Но этот наглец имел вид гордый и мужественный; подперев правой рукой бок, а левой покручивая свой тонкий ус, он стоял так храбро, что, несмотря на свое обычно презрительное отношение ко всем и ко всему, ловкачи на минуту смутились.
Лафемас взирал даже с некоторым восхищением на статную фигуру Симеони, так внезапно явившегося пред ними.
Лафемасу было тогда тридцать семь лет; он был очень худощав, скорее красив, чем дурен; но что до выражения его лица, так оно и в спокойном состоянии духа сохраняло самый зверский характер. Буаробер, любимый писатель Ришелье, рассказывает про этого начальника ловкачей, что когда бывал ясный день, то он всегда кричал: «Ах! Вот отличная погода, чтобы вешать!» Лафемас питал страсть к виселице. Приятная страсть, не правда ли?
Про шевалье же де Мирабеля нельзя сказать ничего особенного ни в физическом, ни в нравственном отношении; то был просто игрок, развратник, хвастун, и ничего более; однако теперь он опомнился первым и вскричал, смерив противника грозным взглядом:
– В чем дело, друг? Уж не ищете ли вы ссоры? В любом случае вы могли бы избавить нас от столь сильных ударов по плечу, не так ли?
– Гм! – произнес Симеони с притворным смирением. – Бьют как могут, дорогой сеньор.
– Вот как! – сказал, в свою очередь, Лафемас. – Да ваш язык, похоже, так же остер, как силен ваш кулак! Как ваше имя, сударь?
– Паскаль Симеони.
– Впервые слышу.
– Вполне возможно, так как я приехал из провинции. К тому же не всем же суждено быть таким знаменитым, как знаменитый Исаак де Лафемас.
– А! Мы продолжаем шутить!.. Однако, мой друг, с какой стати вы прервали нашу игру с этой юной особой? Быть может, вы ее ухажер и вам не понравились наши шутки?
– Они мне действительно не понравились, пусть я и не ухажер этой девушки. Но я преследовал и другую цель, беспокоя вас.
– И какую же?
– А вот какую: я был тут, когда вы с вашим товарищем вошли в магазин, и слышал, как вы, дорогой господин де Лафемас, говорили, что игра в мяч есть наилучшая из всех игр… и что первый, кто не согласится с этим, будет иметь дело с вами.
– Да, я сказал это и повторяю. Что же дальше?
– Дальше? Что ж, тогда я имею честь объявить вам, что я не разделяю вашего мнения об этой игре в мяч… которую всегда считал… всегда считал наиглупейшей из игр… способной забавлять разве что дураков.
– Что?
– Дайте мне закончить! И, следовательно, имея удовольствие не соглашаться с вами, я готов, по вашему приглашению, иметь дело с вами… сию же минуту… в этой самой лавке и при свете этих свечей. Эта импровизированная дуэль будет крайне весела… гораздо веселее игры в мяч, уверяю вас! Впрочем, из уважения к присутствующим я позабочусь, чтобы эта игра не переросла в трагедию. О, я вовсе не желаю вашей смерти, господин де Лафемас! Мне только хочется преподать вам небольшой урок, не более… чтобы отучить вас от излишней болтливости и хвастовства! Вы слывете искусным фехтовальщиком. Что ж, я готов держать пари… на двадцать пять пистолей… что за две минуты я обезоружу вас… выбью у вас из рук шпагу!. Ну, так как? Согласны?
Паскаль Симеони и договорить не успел, как Лафемас по его примеру обнажил шпагу.
Жильетта в ужасе вскрикнула и спряталась под прилавок.
– А мы встанем здесь! – вскричал Мирабель Ла Пивардьеру, увлекаясь смелым поступком искателя приключений. – Что ж нам стоять без дела, когда эти господа будут драться? Ну же! Сразимся вчетвером, черт возьми!
– Почему бы и нет, сударь! – воскликнул Пивардьер, потянувшись за шпагой.
Но Симеони удержал его.
– Что вы! – вскричал он. – Да нам и двоим-то мало места! Возьмите лучше свечу, Ла Пивардьер, и вы, Мирабель, и посветите…
– Но… – зароптали было те в один голос.
– Господин Симеони прав, – сказал Лафемас. – Ему надо больше простору, чтобы обезоружить меня… хе-хе!.. как, впрочем, и мне, чтобы перерезать ему горло!
Лафемас был очень бледен. Он силился смеяться, но смех его походил на спазматическое удушье.
– Эге! – произнес Симеони. – Да вы, кажется, изволите гневаться, любезнейший господин де Лафемас, за то, что вам предложили научить вас жить?
– Я нисколько не гневаюсь, сударь, – возразил начальник ловкачей дрожащим голосом, ясно противоречащим его словам. – И в доказательство тому – если вы действительно так ловки, как говорите, если вы научите меня жить… ха! ха! меня, который желает, и не скрывает этого научить вас умереть, – готов сделать вам одно предложение.
– Полноте! Какое же?
– Монсеньор кардинал де Ришелье любит людей храбрых и способных.
– И что с того?
– Вечером сего дня я намеревался отправиться к его светлости.
– Ну и?
– И если вы не имеете других планов, то, может быть, вы захотите вступить в ряды гвардейцев первого министра, господин Симеони?
Искатель приключений задумался.
– Не знаю, – промолвил он. – Поговорим об этом позже.
– Поговорим… возможно… если я вас не убью.
Лафемас встал в гарду.
– Поговорим, обязательно поговорим, – сказал Симеони и небрежно скрестил шпагу со шпагой противника.
Следуя полученному совету, Мирабель и Ла Пивардьер, один – слева, другой – справа, стали светить сражающимся, тогда как Жильетта забилась еще дальше под прилавок.
Зловеще бряцнули шпаги, как всегда бывает перед атакой. Симеони, очевидно, именно этого и ожидал. Лафемас и в фехтовании был верен своему характеру: то была воплощенная хитрость, осторожность и – при удобном случае – неукротимость. Удобный случай представился; он сделал резкий выпад, но в тот самый момент, когда он полагал уже, что достиг своей цели, Симеони вышиб у него из рук шпагу.
– Раз! – спокойно проговорил искатель приключений.
Лафемас прикусил губу с такой злостью, что пошла кровь, но не произнес и слова.
Он лишь поднял шпагу и вновь встал в стойку.
Новая схватка продолжалась дольше первой.
Нападения со стороны Лафемаса участились, при этом Симеони заметил, что ему и правда хотят нанести смертельный удар.
«Нет, ему явно невыгодно представлять меня кардиналу», – подумал он и, парировав удар Лафемаса, так ловко приподнял шпагу противника, что та, взлетев к потолку, вонзилась в стоявшую позади Паскаля скамейку.
– Два! – сказал он спокойно и подал шпагу Лафемасу. – Угодно ли продолжить?
В душе у Лафемаса кипело; он бы с радостью отдал за реванш – реванш ужасный, безжалостный – пару лет своей жизни, но Лафемас был не только отъявленным мерзавцем, но и человеком разумным.
«Из этого пройдохи выйдет отличный новобранец для гвардии господина де Ришелье! – подумал он. – Новобранец, за которого я получу щедрое вознаграждение, и который – кто знает! – возможно, станет мне надежным помощником в моих делах».
Вслух же он сказал следующее:
– Довольно, сударь. Я признаю себя побежденным и должным вам двадцать пять пистолей. И, честное слово, я не стану жалеть об этих деньгах. Теперь я вижу, что мне, который считал себя мастером клинка, предстоит еще многому научиться. Вы ведь поработаете со мной в паре, господин Симеони, конечно, если вы не слишком заняты?
– Охотно, сударь.
– Угодно ли вам будет отправиться в Люксембург? Возможно, мне сегодня же удастся представить вас кардиналу, но, главное, там я уплачу вам долг, ибо при себе у меня нет такой суммы.
– В Люксембург – так в Люксембург, – весело сказал Паскаль Симеони.
– Идемте же! – промолвил Лафемас и взял шевалье де Мирабеля под руку.
– Я догоню вас, господа… Только скажу два слова моему спутнику.
Симеони наклонился к Ла Пивардьеру:
– Ужинайте без меня, дорогой хозяин, а моему слуге скажите, чтобы, как только поест, отправлялся к Люксембургскому дворцу и ждал у ворот.
– Как? Вы нас уже покидаете, любезнейший господин Паскаль? – сокрушенно вопросил Ла Пивардьер.
– Так нужно. Дела – прежде всего.
– Черт бы побрал эти дела… и приключения.
Из-под прилавка показалось хорошенькое, только очень бледное личико Жильетты.
– Вы нас покидаете, сударь? – повторила она. – И даже не отужинаете с нами?
– Если вы пожелаете меня подождать, – отвечал Паскаль, рассмеявшись, – то, возможно, и отужинаю.
И он побежал догонять двух ловкачей, между которыми тем временем происходил такой диалог.
– Это, однако, унизительно, – горячо говорил Мирабель. – Быть побежденным, да еще черт знает кем!
– Какое мне дело до того, кто он, – отвечал Лафемас, – когда вскоре он станет тем, кем я хочу его видеть.
– И во что ты хочешь его обратить? – полюбопытствовал Мирабель.
– В свое орудие, черт возьми. И ты убедишься, что в хороших руках это будет весьма действенное орудие.
– А если он откажется тебе служить?
– О, в таком случае… мы постараемся показать ему, что иногда не следует учить тех, кто могущественнее тебя.
– Ты вновь будешь с ним драться?
Лафемас пожал плечами.
– Нет, с ним буду драться не я, а мы.
– Только вдвоем? – спросил Мирабель с улыбкой.
– До чего же ты глуп, шевалье! – отвечал на это Лафемас и шутя потрепал товарища за ухо.
Глава XКак господин де Лафемас был вознагражден за свое усердие, и как кардинал де Ришелье протянул руку Паскалю Симеони
К совершеннолетию Людовика XIII Мария Медичи выстроила в предместье Сен-Жермен Люксембургский дворец, обширный сад которого простирался до Шартре.
Кардинал де Ришелье, бывший тогда еще простым епископом в Люсоне и главным надзирателем экс-регентши, поселился в малом Люксембургском дворце, который построил себе рядом с большим, где и жил все время, пока сооружали его кардинальский дворец.
В этом-то малом Люксембургском дворце мы и увидим первого министра в феврале 1626 года, вечером того дня, богатого событиями, коими наполнена первая часть, послужившая прологом к этой истории.
Это было ровно за два часа перед тем, как граф де Шале явился в особняк герцогини де Шеврез, где, как нам известно, он по первому призыву своей возлюбленной слишком послушно, к своему несчастью, вступил в заговор, последствия которого окажутся для него крайне печальными.