Она же провела самую мучительную ночь, горюя о потере дорогого для нее украшения.
Утром, при докладе о незнакомце, желающем ее видеть, Татьяна, объятая неким тайным предчувствием, велела немедленно провести его к ней.
Первое, что бросилось ей в глаза, был футляр, который Фирмен Лапрад держал в руке.
– Ах! – вскричала она, подбегая к молодому человеку. – Кто бы вы ни были, даже если вы сын палача, клянусь, что отныне я ваш преданный друг! Даже если вы попросите у меня награды, вдвое большей, чем стоит эта вещь, клянусь, я дам вам ее.
«Вот как! – подумал Фирмен Лапрад. – Она все еще любит… следовательно, можно рассчитывать и на признательность!»
– Сударыня, – молвил он, – я сам богат и не требую никакой награды от вас за то, что исполнил свой долг. Но если вы удостоите меня вашей дружбой, я приму ее с благодарностью, как утешение в моей печальной жизни. Должен вам сознаться, я очень несчастен в любви. Могу вас заверить, однако, что вам не придется краснеть за эту дружбу. Не будучи знатного происхождения, я, однако же, еще не дошел до того в этом мире, когда люди вынуждены наклоняться в грязь или кровь, чтобы пожать вам руку.
То был тонкий намек на первую – несколько преувеличенную по форме – клятву Татьяны, и та покраснела.
– Простите мне экстравагантность моих слов, сударь, – сказала она, – но если бы вы знали, как я настрадалась, думая, что навеки рассталась с этим портретом.
– Понимаю, сударыня. Меня зовут Фирмен Лапрад; я изучаю право и после смерти родителей воспитывался дядюшкой, бароном де Ферье, троюродным братом господина графа Анри де Шале.
Татьяна вздрогнула.
– А! – произнесла она. – Так вы знакомы с графом?
– Нет, сударыня, еще не имел этой чести. Но не стану от вас скрывать, что в самом скором времени – когда я буду произведен в адвокаты – я рассчитываю при поддержке господина де Ферье заручиться благорасположением господина главного гардеробмейстера короля.
– В котором, вероятно, он вам и не откажет, сударь
– Полагаю, но, по правде сказать, хотя я и желал бы возвыситься… однако не честолюбие занимает первое место в моем сердце.
– Да, вы говорили, что несчастны в любви. Но несчастье такого рода не вечно… Иногда преданностью и постоянством можно невольно заставить полюбить себя того… кто вас не любит… или перестал любить! В противном же случае… нужно постараться забыть.
Фирмен Лапрад пристально взглянул на Татьяну.
– И вы забудете Анри де Шале? – спросил он.
– Нет! О, нет! – прошептала она, побледнев. – Но… я еще надеюсь…
– Что господин де Шале вернется к вам. От души желаю вам, сударыня, осуществления этой мечты! Но я не так счастлив, как вы; у меня нет надежды! Меня не любят… и никогда не полюбят!
– Что заставляет вас так полагать?
– Все… сила обстоятельств; характер той, которую я люблю. Наконец, предчувствие, этот тайный голос, который никогда нас не обманывает!
– Э! Все это может еще перемениться…
– Нет, я не обманываю себя на этот счет! Женщина, которую я люблю, не просто меня не любит… она мена ненавидит.
– Она знает о ваших чувствах?
– О! Если бы она о них знала, то к ее ненависти присоединилось бы еще и презрение.
– Презрение! Разве ваша любовь из тех, которую отвергают человеческие или божеские законы?
Фирмен Лапрад пожал плечами.
– Подчиняется ли любовь, это всепожирающее пламя, каким-либо законам? Моя любовь еще не преступна, но сделается таковой!.. И кто виноват, однако, что это чувство, как пламя, овладело всеми моими помыслами, душой и сердцем? Теперь уже для меня нет надежды, так как через месяц эта женщина будет принадлежать другому, и тогда, чтобы не сделаться действительно презреннейшим созданием в мире, я покончу с собой!
– Неужели вы решитесь на столь ужасный поступок? – вскричала Татьяна, внимательно слушавшая и не спускавшая глаз с лица Фирмена, на котором так красноречиво выражалась вся игра его внутренних бурь.
– Это все, что в моей власти! – произнес он с трагическим жестом. – Но я, кажется, злоупотребляю вашей добротой, сударыня, – промолвил он спокойнее после некоторого молчания.
– Напротив, сударь! Вы даже не пользуетесь ею, – сказала Татьяна с любезной улыбкой. – Не обязана ли я вам столь многим… Послушайте, господин Лапрад, если вам не нужно мое золото, не откажитесь выбрать себе на память, в знак нашей дружбы, одну из этих вещиц.
Разговаривающие находились в роскошном будуаре, наполненном изящными и дорогими безделушками. Фирмен Лапрад небрежно взглянул на предлагаемые ему вещи, а затем остановил испытующий взгляд на Татьяне.
– Вы, кажется, занимаетесь оккультными науками, сударыня? – спросил он.
– Да, – отвечала русская.
– То есть, прикрываясь некромантией, кабалистикой, магией – всеми этими глупостями, которыми используют умные люди, чтобы морочить головы глупцам, – изучаете физику… астрономию… и в особенности химию?
– Так и есть. Изучать тайны природы – моя страсть. Мой дядя, который в молодости своей знал знаменитого алхимика Бернгарда де Трева, всегда поощрял мои занятия.
– Следовательно, вы занимались изучением и ядов… растительных, животных, минеральных?
– Конечно.
– Не будет ли с моей стороны нескромностью попросить вас показать мне образчик вашего искусства в этом деле? О, всего лишь показать!
Татьяна направилась было к открытой двери, за которой был коридор, что вел к ее лаборатории; Фирмен Лапрад последовал за ней, но вдруг, деликатно ухватив русскую за руку, воскликнул:
– Впрочем, нет, не сегодня! Не сегодня!
И со зловещей улыбкой он продолжал тихо, но так, чтобы его можно было расслышать:
– Это будет для меня сильным искушением… Лучше подождать… подождать еще немного!
Теперь Татьяна, в свою очередь, пытливо взглянула на молодого человека.
– Я обещала на деле доказать вам мою дружбу, – сказала она серьезно, – и сдержу слово! Однако подумайте вот о чем: некоторые средства наказания или отмщения следует употреблять лишь в самую последнюю очередь. Ваше намерение мне понятно… Но если труп не в состоянии будет выразить вам своего презрения, он вместе с тем не сможет уже и тронуться вашими слезами.
– Сударыня, – возразил Фирмен Лапрад, – позвольте мне вместо ответа задать вам один вопрос: вы любите графа де Шале… и любите до такой степени, что, несмотря на его холодность и равнодушие, все-таки не теряете надежды, что он вернется к вам. Ну а если эта надежда исчезнет? Если, несмотря на ваши мольбы и слезы… этот человек, который вчера еще был рабом у ваших ног, завтра оттолкнет вас со всей жестокостью властелина. Что вы тогда сделаете?
Татьяна хотела что-то ответить, но конвульсивный спазм исказил ее лицо; губы ее посинели, глаза помутились, лицо сделалось мертвенно-бледным.
– Не говорите! – с живостью вскричал студент. – Ваш ответ понятен. И этот ответ доказывает, что мы оба думаем о сердцах бесчувственных и неблагодарных. В настоящую минуту для меня достаточно и того, что наши мнения сходятся. До свидания, сударыня, а может быть, и прощайте… потому что, если я забуду или излечусь, то мы не увидимся более. Но если вы увидите меня снова… это будет значить, что я страдаю более чем когда-либо… и тогда вспомните о вашем обещании… Я приду требовать его исполнения, и потребую!
– Хорошо! – произнесла Татьяна, прощаясь.
Фирмен Лапрад поклонился и вышел.
Теперь последуем за покинутой любовницей графа де Шале, вышедшей принять человека, чей неожиданный визит помешал ее беседе с тем, кто должен был возвести графа на эшафот.
Впрочем, по правде сказать, не помешал, так как Татьяна обрадовалась появлению этого безнадежного любовника, рассчитывая, несомненно, сделать его полезным орудием своих замыслов.
Адвокат – так как Фирмен Лапрад к тому времени уже не был студентом, – сидел в глубокой задумчивости в комнате, похожей на рабочий кабинет или библиотеку. Склонив голову на руки, он сидел неподвижно, устремив взор на одну точку, и не слышал даже, как вошла Татьяна.
Она с минуту рассматривала его и наконец, подойдя, легонько постучала ему по плечу, сказав:
– Так это вы, господин Фирмен Лапрад. Похоже, ваши страдания лишь усилились?
Он быстро вскочил.
– Так вы меня узнали, сударыня? – вопросил он.
– Я всегда и везде узнаю друга.
– Друга?
– Конечно!.. И в доказательство того, что я вас таковым считаю, готова дать вам лекарство от вашей болезни. Вы ведь за этим и пришли, не так ли?
– Да, сударыня.
– Хорошо.
Она подошла к столу, на котором стояла великолепной работы шкатулка и, вынув из-под корсажа ключик на золотой цепочке, стала ее отпирать, но вдруг остановилась.
– Простите, – сказала она, посмотрев на Фирмена, следившего за ней с лихорадочным нетерпением, – но не могла бы я прежде узнать, как вы собираетесь использовать то, что я вам дам?
Молодой человек нахмурил брови.
– О! – продолжала она. – Мною руководит не простое любопытство… а ваши интересы… потому что, если не ошибаюсь, дело идет о мщении… а не о глупом и низком самоубийстве? Вы желаете ее смерти… а не вашей?
– Да, ее смерти, – повторил Фирмен Лапрад и добавил со злобой: – Ах! Отчего я не могу в то же время уничтожить и его?
– Что ж, – сказала она, – тогда слушайте. Есть степени наказания, как и провинности… я могу предложить их вам на выбор. Например: смерть мгновенную, как громовой удар. Затем, смерть медленную… постепенную… без всяких симптомов, как смерть угасающего старика… или младенца. Или смерть ужасную… чудовищную, проявляющуюся в страшных мучениях… когда все внутренности горят… все члены выгибаются в судорогах… рассудок помрачается… когда все естество так мгновенно разлагается, что за несколько минут очаровывавшее и пленявшее вас личико становится отвратительным и ужасным… Какую же из этих трех смертей вы выбираете?
Фирмен Лапрад дрожал, слушая Татьяну, которая объясняла ему различные свойства ядов с хладнокровием торговца, описывающего достоинства своих товаров.