– Кто такой? – спросил Лафемас.
– Маркиз де Пюилоран, – отвечала Татьяна. – Он очень ко мне расположен. Под предлогом поместить к Анри человека, который сообщал бы мне о его образе жизни, я попрошу маркиза принять участие в господине Фирмене Лапраде. Думая, что угождает все еще любящей женщине, Пюилоран услужит мстительной любовнице.
– Великолепно придумано! – вскричал Лафемас. – А так как господин де Пюилоран в качестве друга Шале должен быть и в числе заговорщиков, конспирирующих против его преосвященства, то, принеся наказание графу, он и сам получит свою долю! Ха-ха!
Татьяна задумалась было над тем, что падение Анри де Шале увлечет за собой человека, который не сделал ей ничего плохого, но затем, махнув рукой, проговорила тихо:
«Что ж, если поток увлечет его, тем для него хуже! Будет знать, как бросаться в воду!»
Мы видели уже, что Татьяна не ошиблась в готовности Пюилорана оказать ей услугу. В полной уверенности, что это не более как угождение тоскующей женщине, маркиз даже обрадовался возможности подшутить над Анри де Шале и охотно согласился взять под свое покровительство Фирмена Лапрада.
История о нападении на него студентов на Новом мосту была всего лишь легендой, выдуманной этими господами для возбуждения в графе сильнейшей симпатии к молодому адвокату.
Разве что, рассказывая эту историю, Фирмен Лапрад счел необходимым приукрасить ее такими подробностями, которые, как мы видели, удивили самого маркиза.
Пюилоран никак не ожидал, что его протеже придаст этой истории такой политический колорит.
Но так как, в сущности, тут не было ничего противного мнению обоих вельмож, то маркиз нисколько и не был шокирован подобной вольностью. Напротив! Мы видели, как он продолжал хлопотать об определении адвоката в секретари к графу.
Гордый и довольный собой, Фирмен Лапрад вошел в особняк Ферье, куда и мы последуем за ним.
Первым, кто ему повстречался в вестибюле, был кучер Лапьер.
Мы знаем, что адвокат не любил этого честного слугу за его преданность молодой госпоже, преданность, которая раздражала его, тем более что он видел в ней скрытую для себя угрозу.
В настоящую минуту веселая и сияющая наружность Лапьера в особенности не понравилась Фирмену Лапраду.
Он намеревался было уже пройти мимо кучера, не удостоив его взглядом, как тот, со свойственной старым слугам фамильярностью, сказал:
– Поспешите, господин Фирмен, если вы и сегодня не хотите пропустить случая.
– Какого случая?
– Да пожать руку этому храброму господину Паскалю Симеони, который сидит теперь у барона со своим другом, господином Антенором Ла Пивардьером.
– Вот как! Господин Паскаль Симеони здесь? Тем лучше! Благодарю, Лапьер.
– Тем лучше!.. Благодарю, Лапьер! – проворчал слуга сквозь зубы вслед удалявшемуся Фирмену. – Однако с каким удовольствием отправил бы ты этого господина Паскаля Симеони к черту!.. Да не сладить только с ним!.. Береги же ты свою шкуру, хозяин… у меня теперь есть помощник… мы кое-что знаем о тебе, да помалкиваем до поры до времени…
Между тем Фирмен Лапрад поднялся на лестницу, ведущую в гостиную, где сидели гости.
Но прежде чем войти туда, он отворил маленькую дверь на левой стороне площадки. Старая Бертранда появилась на пороге небольшой комнатки, выходившей окнами во двор.
– Он здесь, – проговорила она тихо.
– Знаю, – отвечал адвокат тем же тоном. – Есть еще что нового? – продолжал он допрос.
– Ничего!
– Не возвращался ли опять тот молодой человек, что приходил к нему?
– Нет!
– Наблюдайте же! Мне необходимо узнать имя этого молодого человека… равно как и всех, кто к нему явится.
– Я все для вас сделаю, сударь!
– Хорошо.
Мы забыли сказать, что по совету Лафемаса и Татьяны Фирмен Лапрад устроил постоянный надзор за всеми поступками Паскаля Симеони в «Золотой колеснице». Молодым человеком, о котором только что шла речь, был Жуан де Сагрера, которого старая шпионка видела в тот день, когда он завтракал у своего друга Паскаля.
Только не предупрежденная еще о своих новых обязанностях, она не подумала справиться об имени молодого красавца-вельможи.
В этой комнатке было маленькое зеркальце, в которое Фирмен Лапрад поспешил взглянуть на себя. Он был очень бледен… Однако, преодолев волнение, вызванное известием о предстоящей встрече с соперником, он изобразил даже нечто вроде улыбки на своем лице.
«Что ж, – думал он, – посмотрим, как-то меня встретит этот господин».
Этим господином был Паскаль Симеони. И этот господин встретил его если и не радушно, то все-таки весьма вежливо.
«Она, должно быть, передала уже ему, что я в эти дни не приставал к ней с моей любовью! – подумал Фирмен Лапрад. – Прекрасно! И чтобы мне быть еще свободнее в моих действиях, необходимо утвердить их в том предположении, что я отказался от… моей безнадежной страсти».
После того как произошел обмен первыми комплиментами, Фирмен Лапрад пожал руку Антенору де Ла Пивардьеру. Что до Паскаля Симеони, то тот довольствовался простым кивком.
– Откуда возвращаешься, мой милый Фирмен? – вскричал барон. – Еще несколько минут – и ты бы не застал уже наших дорогих гостей, которые собираются уже уходить. А я уверен, что ты очень сожалел бы об этом! Вот господин Паскаль Симеони второй уже раз доставляет нам удовольствие своим посещением.
– И надеюсь, не последний! – сказал Фирмен Лапрад.
– Я тоже на это надеюсь, – произнес Паскаль. – Мы соседи, и я позволю себе воспользоваться иногда таким радушным приглашением.
– А сейчас отказываетесь отобедать с нами! – прервал его барон. – Скажите, пожалуйста, что вам мешает пообедать у нас, а?
Во взгляде, которым наградила Паскаля Анаиса, тоже был немой вопрос. Скорее для нее, нежели для ее супруга, он ответил:
– Если вы непременно желаете знать причину тому, господин барон, то я должен вам объявить, что сегодня память по моей матери, и я отправляюсь на кладбище.
– Она умерла в этот день? – спросила Анаиса.
– Нет, мадам, не умерла, а родилась.
Затем последовало минутное молчание, которое прервал Фирмен Лапрад.
– Такова жизнь! – произнес он поучительным тоном. – Печаль в ней сталкивается с радостью, и наоборот! Вот ваша душа погружена сегодня в горестные воспоминания, мое же сердце переполнено радостью… и я спешил сюда объявить скорее моему дядюшке и тетушке об этом счастливом событии в моей жизни. Но буду говорить прямо: вы, сударь, вероятно, знаете графа де Шале, так как мы были вместе с вами в замке Флерин, у его матери, которая, кажется, очень дружески к вам расположена, и, стало быть, вам небезынтересно будет знать, что по отзыву обо мне этой любезной особы я удостоился чести поступить секретарем к господину графу де Шале.
Барон привскочил на стуле при этом известии. Даже Паскаль Симеони и баронесса не могли не выразить удивления, услышав такую новость.
Что до Ла Пивардьера, то он довольствовался тем, что поклонился и сказал:
– Черт возьми! Секретарь одного из первых вельмож двора! Далеко пойдете, господин адвокат!
– Да это, наверное, шутка! – вскричал барон де Ферье, не зная, радоваться ему или удивляться. – Как, Фирмен?.. Ты… секретарь господина де Шале… и так вдруг! Кто же это тебе сказал?
– Сам господин граф, дядюшка.
– Он сам? Разве ты был в его доме?
– Я только что оттуда.
– И ты представлялся ему… один?
– Нет! Вы уж меня извините, милый дядюшка, что я с вами не посоветовался в этом случае. Но совершенно непредвиденная встреча…
– Непредвиденная встреча, говоришь?
– Да, с одним дворянином, который очень ко мне расположен…
– Дворянином! Каким дворянином?
– Сейчас расскажу вам, дядюшка, все как было. Однажды, в зимний вечер, в конце прошлого года, я имел случай оказать небольшую услугу маркизу де Пюилорану, когда его намеревались ограбить разбойники. Я, разумеется, совершенно забыл об этой услуге… но маркиз сохранил о ней воспоминание. Повстречав сегодня меня в саду Тюильри и узнав о моих планах и надеждах на будущее, этот любезный вельможа, упрекнув меня в том, что я ранее не подумал обратиться к нему, пожелал немедленно доказать мне свою признательность. «Я в самых дружеских отношениях с господином графом де Шале, – сказал он, – и он ни в чем мне не откажет. Поедемте сейчас же к нему, мой дорогой Лапрад». Мог ли я не воспользоваться таким случаем? На мое счастье, господин граф только что получил письмо от госпожи графини. Представленный лучшим другом, рекомендованный матерью, я имел все шансы быть благосклонно принятым. Остальное вам известно, дядюшка! О! Конечно, я всем этим обязан все-таки вам, и надеюсь, что вы отправитесь завтра со мной поблагодарить графа за оказанные им милости вашему племяннику. Итак, я секретарь фаворита короля и Месье. Ах, поистине это счастливейший день в моей жизни! Извините, господа, что я так предаюсь моей радости при вас. Но признаюсь, я честолюбив; теперь же для меня открыты все дороги к почестям и богатству… и сознаюсь еще раз – хоть, быть может, вы и посмеетесь надо мной, – от гордости и радости у меня голова идет кругом.
Последние слова были обращены исключительно к Паскалю Симеони. Обманутый таким воодушевлением адвоката, тот серьезно возразил ему:
– Но я и не думал смеяться над вами! Что может быть естественнее и похвальнее вашей гордости: не поступаете ли вы на службу к одному из могущественнейших и благороднейших вельмож?
Но тут пробило два часа, и Паскаль с Ла Пивардьером встали, чтобы откланяться.
– Итак, вы решительно не останетесь сегодня у нас обедать, любезный господин Симеони? – вскричал барон. – Могли бы отправиться на кладбище и позднее… а теперь мы бы вместе выпили за благополучное начало карьеры моего дорогого племянника.
Паскаль покачал головой.
– Нет, молитвы о матери откладывать нельзя. Пообедаем вместе в другой раз. До свидания, сударыня! Прощайте, господа!