— У них еще вино есть, — сказал Харальд, показывая глазами на вторую девицу.
— А девки-то красивые, — отметил Готлиб.
— Ты будешь пить вино? — спросил Харальд.
— А оно не отравлено? — с опаской поинтересовался Готлиб.
— Не должно быть, — сказал Харальд.
— Лучше не пить их вина, — сказал Готлиб.
— Слышал, что у местных хорошее вино. Я попробую это вино, — сказал Харальд.
— Как бы мне не остаться без лучшего воеводы. Пусть кто-либо другой попробует, — сказал Готлиб.
— Вы не бойтесь — вино не отравлено, — сказал Доброжир.
Даны уставились на Доброжира настороженными взглядами.
— Этот дикарь знает наш язык? — спросил Готлиб.
Харальд вгляделся в лицо Доброжира. Лицо сияло простотой и любовью.
— Вряд ли. Видно же, что он дурак, — сказал Харальд.
— Дурак или притворяется дураком? — спросил Готлиб и подумал вслух: — Может, сразу его повесить?
Доброжир вздрогнул.
— Давай повесим. На воротах, — сказал Харальд.
— Погоди, — сказал Готлиб.
Доброжир взял чашу из рук девицы, отпил глоток и снова протянул чашу данам.
— Пьет вино, — отметил Готлиб.
— Показывает, что вино не отравлено. Надо попробовать вино, — сказал Харальд.
Готлиб кивнул головой.
— Ладно. Пробуй.
Харальд взял чашу и сделал глоток.
— Вино и в самом деле отменное, — сказал он и снова приложился к чаше.
— Хватит, — сказал Готлиб. - А то и в самом деле у тебя живот разболится.
Опустошив чашу, Харальд рассмотрел ее.
— Однако чаша золотая.
Готлиб взял чашу в руки поднес к глазам. Рассмотрев, сделал радостный вывод:
— Значит, в этом городе много золота.
— Должно быть, тут и много вина, и многого другого, — сказал Харальд.
Готлиб передал чашу слугам и сказал:
— Надо будет приказать воинам, чтобы никто не смел лазить в склады местного конунга. Сначала я сам проверю, что там имеется.
— Позволь мне проверить винные склады, — сказал Харальд.
Готлиб рассмеялся:
— Ты хочешь один выпить все вино?
— Нет! Конечно же — с тобой! — со смехом проговорил Харальд.
— Чувствую, мы хорошо повеселимся в этом городе, — сказал Готлиб.
Харальд обвел похотливым взглядом девок.
— А девки здесь красивые. Надо будет заняться ими, — проговорил он.
— Немного погоди. Сначала войдем в город, — проговорил Готлиб и отдал приказ: — Всем улыбаться! Пусть думают, что мы их друзья. И никого не трогать. Успеем.
Видя, что суровые лица разбойников смягчились, Доброжир повеселел.
— Милости просим, дорогие гости, — пропел Доброжир.
Готлиб снова не понял его слова. Ему надоел такой разговор, и он спросил через плечо:
— У нас кто-либо знает их дикарский язык?
Харальд поманил одного из воинов.
— Олав, иди сюда.
Воин в простой одежде быстро подбежал к Харальду.
Харальд кивнул на Доброжира:
— Поговори с ним.
— Спроси, Олав, чего он говорит? — спросил Готлиб.
Олав обратился к Доброжиру на ломаном языке:
— Ты кто есть будешь?
Доброжир поклонился и сказал:
— Я городской глава.
— Как есть твое имя? — спросил Олав.
— Доброжир. Я главный в городе, — сказал Доброжир.
— Дебргир. То есть — бургомистр?
— Ну да — по-вашему так, — поклонился Доброжир.
— Что это все обозначает? — спросил Олав и показал рукой на людей за спиной старшины.
— Мы так встречаем дорогих гостей, — сказал Доброжир.
— Гостей? — изумленно спросил Олав, бросил беглый взгляд на конунга, который слушал их с высокомерным видом, и жестко проговорил: — Дебргир, я этого даже не буду говорить конунгу, потому что он тут же велит повесить тебя. Мы не гости — мы хозяева!
— Но... — попытался объяснить свои намерения Доброжир.
— Все не имеет значения. Пока важно одно — ты сдаешь город? — перебил его Олав и многозначительно прикоснулся к рукояти меча.
Доброжир испугался:
— Конечно.
Олав отвернулся от него и сказал Готлибу:
— Он бургомистр, и его зовут Дебргир. Он сдает город.
— Плевать на его дикарское имя, — сказал конунг Готлиб.
— Он может пригодиться в чужом городе, — сказал Олав.
— Когда понадобится, тогда и позовем, — сказал Готлиб.
Харальд громко захохотал:
— Отныне его зовут — раб! Склав!
— Негоже обижать хозяев, — обиженно проговорил Доброжир, поняв, о чем идет разговор.
— Молчи, дурак, не видишь, — я спасаю твою жизнь, — сказал Олав.
Готлиб нетерпеливо обратился к переводчику:
— Олав, что он еще там лепечет на своем тарабарском языке?
— Он просит взять его дары, — сказал Олав.
Готлиб небрежно бросил через плечо.
— Харальд, возьми его паршивые дары. Лучше бы золота и серебра побольше принес.
— Это у них мы возьмем и сами, — сказал Харальд и потянулся к подносу с хлебом.
— Хлеб должен взять ваш конунг, — сказал Доброжир.
— Чего этот толстяк опять лопочет? — спросил Готлиб.
— Он говорит, что дары должен взять конунг. Он должен отломить кусочек хлеба, окунуть его в соль... — сказал Олав.
— Это соль! — радостно воскликнул Готлиб, и в его глазах загорелся жадный огонь.
— Соль, — сказал Олав и продолжил: — Толстяк говорит, что ты, конунг, должен съесть этот кусочек хлеба, затем выпить вина. Потом дары можно передать слугам.
— Глупости, он не может указывать мне, что я должен делать, — сказал Харальд.
— У них такой обычай, — сказал Олав.
— Ах, вот что! — сказал конунг, протянул грязную руку к караваю, отщипнул кусок, окунул в соль, затем поднес ко рту, и остановился.
— А вдруг это, все-таки, отрава? — вспомнил он.
Олав покачал головой.
— Это не отрава.
— А если это и в самом деле отрава — то мы в городе убьем всех жителей, — сказал Харальд.
— Но я-то умру, — сказал Готлиб и подозрительно покосился на него. — Харальд, может, ты сам хочешь стать конунгом?
— Для этого я слишком прост и добр, — сказал Харальд. — Ешь конунг, а иначе они обидятся.
— Да плевать на их обиду, — сказал Готлиб.
— А ты не сомневайся в моей преданности, — сказал Харальд. — Как видишь, я выпил их вино и до сих пор жив.
— Ладно, — сказал Готлиб, засопел и отправил кусок хлеба в рот.
Вторая девица тут же поднесла ему чашу с вином, и Готлиб выпил из нее изрядный глоток.
После этого он повеселел.
— Девушек надо поцеловать, — сказал, улыбаясь, Доброжир.
— Чего он сказал? — спросил Готлиб.
Губы Олава растянулись до ушей, и он проговорил:
— Этот варвар говорит, что тебе теперь надо поцеловать девушек.
Готлиб расцвел в улыбке и жадно приложился к алым губам сначала одной девушки, потом другой.
Закончив обряд, он вытер губы и весело проговорил Харальду:
— А что — мне, пожалуй, нравятся местные обычаи!
— И девицы, — хохоча, проговорил Харальд. — Этих девиц надо приметить.
Готлиб кивнул головой.
— Если они и так будут послушны дальше, то мы здесь можем неплохо править, — сказал он.
Доброжир, видя, что контакт налаживается, уже сам полез к конунгу обниматься и целоваться.
— Идемте, гости, в княжеский дворец, там уже все приготовлено для пира, — сказал он с радушной улыбкой.
Харальд, не понимая, чего он хочет, стукнул его кулаком по лбу, и заслонил широкой грудью конунга.
Удар был сильный, и Доброжир от боли присел.
— Гости целуют хозяев, а не бьют их, — обиженно сказал он.
— Молчи, дурак! — сказал Олав.
Готлиб с досадой повел плечом.
— Чего ему еще надо?
Олав сказал:
— Этот дикарь зовет в город, в княжеский дворец, там все подготовлено для пира.
— Ну, так что еще ждать? Пошли! — сказал Готлиб, — пусть показывает дорогу.
Доброжир, получив разрешение, попытался идти рядом, показывая путь, но Харальд толкнул его в спину:
— Иди, варвар, впереди.
Глава 29
В город даны вошли почти всей дружиной. Только у кораблей оставили сторожей из слуг.
До ворот шли, насмехаясь над простодушием и наивностью аборигенов, но когда вошли в город, смех сам собой погас и сменился на возгласы восторга.
Первое удивление вызвали улицы, замощенные толстыми дубовыми досками.
Еще большее удивление вызвали сами дома. Они были совсем не похожи на те дома что видели норманны раньше.
На их родине дома, больше смахивали на землянки, а тут были огромные высокие дома из толстых бревен, в два, а то и три этажа, крытые чем-то серебристым. А крыши некоторых домов желтели даже золотом.
Но когда даны подошли к княжескому терему, великолепие дворца ввергло их в шок.
С робостью они вошли на чистый двор. Тут уже были расставлены столы с многочисленной снедью и кувшинами.
На расстоянии от столов стояли многочисленные слуги.
Зайдя на княжеский двор, Доброжир поклонился конунгу.
— Будьте дорогими гостями!
Олав перевел его слова, и конунг фыркнул.
— Скажи в последний раз этому дикарю, что мы не гости, мы хозяева. И пусть хорошо уяснит это, а не уяснит — повешу. И любого другого тоже.
Олав обратился к Доброжиру:
— Слушай, бестолковый толстяк, конунг сказал, что если ты еще раз назовешь его гостем, а не хозяином, то тебя тут же повесят. Конунг не любит повторять по нескольку раз, и, честно говоря, я удивляюсь, что ты еще не висишь.
Доброжир побледнел и сказал поспешно:
— Я исправлюсь.
Между тем Готлиб по-хозяйски прошел во главу стола и сел на место, полагающееся конунгу — большое кресло, покрытое дорогими тканями.
Подобной роскоши он еще не встречал, поэтому сначала уважительно пощупал ткань.
— Они глупцы, — сказал он и сел в кресло.
Рядом с ним по правую руку сел Харальд. Остальные места воины заняли по старшинству.
Доброжира за стол не пригласили, и он остался стоять.
Слуги налили вина в кубки, и Харальд поднял кубок и провозгласил тост:
— Друзья, поднимем наши кубки за нашего славного конунга Готлиба, даровавшему нам эту победу!