Полна была, по-моему, законченная разгильдяйка. Она без устали грезила, как говорила моя бабушка, о небесных кренделях — то есть, о том, чего в реальной жизни быть не может. Центральную позицию в ее мечтах занимали шейхи с олигархами, проносящиеся с ветерком по Кутузовскому проспекту и Рублевскому шоссе. Один из них непременно должен был достаться ей. Моя профессия в ее представлении была тоже по-своему подернута дымкой романтики. Такое случается с людьми, в глаза не видевшими живого журналиста.
— Что надо, чтобы стать журналистом? — на полном серьезе спрашивала она у меня.
Объяснить ей это в нескольких словах было трудно.
— Понимаешь, Полина, — аккуратно отвечал я, — много чего. Я в университете учился, в студенческую газету заметки писал, в армии служил. Женился, разводился. Опыт, короче, нужен.
— А в армии страшно? — продолжала выпытывать она.
— Не особо. Там смешно даже иногда.
— Хочу быть журналисткой на телевидении, работать в «горячих точках», — призналась Полина. — Я видела, как бомбы рвутся, а они в касках и всё равно говорят, говорят.
Я не стал объяснять ей, что от бомбы каска вряд ли спасет.
— У тебя за сочинения какие оценки? — сменил я тему.
— Так себе, — не стала врать она.
— Плохо. Ты подтяни грамотность и книжек больше читай. Прежде чем говорить, надо иметь, что сказать.
Любимым своим произведением она назвала «Мастера и Маргариту», из чего я сделал вывод, что девочка, может быть, пока не совсем безнадежна… У Полины, кстати, была и младшая сестра Соня, лет пяти. Этот чрезвычайно живой ребенок приблизительно шесть месяцев в году радовал своей активностью дедушку и бабушку в Подольске. Затем наступала очередь Алёны. Детский сад Соня посещала нерегулярно — то из-за простуды, то просто потому, что ее маме лень было вставать по будильнику. В такие дни (жильцы сто шестнадцатой квартиры назвали их критическими) деятельная малышка перемещалась из комнаты в комнату, предлагая всем поиграть или порисовать с ней. Отказы она встречала пронзительным визгом и катанием по полу. Спать ангельское дитя укладывалось во втором часу ночи.
Соню мне было жалко. Взрослых, включая по большому счету и Алёну, ее потребности мало трогали. Невзирая на то, что в аренду давно была сдана вся, до последнего квадратного сантиметра, жилая площадь и даже часть нежилой, денег не хватало. Алёна повторяла эту мантру день за днем. Чтобы пополнить бюджет, она устроилась на полставки в фитнес-центр «Марабу». Выдавала клиентам ключи от шкафчиков, бахилы и полотенца, следила за тем, чтобы в кулере была свежая вода. Коллектив ей попался сложный, склочный.
— Русских нет, одни чебуреки, — пожаловалась она мне. — Своих за собой тащат. А у меня поясница больная, не могу тяжести поднимать.
С какими именно тяжестями Алёне приходилось иметь дело в «Марабу», и при чем тут национальная политика, я так и не понял. Само собой, при таком раскладе квартировала она вместе с Соней на кухне. Больше было негде. Туда же вселялся ее сожитель Валера, наездами посещавший сто шестнадцатую. Плечистый и шумный, не дурак выпить, но знавший меру, он срывался на шабашки то в Орёл, то в Курск, то еще дальше. За свое личное будущее был спокоен.
— Где стройка, там я, — уверенно заявлял Валера.
Денег ему хватало и на собственные текущие расходы, и на алименты бывшей жене. Что-то перепадало и Алёне. Перспективы их дальнейшего житья-бытья оставались, по-моему, туманными. Ко мне Алёна и Валера относились с известной долей уважения. Название моего СМИ они не могли запомнить, как ни старались, но интуитивно понимали, что связывать слова в тексты способен не каждый.
К прелестной квартире имело касательство еще одно живое существо. Идя по общему коридору в самый первый вечер, я действительно не обманулся: на полу, под листами картона лежал человек. Жил он когда-то этажом выше, а имя-отчество его было Митрофан Фомич. Он пал жертвой семейных разборок на поприще приватизации. Каким-то образом, призвав на помощь ушлых юристов, дорогие родственники смогли отобрать у него права собственника, а потом и выкинули свою жертву на улицу.
Митрофан Фомич был стар и не имел возможности платить юристам. Питался он то святым духом, то гуманитарной помощью отдельных соседей. Подкармливала его и Алёна, от которой я узнал эту историю.
— Человек всё-таки, — таким словами она завершила свое повествование.
По непрямой аналогии с творением Ильфа и Петрова, я прозвал квартиру номер сто шестнадцать «Вороньей слободкой». На ее квадратных метрах тоже кипела и бурлила своя непростая жизнь. Полина постоянно закатывала истерики, что было, в общем, неудивительно для её пятнадцатилетнего возраста. Соня швыряла оземь игрушки и требовала сей же миг отвести ее в «Макдоналдс». Алёна делала обход и по несколько раз заранее напоминала всем квартирантам о приближении срока оплаты. Когда приезжал Валера, на кухне происходили веселые пирушки. Хозяйка так же, как ее сожитель, из крепких напитков предпочитала водку, причем строго определенной марки — «Великокняжескую». Алёна была твердо убеждена, что лишь ей можно доверять. Закусывала она, как правило, спаржей и настойчиво продвигала этот продукт в наши массы.
— Ты только попробуй, — настаивала Алёна. — Это же полезно для здоровья.
Застолья продолжались до глубокой ночи, поскольку их участники смотрели «За углом-2», искренне переживая за героев шоу. Но даже когда все, наконец, отходили ко сну, уже часу в четвертом, запросто мог раздаться душераздирающий вопль. Я предпочитал не выходить из своей комнаты и не проверять, кто орет. Кажется, то Алёна с Валерой по примеру телезвёзд выясняли свои сложные отношения.
Когда мастеровитый Валера уезжал на очередную стройку, Алёну обуревала страсть к наведению порядка. Вернувшись со смены из «Марабу», она принималась разбирать и собирать какие-то тряпки, которых вдруг оказывалось жутко много. Часть этого скарба размещалась в шкафу, стоявшем в прихожей, и, как уже упоминалось, была первоначально принята мной за товары из магазина second hand. Перетаскивая с места на место образовавшиеся мешки, Алёна демонстративно вздыхала: «Хоть бы помог кто!». Жильцы хладнокровно игнорировали ее призывы.
Еще одним пунктиком Алёны была ванна. Даже один-единственный чужой волос на ее поверхности вызывал у нашей хозяйки поток горьких слов. Почему-то особенно перепадало гражданке Беларуси, которую Алёна за глаза подозревала в прогрессирующем облысении. Что за улики имелись в ее распоряжении, я не знал.
Таисия Петровна, с которой мне удавалась только поздороваться или попрощаться, всё свое мнение о «Слободке» выражала исключительно взглядом. В нем читалось что-то вроде: «Ну и зоопарк развели». Пара же из Казахстана пряталась в комнате с классиками соцреализма так хорошо, что я и поздоровался-то с ней за всё время максимум раз пять…
Собачилась владелица квартиры и с юным Анваром. Он вечно задерживал платежи, ссылаясь на скорую помощь брата. Алёна в ответ грозилась выкинуть его из чулана, уверяя, что у нее есть целая очередь претендентов на это замечательное место.
Что касается комнаты, где окопался я, то были в ней шкаф-купе, телевизор и диванчик. Имелся также выход на балкон, который вряд ли мог считаться плюсом. Алёна пользовалась им, таская и перетаскивая взад-вперед свои вещмешки, из-за чего чистоты и уюта отнюдь не прибавлялось.
— Ты прости, я быстро, — каждый раз приговаривала она.
Громадный холодильник посреди прихожей считался общим, однако оставлять в нем провизию было затеей рискованной. В первый день на «Слободке» засунул я туда кусок сыра, недоеденный мной, и очень об этом пожалел. Концы его не сыскал бы, пожалуй, сам Шерлок Холмс при содействии доктора Ватсона. С тех пор никакой лишней еды я на дом не приносил, а всё, что покупал в супермаркете поблизости, до последней крошки съедал на диванчике, расстелив бумажную салфетку. Кухней теоретически тоже можно было пользоваться, но ее санитарно-гигиеническое состояние отвратило меня от этой идеи. Так что ужинал я только сухим пайком, а по утрам пил кофе с печеньем уже на работе.
Так мы и жили. В отличие от блондинки Натальи, я протянул в квартире номер сто шестнадцать почти четыре месяца. Единственным ее бесспорным достоинством была, конечно, относительная дешевизна. Посему до поры, до времени я закрывал глаза и на дикие вопли в ночи, и на концерты Полины с Соней, и на вездесущий запах подгорелого масла. Им Алёна обильно поливала блюда из спаржи. Свою обувь я, в отличие от других квартирантов, никогда не бросал в общую кучу, а заносил в комнату.
— Ты, наверное, спокойный, как слон, — однажды сделала вывод Алёна, беседуя со мной на кухне.
Она зазвала меня туда, когда Валера снова отбыл в Орёл или Курск, и по ночам стало тише. Полина являлась со своих поздних гулянок на цыпочках и сразу ныряла в чулан. Соню в тот раз, по-моему, приютили на недельку дедушка с бабушкой. До прямого эфира из «За углом-2» еще оставалось время, и подвешенный на кронштейн телевизор я переключил на футбол. «Зенит», судя по всему, тщетно пытался пробиться в плей-офф Лиги чемпионов.
— В Тайланд хочу, — поделилась своей мечтой Алёна.
Она так и сказала: «Тайланд», через «й». Я, как заправский тайский слон, был спокоен и не стал поправлять.
— Отдыхали там?
— В прошлом году, — ответила Алёна. — Вчетвером дорого. Наверное, в этот раз кредит возьму.
Чтобы нарастить свой официальный доход, она, как выяснилось, устраивалась еще и в маникюрный салон. Со своей прибыли от аренды хозяйка «Слободки», понятно, налогов не платила.
— Не тяжко так? — спросил я, кося глазом в экран, где развивалась атака «Зенита».
— Живем один раз, — отмахнулась она, подцепляя вилкой овощной стебель.
В этот момент нападающий питерского клуба нанес удар по воротам из выгоднейшей позиции, но умудрился попасть в штангу. Партнер, успевший на добивание, с линии вратарской площади запулил мяч в небеса.
— Б…, куда ж ты бьешь, косое чучело! — рявкнул я, подпрыгнув на табуретке.