Бибиана молчала.
Всадники соскочили со своих лошадей в тот самый момент, как Жуан вышел из большого зала.
Лишь в этот миг он их узнал.
Они довольно почтительно ему поклонились, он же, вернув им не столь почтительный поклон, вскочил в седло и намеревался уже пришпорить лошадь.
– Кто эти дворяне, господин маркиз? – шепотом спросил подбежавший к пажу Гонен, передавая поводья подскочившим наконец господам Гильому и Анисету.
Жуан пожал плечами.
– Не самые важные птицы! – отвечал он тем же тоном. – Шевалье де Бальбедор и виконт д’Агильон.
– А! Друзья господина де Лафемаса, не так ли? Ловкачи!
– Да. Прощайте!
И послав последний воздушный поцелуй Бибиане, Жуан де Сагрера пустил лошадь галопом.
Он и не догадывался, что, назвав мэтру Гонену имена двух всадников, он собственноручно подписал им смертный приговор.
Глава IIIО необычном десерте, который мэтр Гонен преподнес господам де Бальбедору и д’Агильону
– Черт возьми! – говорил шевалье де Бальбедор своему другу, усаживаясь вместе с ним к камину в большом зале гостиницы «Форсиль». – Я едва не окоченел! А вы, виконт?
– А у меня застыла кровь в жилах, шевалье!
– Э! Да ведь мы проделали за утро двенадцать лье, не считая тех, что нам придется преодолеть, чтобы добраться до Парижа. И все это лишь затем, чтобы вырвать какую-то жалкую сотню луидоров у моего скряги-дядюшки! Фи! Что за стыд! Игра-то не стоила свеч.
– Да уж, ваш дядюшка не слишком к вам щедр, шевалье! Но и сотня луидоров, впрочем, тоже деньги, когда в кармане нет и ста ливров.
– Конечно! О! Как же я поиграю на них вечером в кости, в кабаке Рибопьер… а пока, позвольте предложить вам приличный обед, виконт, если, конечно, мы найдем здесь что-нибудь приличное! Но что это вы там делаете, любезный? Зачем вы запираете ставни посреди дня? Уж не намерены ли вы уложить нас спать? Ха-ха! Прежде угостите нас обедом, по крайней мере!
Эта речь шевалье де Бальбедора относилась к хозяину гостиницы и была вызвана весьма странным его поступком. Как только Жуан де Сагрера исчез из виду, мэтр Гонен подошел к своей женушке и шепнул ей на ухо:
– Ступай с Бибианой наверх, в твою комнату, и, что бы вы ни услышали, не шевелитесь ни одна, ни другая! Поняла?
– Поняла! – отвечала Марселина.
И, позвав Бибиану, которая, застыв на крыльце, пыталась различить вдали фигуру своего доброго друга Жуана, толстушка взяла ее за руку и увела с собой.
Затем очередь дошла до слуг, Гильома и Анисета, которым хозяин также отдал шепотом несколько указаний, сопровождаемых весьма выразительными взглядами, бросаемыми украдкой на путешественников.
Словом, пока Гонен запирал ставни, слуги, со своей стороны, ставили огромную дверь, укрепляя ее железными засовами.
Замечание шевалье де Бальбедора было вполне справедливым: в зале сделалось так темно, словно было часов девять-десять вечера, а не три пополудни, и вместо того, чтобы удовлетворять желания путников, содержатель постоялого двора и его слуги занимались лишь самими собой, явно намереваясь отправиться отобедать.
Услышав окрик шевалье, Гонен, не прерывая своего занятия, бросил слугам, которые уже заканчивали свое:
– Гильом, Анисет… эти господа совершенно правы! И о чем мы только думаем! В зале же совсем темно! Зажгите-ка свечи, да поскорей!
– А где они, хозяин? – спросил Анисет.
– На камине, на камине… справа. – И Гонен добавил, смеясь: – Ах! Господин маркиз де Монгла совершенно прав, мои любезные братцы! Вы никак не привыкнете к своей новой должности.
Однако господам Анисету и Гильому с горем пополам удалось зажечь свечи, которые они поставили на стол.
– Что ж, – произнес Бальбедор, – вот так уже лучше, но это все еще не объясняет…
– Зачем мы заперли ставни и дверь? – спросил мэтр Гонен, снимая колпак и подходя к путешественникам. – У меня здесь больной… тяжелобольной… один из моих близких родственников…
– И что с того?
– А то, что когда ты болен, то тебя малейший шум беспокоит, вот я и решил – согласно предписанию доктора, – закрыть гостиницу на сегодняшний день, и на завтрашний, если будет такая необходимость. Но я принял предосторожности и велел для проезжающих вывесить объявление на воротах, что гостиница «Форсиль» в настоящее время закрыта… по причине находящегося в ней больного.
– Однако эта болезнь и меры, которые вы предприняли, похоже, были весьма внезапными? – сказал д’Агильон. – Так как, когда мы с другом входили сюда, вы отнюдь не выражали какого-либо беспокойства.
– Прошу меня извинить, монсеньор… Я только что известил об этой ужасной беде маркиза де Монгла, с которым имею честь быть немного знакомым, и намеревался распорядиться сразу же после его отъезда…
– Но в конце-то концов, – нетерпеливо прервал его Бальбедор, – раз уж вы нас впустили, то, может быть, подадите нам какой-нибудь обед.
– Разумеется, господин шевалье.
– А! Так вы меня знаете?
– Маркиз де Монгла был так любезен, что сообщил мне имена и звания ваших светлостей… и только из уважения к таким знатным дворянам… но я покорнейше прошу вас, господа, не говорите слишком громко.
– Да-да, договорились, – снова прервал его Бальбедор. – Но я тоже прошу вас, господин трактирщик, обслужить нас как можно скорее… и, так как это не может обеспокоить вашего больного, прикажите прибавить нам света, а то эти две тощие свечи светят слишком слабо. Мы здесь словно в могиле, честное слово!
Странная улыбка заиграла на губах мэтра Гонена.
– Ваше желание, господа, будет исполнено! – отвечал он. – Действительно, здесь не совсем светло… а иногда необходимо… видеть ясно… Скорее, Гильом и Анисет, пойдемте же готовить обед этим господам… и поищите еще свечей.
Сопровождаемый слугами, трактирщик удалился в кухню.
– Какой чудак этот хозяин! – проворчал д'Агильон.
– Ужасный чудак, действительно! – воскликнул Бальбедор. – И рожа у него какая-то бандитская, – продолжал он, понижая голос. – Хорошо, что у меня с собой шпага… которой, в случае чего, можно ответить на его любезность.
– Полноте! – возразил виконт. – Разбой посреди дня… в пяти милях от Парижа. На самой оживленной дороге!
– Какой вы забавный! Когда нас заперли со всех сторон, как в тюрьме… что нам с того, что еще день на дворе и по дороге снуют туда-сюда массы людей! Э! Поверьте, д’Агильон, воры нынче слишком дерзки, а я только что имел глупость сказать, что у меня при себе сто луидоров! Знаете, мой друг, возможно, будет лучше, если мы потребуем наших лошадей и…
– Перестаньте, шевалье! Вы ли это, такой осторожный! Да подумайте, стали бы люди расточать нам столько внимания… если бы намеревались убить нас!
Д’Агильон знаком указал Бальбедору на трактирщика, входящего с блюдом самой аппетитной баранины и великолепной щукой, вкусно приправленной разными пряностями и усыпанной зеленью петрушки и укропа; позади хозяина шел господин Анисет с корзинкой вина, а господин Гильом держал в каждой руке по канделябру с горящими восковыми свечами.
Через несколько секунд кушанья уже стояли на белой, как снег, скатерти.
При виде столь аппетитных блюд и в еще большей мере – от яркого света свечей у шевалье де Бальбедора стало гораздо спокойнее на сердце. Весело пылал очаг, в который мэтр Гонен бросил толстенный дубовый пень.
– К столу, к столу! – в один голос воскликнули Бальбедор и д'Агильон.
Действительно, то была одно из лучших обстоятельств на свете для того, чтобы позабыть о печалях, заботах и тревогах.
После третьего стакана превосходного медока опасения Бальбедора окончательно рассеялись.
Мэтр Гонен и слуги суетились вокруг едоков, подливая им вино, нарезая хлеб, с поразительным проворством меняя тарелки. Особенно усердствовал, пытаясь угодить гостям, мэтр Гонен; по правде сказать, слуги ему лишь помогали, причем, как правило, довольно неловко, но что поделаешь, когда непривычен к подобной работе!
Вскоре от щуки остались одни косточки, а от баранины одна мосалыга.
– Черт возьми! Давно уж я так не обедал! – вскричал Бальбедор, отложив наконец нож и вилку. – А вы, д’Агильон?
– И я, шевалье!
– Стало быть, господа остались довольны? – произнес Гонен.
– Да, любезный друг, – воскликнул Бальбедор, – тем более довольны, что…
– Что?
– Откровенно сказать, мы и не думали, что таковыми останемся.
– В самом деле?
– Да! Эта история с больным… нас расстроила. Вообще, всегда как-то плохо ешь там, где есть больные. Кстати, что за болезнь у вашего родственника? Чем он страдает?
– У него проблемы с головой, сударь.
– Как – с головой? Он что, сумасшедший?
– Не совсем. Его мучают мрачные видения.
– Ха-ха!
– Да, ему кажется, что у него есть враги… ненавистные враги, от которых он избавляется, убивая их.
– Убивая их?..
– О! Не подумайте ничего плохого, у моего родственника и характер самый благороднейший… Он воображает, что убивает своих врагов отважно… лицом к лицу.
– То есть на дуэли?
– Именно, господин шевалье, на дуэли.
– Что ж, пусть ваш больной родственник мечтает, дорогой хозяин. В конце концов, из того, что вы сказали, я делаю вывод, что эта болезнь совсем неопасная. А пока будем седлать наших лошадей – мы и так уже засиделись, нужно уезжать, – вы не могли бы подать нам на десерт что-нибудь способствующее пищеварению – какие-нибудь пирожные или цукаты вроде засахаренного аниса или кориандра?
– Как же, господа, напротив, я льщу себя надеждой, что у меня можно найти все, что есть самого лучшего в этом роде. Анисет, Гильом, господа требуют десерта…
Оба лакея быстро удалились. Шевалье и виконт встали из-за стола, чтобы размять усталые ноги…
Тем временем мэтр Гонен принялся отодвигать стол в угол зала.
– Зачем это вы сдвигаете стол с места? – удивился Бальбедор.
– Потому что он помешает вам заняться вашим десертом, господа.
– Как это – помешает? Я вас не понимаю.