— За нами, — выдохнул Кокос.
— Суки, — сказал Харя, не совсем понятно, кого конкретно имея в виду.
Без привала всё равно было не обойтись. Старшой решил сократить его вдвое, а для поддержания формы приказал принять таблетки. К допингу он относился отрицательно, но без химии группа не справилась бы.
Огня, понятно, не разводили. Строение, давшее им приют, было в прошлом сараем. В нем, очевидно, хранился заботливо собираемый хозяйственный скарб, который в одночасье пошел прахом, и стоял чудом уцелевший верстак. Сгинувший хозяин, видимо, любил столярничать.
Домик у околицы, с выбитыми окнами и настежь распахнутой дверью, как место для краткого отдыха взводный забраковал. Его предварительно обследовали и ничего, кроме хаоса из черепков посуды и слипшихся тряпок, не обнаружили.
— Давно никто не заходил, — заключил Кокос при виде густого слоя пыли на полу, тряпках и застывших экскрементах.
В сарае было, как ни странно, почище. Это не понравилось Старшому. Себя он успокоил аргументом, что через два с половиной часа их тут не будет.
Пообедали, а заодно и поужинали оперативно. Спать в первую смену выпало курьеру и Харе. Кокос караулил, Старшой снова развернул карту. Двух драгоценных часов темноты было жалко, но командир трезво оценивал возможности людей.
«Ничего, нагоним», — подумал Старшой. По его расчетам, ближе к рассвету они должны были достичь Сызранского железнодорожного моста. Около въезда на него группу ждали те, кому предназначался пакет. Для встречи с ними надо было обогнуть скопище закопченных развалин, которые остались после июльских боев. Отдельный батальон чудом не полег там, вырвавшись из мешка под покровом ночи.
Было жарче, чем в Африке. Многоэтажные дома пылали, как костры. Из-за реки били «Грады». С какого-то аэродрома на востоке поднялись тяжелые бомбардировщики, сбросившие свой груз. Командующий армией Волжско-Уральской республики вовремя отреагировал на прорыв и погнал свои войска в контратаку, не давая врагу закрепиться и дождаться подкреплений.
Старшой с разведчиками прикрывал отход. В том аду взводный не чаял остаться в живых. «Хорошо, что в отпуск съездил», — пульсировала на периферии сознания одинокая мысль, пока руки и ноги делали то, что нужно. Притом саму недельную поездку он не назвал бы веселой.
Дома он побывал в начале мая, после госпиталя — впервые за всю войну. Ростов тоже бомбили, но меньше, чем Сызрань. Временную столицу прикрывали зенитные батареи. Явных разрушений было немного, но общий вид знакомых с детства улиц и людей на них Старшой оценил одним словом: «Безнадега».
Поношенная или явно ветхая одежда и обувь, осунувшиеся лица, тусклые глаза, вялые движения. Это можно было сказать про девять из десяти встреченных им прохожих. Более энергичным и сытым видом отличались разве что патрульные и те, кто состоял на государственной службе.
Жене и детям полагалось пособие как членам семьи фронтовика. Его хватало на хлеб, картошку и подсолнечное масло. Продукты распределяли по талонам, как прежде. Если бы не швейная машинка и постоянные клиенты из благополучных семей, голод давно взял бы за горло. Пенсионеры, включая родителей Старшого, распродали всё, что могли, и уже откровенно побирались.
Власть закрывала глаза на нищенство так же, как на черный рынок. У спекулянтов можно было купить что угодно — разумеется, не по твердым ценам. Работали в городе и рестораны, и другие увеселительные заведения, запрещенные уголовным кодексом. Все знали, что с них кормились военные и гражданские начальники. Знали, но придерживали языки: министерство охраны порядка не церемонилось со смутьянами и паникерами.
— Пап, а там тоже русские? — огорошил сын, расспрашивая об армии.
— Где? — переспросил Старшой, выгадывая время для ответа.
— У этих… сепаратистов.
В школе с первого класса рассказывали, что во всех бедах виноваты те, кто развязал кровопролитие. Республика оборонялась, ведя справедливую войну. Ее целью была полная победа и мир в границах бывшего СССР, а также построение общества на началах русского социализма. Про то, как будет выглядеть этот правильный социализм, не особо распространялись.
— И русские, и нерусские есть.
— Они того же хотят?
— В смысле?
Сын затронул недетскую тему.
— Ну, победы… и мира.
Старшой вздохнул. Проще было поднять взвод в атаку, чем объяснить девятилетнему ребенку то, в чем сам лейтенант плоховато разбирался.
— Вырастешь — поймешь, — отделался он общей фразой.
А дочь совсем не расспрашивала про войну. Судя по взгляду и манере держаться, она точно переросла свои одиннадцать лет и зим. Главное, что ее интересовало, уместилось в одном вопросе:
— Когда тебя отпустят?
Знал бы он сам, когда.
Предчувствия насчет сомнительного задания не обманули Кокоса. Всё окончательно пошло вразнос в этой сраной пустой деревне. Слава богу, он был начеку, и растущая луна светила в спины тем шестерым, показавшимся у опушки. Едва ли они взяли след группы: Старшой и его люди были профессионалами, не оставлявшими после себя ни сломанных веток, ни окурков с бумажками. Да и брели гости, не скрываясь. «Дремать будем в другой раз», — резюмировал Кокос, видя, что они держат путь прямо к сараю.
Обойтись холодным оружием никак не получалось ввиду численного перевеса противника. Позиция у разведчиков была идеальной, поскольку тропинка вела чуть под уклон и наискосок. Кричать: «Стой! Кто идет?» не имело смысла, ибо своих тут быть не могло. Времени хватило точь-в-точь, чтобы разобрать цели.
Стреляли одиночными, и все первые пули попали куда надо. Курьер тоже сработал четко. Еще двоих, кинувшихся бежать, как бараны, завалили в спину. Тишину, которая установилась потом, не нарушили ни чужие выстрелы со стороны леса, ни подозрительные движения там же. Тем не менее, к упавшим подбирались со всеми предосторожностями, держа «Калашниковы» наизготовку.
Один застонал протяжно. Кокос потыкал его носком походного ботинка, наклонился.
— Не-е-е-е-т, — разобрал он.
Малый выискался смышленый, без иллюзий относительно своей участи.
— Ты кто? Откуда?
Раненый дернулся и затих насовсем, уподобившись своей компании. По одежде и вещмешкам стало ясно, что это был никакой не десант южан. Впрочем, десант не повел бы себя по-дилетантски. На остатки деревни набрели обыкновенные бандиты, которые скрывались в буферной зоне. Сарай, похоже, был одним из их убежищ. Может, в нем или под ним, если тщательно поискать, обнаружился бы какой-нибудь схрон с награбленным добром.
Такая шушера, как правило, избегала связываться с военными и трясла мирных жителей, где они до сих пор оставались. Поскольку мирные в массе своей удрали в города с гарнизонами, бродячие банды всё чаще переключались на машины без сопровождения. Сами себя они величали партизанами, отличались садистскими наклонностями и подлежали казни без суда и следствия. На них даже патронов жалели, вешая пойманных у дорог.
Возиться с трупами, естественно, не собирались. Во-первых, бандитов не считали за человеческих существ. Во-вторых, следовало торопиться: мало ли кого могли привлечь выстрелы. Убитых оставили валяться там, где упали, вместе со всем барахлом и разнокалиберными стволами. Лишняя тяжесть была разведчикам ни к чему. В виде исключения Кокос снял с одного из тел нож — кустарного производства, но удобный для метания.
«Волки сожрут или собаки», — отстраненно подумал он. Одичалые псы, рыскавшие среди руин, порой были агрессивнее и опаснее волков. После отвода батальона в тыл Кокос слышал байки о том, что собачьи стаи заполонили всю Москву, где уже якобы расцвело людоедство. Своими глазами никто этого, понятно, не видел. Любые новости оттуда, выдаваемые за достоверные, вызывали у Кокоса большие сомнения. Простые натуры вроде Дуни глотали на «ура» даже истории от армейской газеты «За Русь!»
В боевые подразделения листок попадал нерегулярно, а попадая, заставлял многих солдат хохотать до слёз. Там печатали фантастические заметки о ратных подвигах, которых не могло быть в принципе. Кроме того, Кокос помнил, как газета уверяла своих читателей, что республика не поступится ни граммом суверенитета, а потом точно так же, на голубом глазу, воспевала мудрость главы государства, одобрившего соглашение с ООН «Гуманитарная помощь в обмен на ядерное оружие».
Соглашение он, вообще, оценивал как правильное. Где-то в Забайкалье одна воюющая сторона применила тактические ядерные боеприпасы, и последствия, по слухам, были жуткие.
А пока они ускоренным маршем, забыв про сон, двигались к цели. Таблетки оказывали бодрящее действие, и Кокос был уверен, что продержится до финиша. Зря, в конце концов, он тренировался в свободные часы?.. Увы, без пяти двенадцать в темном небе опять раздалось стрекотание вертолета.
Харя инстинктивно пригнулся, хотя пользы от этого был ноль. Он видал то, что оставалось от человека, попавшего под огонь четырехствольного авиапулемета, и это зрелище не добавляло аппетита. С вертолета время от времени выпускали осветительные ракеты, которые, искрясь и догорая, подолгу висели в воздухе. Трава, кусты и деревья под ними становились видны, как на ладони, окрашиваясь в неживой синеватый оттенок.
«Как в морге», — оценил Харя, хотя реальный морг не посещал ни разу. Группа угодила в знатный переплет. Преследователи точно знали их маршрут. На последнем участке вариантов не оставалось, достичь моста можно было только этим путем. Снова уходить к северу не имело резона: за ними развернулась охота, отсидеться и переждать в лесу им не дали бы. Стрельбой в деревне они выдали себя. Южане, похоже, были близко и вызвали своих.
Все четверо перебежками двигались по жидкой лесополосе мимо железной дороги. Пока им фартило. Еще Харя знал, что Старшой не теряет голову, даже когда всё летит в тартарары. После того, как прогорела очередная ракета и рокот вертолета начал удаляться восточнее, взводный подал сигнал остановиться. Вытащив карту из кармана жилета-разгрузки, он развернул ее, несколько