Поведение странного, похожего на оживший манекен человека, привлекло внимание мальчишек. Они шли стайкой за «Скоробогатовым», поддевая его репликами типа: «Что, мужик, лом проглотил?» или «Что, мужик, в штаны навалял?», — затем они начали кидать в него, ничего не чувствующего, а потому на это никак не реагирующего, камешки, застывшую жвачку, жестяные бутылочные пробки, которые очень удобно было запускать в полет, выщелкивая указательным или средним пальцем, но тут в дело вмешался Марьяж. Получив по энергетическому подзатыльнику, от которого все мозги в котелке перемешались, и по строгому, произнесенному свистящим шепотом внушению: «Убью, паскудёныш», — пацаны мгновенно отстали.
Но вот, наконец, случилось то, что и должно было когда-нибудь случиться: «Скоробогатов» нос к носу столкнулся с человеком, который его знал. И не просто знал, а служил в его подчинении. Это был капитан Гуляев, еще утром помогавший выносить тяжеленного полковника из кабинета и прекрасно знающий, что уже было произведено патологоанатомическое вскрытие тела. То есть, ошибка напрочь исключалась.
— Валерий Михайлович, — пролепетал Гуляев, обшаривая глазами бронзовое лицо «Скоробогатова». — Как же так?
Он увидел неприметный, тщательно заретушированный шрам под корнями волос, родинку на правой щеке, бородавку на переносице, из которой торчал длинный тонкий волос, и понял окончательно — это восставший после вскрытия Скоробогатов.
— Ошиблись, милейший, — деревянно сказал «Скоробогатов», повторяя неслышную подсказку Марьяжа.
— Да, да, — пробормотал Гуляев, почувствовав вдруг, что происходит что-то ужасное. — Извините.
Он опустил глаза, отступил в сторону и пошел себе, не оглядываясь. Впрочем, он не был бы комитетчиком, если бы оставил это дело без внимания, поэтому, пройдя несколько шагов, он остановился у ларька, якобы изучая товар, а сам краем глаза принялся следить за «Скоробогатовым». Не мешало бы, конечно, позвонить Ларину, но времени на это не было — «Скоробогатов» мог уйти.
«Скоробогатов» шел ровно, размеренно, с прямой, как доска, спиной. Гуляев не торопился пристроиться в хвост. «Полковник» мог обернуться, мог внезапно пойти назад, мог, наконец, быть не один.
Впрочем, о каком полковнике могла идти речь? Этот муляж, этот манекен вовсе не был полковником Скоробогатовым. Это был каким-то образом воскрешенный труп, который почему-то разгуливал по улицам, хотя самому последнему дураку было бы понятно, что в целях конспирации, раз уж без покойника никак нельзя, нужно было бы загримировать его получше, прицепить бороду, надеть парик, изменить форму носа, да и мало ли существовало других простых способов переиначить внешность? Нет, фланирует по оживленным улицам, где в любую секунду его может увидеть кто-нибудь из знакомых.
Всё, пора. Гуляев посмотрел налево-направо, не обнаружил «хвоста» и пошел вслед за «Скоробогатовым».
Вот тот, идущий в тридцати шагах впереди, свернул направо в переулок. Спустя какое-то время, готовый к любой неожиданности, Гуляев свернул туда же. «Полковник» по-прежнему мерно вышагивал впереди. Людей здесь было значительно меньше, человечков, может, пять-шесть. «Скоробогатов» пошел тише, совсем остановился, обернулся.
— Подойдите, — сказал он Гуляеву механическим голосом.
Ах, как хотелось задать дёру, но Гуляев пересилил себя. Стоял и смотрел на бывшего своего начальника, думая о том, что влетел совершенно глупо, как пионер.
— Подойдите, не бойтесь, — произнес «Скоробогатов». — Я должен вам кое-что объяснить. Или мне к вам подойти?
Он говорил совсем как Брежнев в последние годы своей жизни, у которого елозила и хлюпала во рту вставная челюсть.
— Хорошо, — решившись, сказал Гуляев. Действительно, это глупо, если полковник пойдет навстречу капитану.
Гуляев, подспудно чувствуя опасность, на негнущихся ногах зашагал вперед, намереваясь остановиться в десяти шагах от «Скоробогатова». Не нравились ему, ох, не нравились глаза «полковника». Неподвижные и совершенно мертвые.
— Надо бы вернуться, Валерий Михайлович, — подбадривая себя, заговорил Гуляев. — Нехорошо в вашем положении, э-э, разгуливать. Вам бы желательно лежать.
— Да, — сказал «Скоробогатов» и кивнул утвердительно. — Вы пра…
Окончания Гуляев не услышал, так как кто-то, не жалея сил, ударил его сзади по голове чем-то тяжелым. Он начал падать, а этот кто-то — он же невидимый Марьяж — придержал его за волосы, поджидая, пока подойдет «Скоробогатов».
— Я открою, а ты пихай, — сказал «полковник», после чего раздвинул продольные «валики», закрывающие вход в хроноизолированную полость.
Рассчитали, стервецы, всё до миллиметра.
Марьяж пихнул безвольное тело в щель, «Скоробогатов» помог ему.
Глава 5. Вмажь по палке, кореш
Вернемся, однако, к событиям этого же дня, но более ранним.
Итак, Толян вышел из игровой, не выключив поврежденный компьютер.
Уже через пару минут после этого он запер стальную дверь на три замка и, сопровождаемый незваными гостями, вышел во двор. Шепталов, одетый в рубашку, брюки и великоватые ему кроссовки Толяна, в шаге сзади от него нес в дипломате маузер. Ремизова и Буханкин, оба в затрапезной одежде и домашних тапочках, то есть, в том, во что были облачены в своей коммуналке, замыкали шествие. Для Буханкина, который был на голову ниже Шепталова, ничего из гардероба Толяна не подошло, а баб в доме Толян не держал, поэтому Ремизовой вообще выбрать было не из чего.
Толян подошел к наполовину въехавшему на газон роскошному малиновому автомобилю, вынул из брюк ключи, подумал и спрятал их обратно.
— Это твоё авто, Толянчик? — спросила Зинаида, тесно придвинувшись к нему.
— Моё, — ответил Толян и добавил: — Ты б, Зинаида, осадила маленько, а то, сама понимаешь, настроение получается приподнятое. Идти, понимаешь, неудобно. Пялиться будут.
Зинаида отодвинулась и сказала:
— Кучеряво живешь. Хоромы, машина.
— Две машины, — отозвался Толян, направляясь к арке, выходящей на улицу. — Эта — «Бээмвэшка», эту во дворе держать не жалко. А вот другая покруче — «Роллс-Ройс». Та, как положено, в гараже.
После чего сказал, не оборачиваясь, характерно растягивая слова:
— Извините, кореша, поедем на метро. На моторе, выпивши, лучше не рисковать. Но сперва забредем в магазин, а то в исподнем да тапках в метро не пускают.
Насчет исподнего он, конечно, перегнул. На Зинаиде был ситцевый халатик, правда, малость подопревший под мышками, но для дома и жаркой погоды вполне подходящий, а на Степане — пусть подштопанная, но еще весьма стильная косоворотка и синие шаровары. Он же не был виноват, что спустя 60 с лишним лет турки стали выпускать нательные рубашки, как две капли воды похожие на его косоворотку.
Конечно же, эта четверка обращала на себя внимание. Животастый, в голубой безрукавке и желтых штанах битюг, поджарый спортивного вида стриженный под бокс, бдительно поглядывающий по сторонам парень с дипломатом, и Дунька с Ванькой — прямиком из замшелой глубинки, где еще, наверное, до сих пор пускали под откос фашистские поезда. Вскоре они нырнули в частный магазин, торгующий барахлом, и когда вышли оттуда, Дунька с Ванькой преобразились. Теперь они были в безрукавках, джинсах и кроссовках.
Расплатился за всё, разумеется, Толян. Бумажник у него лежал в заднем кармане, и хотя карман этот был на молнии, выудить его оттуда было раз плюнуть. Антон указал на это.
— А ты на что? — отреагировал Толян.
Нет, раньше всё-таки воров боялись.
Метро поразило не столько своим великолепием, сколько обилием народа.
Проехав пять остановок, они вышли наружу и сели в троллейбус.
Что и говорить, город здорово преобразился. Это уже был совсем незнакомый город — гигантский, с массой взметнувшихся вверх белокаменных домов, со сверкающими под солнцем стеклянными витринами бесчисленных магазинов, яркими надписями, рекламными щитами, нескончаемыми автомобилями, а главное — с какой-то чудовищной массой народа. Дымили здоровенные, толстенные трубы, не трубы, а трубищи, автомобили исторгали сизый вонючий чад. Прибавьте к этому одуряющую жару… — и тем не менее город был волшебно красив. Антон, не отрываясь, восхищенными глазами смотрел в окно и чувствовал, как что-то огромное переполняет его грудь. Хотелось встать и во весь голос запеть что-нибудь хорошее, душевное. «Интернационал», например. Но он сидел и восхищенно молчал. Сказывалось чекистское воспитание.
Потом, сойдя с троллейбуса, они шли какое-то время по оживленной улице (везде один народ), затем свернули во дворы, где народу было чуть-чуть, попетляли между домами и остановились перед подъездом, из которого несло жареной рыбой.
Ремизова с Буханкиным оживились. Запах был свой, родненький, у них в коммуналке частенько жарили рыбу, да и Зинаида ею не брезговала.
— Сядьте в тенечке, — сказал им Толян, кивнув на лавку под деревьями, а сам с Шепталовым ушел в подъезд.
Ремизова с Буханкиным сели и сидели, оживленно болтая, полчаса, пока, наконец, Толян с Антоном не появились из подъезда.
У Антона, несущего заметно потяжелевший дипломат, светились глаза.
— Сто рублей нашел? — полюбопытствовал у него розовощекий Буханкин.
— Заткнись, шпана, — ответил Антон.
— Не приставайте к нему, — строго сказал Толян. — Человек при оружии. Может быстро и бесшумно отстрелить задницу…
Далее Толян свел Буханкина и Ремизову с нужными людьми, и уже Шепталову битый час пришлось сидеть на лавочке под жиденькой липой. Правда, ожидание его скрашивалось тем, что он порою, зыркнув глазами по сторонам — нет ли кого лишнего, приоткрывал дипломат и любовался новенькими пистолетами ПСС и СПП. Австрийский СПП был, конечно же, мастодонт, слоняра — необычный, хищный, с 30 патронами в магазине, но ПСС ему почему-то нравился больше, хотя магазин у него был поскромнее, всего лишь на 6 патронов. Может, потому нравился больше, что был красив, компактен, удобно ложился в ладонь, а главное — был свой, русский, стрелял кучно и бесшумно. Вот это, последнее, было просто каким-то чудом. Что еще очень радовало — имелись запасные магазины и просто патроны в коробочках.