– Я хочу смерть мгновенную… – пробормотал он.
– К вашим услугам, – проговорила спокойно Татьяна.
Она открыла шкатулку. На атласной подушке, размещенные в симметрическом порядке, как драгоценные украшения, лежали штук двадцать хрустальных пузырьков, заключавшие в себе разноцветные порошки или жидкости…
Татьяна выбрала пузырек с фиолетовым порошком.
Фирмен Лапрад протянул уже было за ним руку, но русская, словно мать, играющая со своим ребенком, спрятала от него столь желанную вещицу.
– Не так быстро! – воскликнула Татьяна. – Минуточку, господин Фирмен Лапрад! Этот пузырек содержит в себе мщение, наслаждение богов, как уверяют. Такой подарок с моей стороны не заслуживает ли некоторой признательности со стороны вашей?
Брови молодого человека снова нахмурились.
– Условия! – вскричал он. – Кажется, полгода тому назад вы поклялись доказать мне вашу дружбу.
– Я и не ставлю никаких условий, – возразила она. – Нет… вы вправе этого требовать от меня! Но вы согласитесь, я думаю, что такого рода услуга сама по себе устанавливает между нами некую… солидарность… если не более. Впрочем, перейдем прямо к делу. Иногда гораздо лучше высказаться откровенно, и я нахожу, что в данном случае именно так нам и следует поступить. Вы решились убить, я снабжаю вас средствами к этому; следовательно, я ваша соучастница. И теперь уже буду говорить с вами не как друг, а как соучастница, и скажу: чтобы утолить вашу ненависть, возбужденную равнодушием и презрением к вам, вы хотите уложить в могилу женщину; чтобы утолить мою ненависть, возбужденную во мне изменой, я хочу возвести на эшафот мужчину! Я помогла вам в вашей мести, сударь. Помогите мне в моей – и ваше будущее будет обеспечено.
Говоря это, Татьяна не сводила с Фирмена Лапрада глаз, словно желала передать ему через некий гипноз пожиравшее ее пламя возмездия.
Но Фирмен Лапрад покачал головой.
– Стоит ли говорить о будущем тому, – сказал он, – чья душа всецело занята настоящим? Что мне теперь до богатства и славы, когда я останусь один в этом мире!..
– Один!.. Полноте! Вы еще так молоды! В ваши годы можно легко забыть! В особенности – умерших.
– Вы тоже молоды, сударыня, – заметил Фирмен Лапрад с иронической улыбкой. – Так вы стараетесь возвести графа де Шале на эшафот лишь затем, чтобы лучше его забыть?
– Вы угадали, сударь, – отвечала Татьяна. – Умрет предмет моей любви – умрет, надеюсь, и сама любовь.
– Вы надеетесь!
– А разве вы не тешите себя такой же надеждой?
– К несчастью, когда предмет моих страданий окажется в могиле, я смогу считать выполненной лишь половину моей задачи…
– А!.. Так есть еще ненавистный муж… или любовник, которого вам нужно наказать?
– Муж… нет… нет!.. – пробормотал Фирмен, отведя взгляд в сторону. – Этот муж нужен мне живым. Впрочем, она его и не любит… она любит другого.
– Но этого другого… любовника… соперника… вы должны наказать. Подумайте, господин Фирмен Лапрад: если вы не осмеливаетесь употребить против него яд, то легко сможете от него избавиться с помощью оружия, как бы ни был он богат и недосягаем. Но оплатить это мстительное оружие можно только золотом. Есть оно у вас? То-то и оно… Помогите мне, и у вас в нем не будет недостатка.
Фирмен Лапрад уже начинал колебаться.
– В конце концов, – сказал он, – на одном ведь графе де Шале свет клином не сошелся! Полагаю, и кто-то другой вполне мог бы составить мне протекцию.
– Конечно! Например, кардинал де Ришелье.
– А! Так это для господина де Ришелье…
– Да… такова, по крайней мере, видимость…
– Понимаю; в сущности же, все это делается для вас. Что ж, я не отказываюсь, сударыня. Однако… чтобы предать в руки палача графа де Шале, фаворита короля и Месье… необходим какой-нибудь предлог. Он что, состоит в заговоре против министра?
– Да.
– Вы в этом уверены?
– Да.
– Кто вам это сказал?
– Пока никто. Но вскоре кое-кто скажет. Например, вы.
– Я?
– Да, вы!.. Являясь родственником графа де Шале, пусть и дальним, вы без труда сможете попасть в его дом.
– А письмо графини, его матери, еще шире раскроет мне двери…
– Вы видели графиню де Шале?
– Не далее как вчера дядя представил меня ей в замке Флерин, где мы были проездом из Бове в Париж.
– Вы были вчера у нее? В котором часу?
– Около двух часов пополудни.
– Вскоре после того, как я покинула замок…
– Как! Так вы тоже…
– Позвольте! Если вы вчера были во Флерине около двух часов, то вы должны были встретить там одного человека, судя по всему, весьма преданного семейству Шале…
– Паскаля Симеони… охотника на негодяев?
– Именно!
– Да-да, я… я его видел! А! Так вы тоже знаете господина Паскаля Симеони?
– Только вчера с ним познакомилась!.. И лишь для того, чтобы его возненавидеть! Преследуемая им, оскорбленная и униженная, я поклялась жестоко наказать его за дерзость.
Фирмен Лапрад вскрикнул от радости.
– Что с вами? – спросила его Татьяна.
– Что со мной? А то… что этот человек, которого вы так ненавидите, мой смертельный враг. Он тот, кого любит она, понимаете?
Черты лица Татьяны заметно оживились.
– И вы все еще не решаетесь действовать заодно со мной, когда вместе с графом де Шале погибнет и ваш враг?
– Действительно… – пробормотал Фирмен Лапрад, – об этом я не подумал. Но вы не ошиблись; судя по тому, что я видел во Флерине, Паскаль Симеони беззаветно предан Шале. В частности, в замке он больше часа о чем-то беседовал с графиней.
– Вот-вот. Это она ему про меня рассказала…
– Очевидно, он приехал в Париж, чтобы послужить молодому графу.
– Чтобы послужить ему в заговоре против его преосвященства.
– И, раскрыв этот заговор, я избавлюсь также и от моего соперника!.. Ах! Теперь я больше не колеблюсь. Я ваш душой и телом! Приказывайте, сударыня! Что я должен делать?
– Вот это мы сейчас и решим, господин Фирмен Лапрад, вместе с еще одним человеком, который дожидается меня в гостиной.
– С каким еще человеком?
– О! Не беспокойтесь! Во-первых, он не менее нас заинтересован в том, чтобы первый министр сохранил свой пост; во-вторых, он ненавидит охотника на негодяев лютой ненавистью! Пойдемте же! Пойдемте!
С этими словами Татьяна взяла молодого человека под руку и уже хотела было направиться к двери, но Фирмен остановил ее.
– Простите, сударыня, я уже сказал вам, что можете мною всецело располагать, и в знак искренности моих слов готов на все, что вы предложите. Но, соглашаясь послужить вам… и самому себе… пойти по тому пути, который вы мне укажете, я все же хотел бы сохранить полную свободу действий в том, что касается моего собственного возмездия. Яд… вы так и не дали мне яд, который я у вас просил, сударыня.
И действительно: задумавшись о чем-то своем, Татьяна машинально вернула пузырек с фиолетовым порошком на его прежнее место – в шкатулку.
– Вы правы, – сказала она, – я и забыла!
И вернувшись в шкатулке, она вынула оттуда пузырек и подала его молодому человеку.
– Вы уверены в действенности этого порошка, сударыня? – спросил он.
– Уверена, – отвечала Татьяна.
И тут же добавила:
– К тому же стоит ли убивать ее теперь, когда вы знаете, что тот, кого она предпочла, вскоре должен умереть?
– Умереть!.. Кто знает, как все сложится? Он силен… он ловок, он отважен, этот Паскаль Симеони, он может от нас ускользнуть.
– Не ускользнет!
– В конце концов… если и ускользнет… если по какой-нибудь случайности мы проиграем в той битве, которую собираемся ему навязать… ему и его господину… у меня, по крайней мере, будет средство против нее… надежное средство. Так, говорите, этот яд эффективен, сударыня?
– Сомневаетесь? Тогда подождите.
И Татьяна с некоторым раздражением – ей не терпелось присоединиться к господину де Лафемасу – позвонила в колокольчик.
Явилась Катя.
– Скажи, чтобы привели Хвата.
Вскоре один из карликов вошел в комнату с собачкой на руках. Это была великолепная шотландская левретка, тонкая, стройная, с продолговатой мордочкой, с шелковистой шерстью.
Увидев хозяйку, она вырвалась из рук карлика и с веселым лаем бросилась к русской.
– Молодец, Хват, умница! – сказала Татьяна.
Собака тихо уселась у ее ног и устремила на нее свои добрые глаза.
Между тем Татьяна взяла кусок сахара, открыла хрустальный пузырек и, посыпав сахарок пудрой, повернулась к левретке:
– Лови, Хват!
Собака поймала кусок на лету, но едва она его раскусила, как безжизненной массой растянулась на паркете. Ни крика, ни вздоха не вырвалось из груди бедного животного.
– Убедились, сударь? – холодно сказала Татьяна Фирмену Лапраду.
Тот молча поклонился, спрятал яд в карман и последовал за русской, пройдя мимо карлика, на лице которого не отразилось ни малейших эмоций.
Катя, камеристка, оказалась более человечной.
– Бедный Хват! – прошептала она, пустив слезу по уходе своей барыни. – Он так вас любил, Татьяна Михайловна… никогда никому не сделал ничего плохого… за что было его убивать?
Глава VIIКоторая вдвойне доказывает, что люди умные и великодушные часто делают большие глупости
Господствующей чертой характера Анри де Шале была гордость, непомерная гордость. Понятно, что, одураченный таким образом женщиной, молодой граф отнюдь не испытывал желания рассказывать кому бы то ни было об этом приключении, в котором он играл такую пассивную роль в особняке своей прежней любовницы – Татьяны.
Однако по некотором размышлении самолюбие графа и в этом случае преподнесло ему некоторое утешение. Если Татьяна сыграла с ним такую дерзкую штуку, то не доказывает ли это, что она все еще его любит? А как бы презрительно ни относились мы к особе, питающей к нам подобное чувство, никогда сильная страсть не оскорбит нас. Напротив, самое жестокое сердце припоминает всегда без гнева все попытки заставить его полюбить себя. Чувства Анри де Шале по отношению к Татьяне уже остыли… Она же, напротив, все еще продолжала его любить, и поэтому, несмотря на свое минутное поражение, он все-таки имел над ней преимущества и, чтобы закрепить их за собой, решил не выказывать ни малейшего неудовольствия своей бывшей любовницей и предать этот эпизод полнейшему забвению.