голосом. Бледный как полотно, он походил на человека, которому нанесли смертельный удар. – Его не одолеть. Кем бы он ни был, страшные узы отныне приковали меня к нему… мне нет спасения… нет избавления во веки веков!
– Ерунда, мой дорогой Бартон, не говорите так, – возразил генерал, колеблясь между гневом и страхом. – Послушайте меня, не горюйте, мы еще схватим этого негодяя, немножко терпения – и дело в шляпе.
Однако с того дня не стоило и пытаться внушить Бартону хоть какую-нибудь надежду: он пал духом окончательно.
Неосязаемое и, казалось бы, ничтожное воздействие быстро лишало его жизненных сил, губило разум и здоровье. Он хотел теперь лишь одного: вернуться в Ирландию, где, как он полагал и почти что надеялся, его ждала скорая смерть.