то-то делать?
— Их кормят?
— Нет, конечно.
— И что ты предлагаешь? — спросил Готлиб.
— Надо избавиться от них.
— Отпустить заложников?
— Но один из сторожей убит. Убийц не поймали, — напомнил Харальд. — Убийство не должно остаться безнаказанным.
— Тогда собирай дикарей, — надо дать им жесткий урок, чтобы знали, как мы наказываем виновных, — сказал Готлиб.
— Уже распорядился, — кивнул Харальд.
К Олаву подошел слуга. В одной руке он держал меч, в другой платок. Олав взял меч и положил его перед Готлибом.
— Вот посмотри, конунг, меч, — сказал он.
Готлиб взял меч в руки.
Ножны были, украшенны золотом, серебром и драгоценными камнями. Готлиб осторожно провел пальцем по камням, и на его лице появилось восторженное выражение.
— Однако хорош меч, — сказал Готлиб.
— Что блестит снаружи, не всегда хорошо изнутри, — презрительно пробормотал Харальд.
— А мы посмотрим и изнутри, — сказал Готлиб, обнажил меч наполовину и попробовал ногтем лезвие.
Лезвие легко разрезало ноготь, и Олав поспешил предостеречь Готлиба:
— Осторожно конунг, этот меч очень острый. Дай покажу.
Готлиб вернул меч Олаву.
Выйдя из-за стола на середину зала, тот вынул меч, и приказал слуге, — дайте мне шелковый платок.
Происходящее заинтересовало всех присутствующих. Догадавшись, что собирается сделать Олав, они начали шумно заключать пари.
Слуга подал Олаву шелковый платок.
Выставив меч лезвием вверх, Олав поднял над ним платок. Все замерли.
Олав отпустил платок. Платок, медленно, осенним листом порхнул вниз. Покрыв лезвие, он не задерживаясь ни на мгновение, продолжил свой путь и мягко упал на пол.
Олав вставил меч в ножны, поднял платок и показал его — платок был разрезан на две части.
— О! Это сокровище! — послышались восторженные возгласы.
Олав подошел к Готлибу и подал ему меч.
— Мой любимый конунг, дарю тебе это сокровище. Этот меч может разрубить любые доспехи, так же, как и этот платок.
Готлиб взял меч, покрутил его, примеряясь в руке. Затем стал внимательно рассматривать клинок. В ухо ему дышал удивленный Харальд.
— Нет, я знаю толк в оружии и видел много мечей, но это не дамасский клинок, — сказал Харальд.
— Я тоже таких мечей в жизни не видел, — сказал Готлиб.
Харальд удивленно проговорил:
— Неужели местные мастера такие умельцы?!
— Они неохотно говорят об этом. Но, я уверен, что этот меч ими сделан, — сказал Олав.
— Я тоже добуду себе такой меч, — сказал Харальд.
— К сожалению, мы нашли только один такой меч, — проговорил Олав. — Я спрашивал старшину кузнечного ряда. Уверяет, что такие мечи делают только для конунгов. Они очень редки и дороги. Один меч стоит стада коров.
— Я конунг, значит, этот меч может быть только моим, — сказал Готлиб.
Он спрятал меч в ножны, встал с кресла и с помощью слуг прикрепил меч к поясу.
— Это хороший подарок, — сказал Харальд.
Готлиб заговорил торжественно:
— Один шепчет мне на ухо, что этот удивительный меч принесет мне корону датских королей. И потому я дам этому необычному мечу имя. Он так и будет зваться — «Меч Одина». А потому под страхом смерти никто не имеет права к нему прикасаться... Только настоящий конунг может владеть им.
Готлиб и Харальд, а вслед за ними и остальные даны, вышли на высокое крыльцо.
Здесь уже было приготовлено кресло. Готлиб сел в кресло, а старшие воины выстроились рядом с ним.
Посредине княжеского двора, там, где еще недавно стояли пиршественные столы, слуги ставили козлы, на козлы укладывали толстое бревно. В стороне горел костер, в нем калились железные орудия пыток.
Когда бревно было уложено, один из рабов, очень крупный, принес большой топор и, натужно хекнув, воткнул его в бревно.
— Вот теперь можно и творить суд, — весело сказал Готлиб.
Харальд подал знак, и воины палками загнали во двор толпу горожан. -Испуганные горожане старались прятаться в тени частокола.
Тем временем из подвалов вывели старшин. Они были в одних грязных рубахах, — всю дорогую одежду с них сняли стражники, — руки связаны за спинами. У многих были окровавлены лица, — стражники пока вели заложников, нещадно избивали их.
Подведя старшин к крыльцу, стражники, продолжая избиение, заставили несчастных встать на колени.
Харальд поднял руку, и стражники встали за спинами своих жертв.
Готлиб показал пальцем в крайнего пленника и спросил:
— Ты кто?
— Я Доброжир... — начал говорить, заливаясь слезами Доброжир.
— Впрочем, не имеет значения, как тебя зовут, дикарь, — прервал его конунг и громко заговорил, обращаясь к толпе: — Ночью был убит сторож на причале. Убийц было двое, и им удалось сбежать. Мы их обязательно поймаем и жестоко накажем. Но ваши старшины обязаны были следить за порядком в городе, но они не выполнили свои обязанности, а потому они должны быть наказаны.
Толпа молчала.
Доброжир попытался объяснить, что старшины не могли исполнять свои обязанности, потому что сидели в подвале.
Но, не слушая оправдания, Готлиб ткнул в него пальцем, и сказал:
— Вот этот жирный варвар слишком болтлив. Чтобы избавить его от этого греха — вырвать ему язык.
Двое стражников крепко ухватили за руки Доброжира. Третий вонзил толстые пальцы в глазницы старшины и потянул голову назад. Рот открылся.
В это время здоровенный раб, поднес раскаленные клещи и зацепил ими язык старшины. Изо рта старшины пошел густой белый дым. Сладко запахло горелым мясом.
Доброжир захрипел и начал неистово корчиться. Палач рванул клещи и торжествующе поднял их над головой. В клещах, словно толстый червяк, дергался кусок окровавленного мяса.
Стражники отпустили руки Доброжира, и он упал без сознания на землю.
Толпа окаменела от ужаса.
Готлиб показал пальцем на следующего. Это был Крив.
— О — этот кривой! — смеясь проговорил Готлиб. — Значит, надо ему уравнять глаза.
Палач принес следующее орудие похожее на небольшие вилы. Эти вилы он воткнул в глаза Криву.
Дальше Готлибу прискучило развлечение, и он вынес окончательный приговор сразу всем.
— Этих двух наказанных повесить на воротах города в назидание дикарям. А остальным отрубить головы, надеть на копья и выставить на площади.
Глава 53
Через несколько дней, проснувшись утром, Медвежья лапа почувствовал, что к нему снова вернулись силы. Встав с постели, он снял со стены любимый меч и сделал несколько выпадов, — меч в руке играл, словно тонкий прут.
Старый воин почувствовал, как в его жилах горячо заиграла кровь, а мускулистое тело заныло в желании действовать. Боярину захотелось, как в молодости, схватить меч и выбежать, как был в полотняной рубахе и штанах, во двор, и босыми ступнями пробежаться по холодной и мокрой от ночной росы земле.
Но молодость давно ушла, и Медвежья лапа сунул ноги в растоптанные удобные сапоги, прямо на рубаху накинул кольчугу, прицепил меч к поясу, взял со стены топор и щит и степенно вышел во двор, на небольшую зеленую лужайку.
Здесь он занимался упражнениями с оружием около часа, с удовольствием ощущая, как по телу текут горячие потные ручьи. Боярин с радостью убеждался, что за время болезни воинские навыки он не потерял, хотя и сил несколько поубавилось, но это дело он посчитал поправимым.
Пока занимался, в голову ему пришла мысль, показавшаяся ему привлекательной. Поэтому он спрятал меч в ножны и пошел в конюшню.
Ворота в конюшню были приоткрыты, так, чтобы в них мог пройти человек. Конюх Сбыня, крепкий низкорослый мужик, метлой подметал площадку около входа. Заметив хозяина, он прислонил метлу к стене. Расплылся в широкой улыбке.
— Будь здрав, хозяин! — приветливо сказал он, кланяясь.
Боярин в ответ милостиво кивнул головой и спросил:
— А чего это ты конюшню днем держишь закрытой?
— Так подметал я перед входом, вот и прикрыл, чтобы кони пылью не дышали, — сказал Сбыня.
«Добрый конюх Сбыня! — радостно подумал Медвежья лапа и приказал: — Ну, так показывай, Сбыня, коней! Посмотрим, хорошо ли ты их содержишь?
Сбыня распахнул ворота и сказал:
— Заходи, хозяин. Смотри, — кони ухожены и в исправности. Мне нечего скрывать.
— Посмотрим, посмотрим, — сказал Медвежья лапа и зашел в конюшню.
В конюшне было чисто, приятно пахло горькой полынью: над воротами и на потолке висели пучки полыни.
— Чтобы отгонять комаров, — сказал Сбыня, заметив взгляд хозяина.
— Добро, — сказал Медвежья лапа и двинулся дальше.
В конюшне было тихо. Кони, тихо фыркая, жевали овес.
Медвежья лапа прошел по конюшне до конца, и пришел в хорошее настроение, — конюх знал свою работу.
— Однако в конюшне не все кони, — отметил Медвежья лапа.
Сбыня поторопился объяснить:
— Боярин, тут я держу коней для неотложных нужд, остальные на пастбище.
— Там они в сохранности? — спросил Медвежья лапа.
— Я приставил хороших сторожей, — сказал Сбыня.
— Хорошо, — сказал боярин и зашел в ближайшее стойло.
Конь покосился фиолетовым глазом на боярина и дрогнул тонкой кожей. Боярин ласково погладил его по шелковистому боку:
«Упитан, однако, — отметил в уме и заглянул под брюхо. — И вычищен, тоже».
Закончив осмотр, боярин пошел к выходу.
Сбыня, видя довольное выражение на лице хозяина, повеселел.
Проходя мимо коней, Медвежья лапа распоряжался:
— Этого коня... этого... и этого.
Сбыня кивал головой.
Выбрав трех коней, которые показались самыми сильными, Медвежья лапа приказал:
— Сбыня, через час приготовь их в дорогу.
— Сделаем, — сказал Сбыня.
Выйдя из конюшни, Медвежья лапа задержался. Сбыня поторопился к нему и на всякий случай уточнил:
— Один, боярин, пойдешь?
Медвежья лапа покачал головой и сказал:
— Найди-ка мне в попутчики двух крепких парней.
Теперь Сбыне было ясно, что боярин намеревается обернуться за один день, раз не берет заводных коней. Но путешествие, скорее всего, будет опасным, а потому и в самом деле ему требовались парни умелые в воинском деле.