— Р-равняйсь! Смирно! — и занес руку для рапорта.
— Вольно, вольно! — Алексей Яковлевич сверкнул золотым зубом и поставил «дипломат» у бордюра. — Что, службу дальше несем?
— Товарищ подполковник, — замялся Михайлов.
— Да ладно, Николай Александрович, знаем уже, всё знаем… Так держать! Молодцы! — Алексей Яковлевич крутанулся на каблуках. — Кто у нас отличился?
— Садыев, товарищ командир.
Михайлов знал, что Алексей Яковлевич подобное обращение тоже любит.
— Вот, одни и те же, одни и те же… Старшина!
— Я, товарищ гвардии подполковник, — сержант Пазухов подался лицом вперед.
— Слушай боевую задачу. Как только боец всю посуду помоет, снимаешь его с наряда и посылаешь ко мне.
— Менять его в наряде, товарищ гвардии подполковник?
— Да. Буду сам воспитывать, — Алексей Яковлевич хихикнул, в упор глядя на дивизион. — А для всех в четырнадцать ноль-ноль, перед обедом, кросс. А с кросса — на полосу препятствий, — и опять хихикнул, заметив тоску во многих лицах. — Я из вас рейнджеров сделаю!
После энергичной постановки задач и команды «Разойдись!» строй начал ломаться. Потопала в затылок друг другу в составе трех человек радиотехническая батарея (прочие были в карауле и нарядах). Через минуту тронулась и вторая батарея, стартовая. Отдельно побрели офицеры, рассчитывая попасть на автобус, отъезжавший в направлении главного КП.
Алексей Яковлевич преднамеренно задержался у входа казарму, попинал решетку для чистки обуви, углядев под нею конфетный фантик и бычок. Еще раньше зоркий глаз его приметил порванную стельку на дне сточной канавы. Состав преступления был налицо.
Подождав еще малость и окончательно взлелеяв кипевшую уже минут пятнадцать (после получения позорного известия) ярость благородную, он пронзительно завизжал:
— Днева-а-а-льный!
Вылетел перепуганный гвардеец, придерживая между ног штык-нож. Глаза его блуждали, избегая командирского кинжального взгляда.
— Ну! — Алексей Яковлевич дернул его за штык-нож. — Заправься!.. Вот, и на солдата похож. (Дневальный замер). — Отвечай теперь!
— Чт-то отвечать?
— Обязанности почему не выполняешь?
— К-какие?
— Что, устава давно не учил? Мне с тобой заняться? — Алексей Яковлевич топнул ногой.
— Я учил…
— Плохо! Еще учить будем.
— Сейчас?
— Зачем сейчас? Сменишься, поужинаешь, к завтрашнему дню подготовишься, потом программа «Время», потом прогулка, песню споешь, на поверке постоишь, а потом и учить начнем. Я сегодня ответственный, остаюсь в ночь, так что нет проблем! — Алексей Яковлевич снова хихикнул, сверкая зубом.
Дневальный поник.
— Разрешите идти? — надеясь втайне, что забудет, хотя еще случая такого не было, чтобы забыл.
— Стой, вместе пойдем. Показывай, чего ты еще наворочал!
Взошли в тамбур, отделявший крыльцо от коридора. Алексей Яковлевич уверенно протянул руку вправо и, проведя ею по стене, сдернул крючок. Распахнулась дверца в шкафу, где содержались щетки, тряпки и прочие уборочные принадлежности. Достаточно было одного моментального взора, чтобы определить: бардак.
— Ёб…ый карась! — тут же зашелся командир, угрожающе приплясывая. — Гадюшник развели! Выгребай!
Дневальный руками потащил барахло, пробуждая дремавшие запахи. Звякнув дужкой, упало ведро, проливая мыльную пену. Избегая дневального, Алексей Яковлевич ногами нанес по ведру несколько метких ударов. На звон вроде колокольного, о пожарной тревоге, высунулся из столовой напротив дежурный — прапорщик Голубь.
— Ёб…ый карась! — еще крикнул Алексей Яковлевич, довершая разорение.
Прапорщик успокоено спрятался.
— Где второй дневальный? — заорал командир.
— Завтракает, — отвечал несчастный, думавший недавно, что раз ночь пережили, значит, главное позади.
— Какого х… он завтракает, когда не убрано? Дежурный по дивизиону где?
— Тоже завтракает.
— У вас тут что, ресторан? Страх потеряли? Кто дежурный?!
— Младший сержант Киселёв.
— Он долго у меня дежурным будет! В пять вечера сниму, а в шесть обратно заступит!
Побушевав еще немного, выкинув всё из тумбочки дневального (обнаружились крошки от печенья) и наказав скоблить металлический порожек, чтоб сиял, Алексей Яковлевич проследовал в собственную канцелярию. Открыв «дипломат», он разложил бумаги и стал точить карандаш. Опустившаяся затем тишина, которую нарушал один визг штык-ножа о порожек, продлилась недолго. Загремела решетка для обуви и раздались шаги, потом шушуканье.
— Ну, иди сюда, Киселёв, — Алексей Яковлевич показался в дверях канцелярии. — Заходи, рассказывай.
Киселёв помялся, оправляя форму. На лице его написано было совершенное недоумение: как рассказывать? для чего? стоит ли? было бы, о чем… Глаза излучали простоту и усердие.
— Крючочек застегни, — ласково продолжал Алексей Яковлевич, обходя кругом стол.
Киселёв истово содрогнулся: как он мог забыть? такое забыть?? поразительно! Пальцы его сами взбежали к воротничку, мгновенно исполняя приказание.
— Во-от, молодец-то какой, — сахарно резюмировал Алексей Яковлевич. — А я думаю, кто у нас отличник? Кого на отпуск представлять? А вот он — отличник, вот кого представлять надо… Видишь, командир какой старый стал. Убивать пора. («Пора», — ответили глаза Киселёва). Да-а… Дверь за нами закрой, дневальный, — пропел Алексей Яковлевич, беря в руки метровую линейку.
Дневальный повиновался. И остался рядом, слушать.
— Ух ты, молодец какой, — донеслось еще тише. Стало совсем тихо. Гудя, пролетела из спального помещения муха. И…
— Ёб…ый карась!!! — Рёв командира слился с хряском ломаемой об стол линейки. — Лычки сорву! Самого на кухню пошлю!
Дневальный отпрянул. Вошедший старшина Пазухов только головой покрутил, шевельнув губами, и поспешил в каптерку. Знал, что следующая очередь — его. Через пять минут, когда припрятано было кое-что ценное, разнесся крик:
— Старшина-аааа!
Пазухов показался.
— Я, товарищ гвардии подполковник.
— Ты как нарядом руководишь? — Алексей Яковлевич привстал на цыпочки, делаясь страшнее. — Они тебе скоро на голову сядут!
Помытарив и старшину, вместе с ним совершив ревизию в каптерке и не найдя ничего криминального, Алексей Яковлевич подобрел.
— Один ты у меня на уровне, — доверительно сказал он старшине. — Уйдешь вот, и куда я без тебя?
Пазухов всем видом показал: жалко. Служить ему оставалось до осени.
— Может, пристрою на дембель в первую партию, — тихо пообещал Алексей Яковлевич, — как лучшего сержанта. Что там у тебя?
— Ведомости на летнее обмундирование.
— Ну давай, трудись.
Выставив Киселёва, Алексей Яковлевич остался один в канцелярии. Гнев его совсем остыл. «Снимать наряд или оставлять? — думал он. — Ладно, позже решу. Время есть. Посмотрим, как поведут себя».
В дверь постучали.
— Да!
Снова старшина.
— Товарищ гвардии подполковник, Садыева привел.
— Запускай.
Садыев ступил боязливо, сдернул пилотку с головы.
— Надеть! — скомандовал Алексей Яковлевич. — Ты что, в церкви?
Садыев надел и ослабил правую ногу в колене.
— Смирно стой! Не рассыплешься, — Алексей Яковлевич усмехнулся. — Что, бессонницы не бывает?
— Нэ бивает бэссонница, — с трудом ответил Садыев. И умолк.
— Ну, постой тогда. Подумай, — и Алексей Яковлевич открыл книгу нарядов. Полистал страницы за последний месяц. Отметил про себя несколько фамилий. Выйдя в коридор (дневальный на тумбочке перестал дышать), покрутил ручку телефона.
— «Маяк», — буркнула трубка.
— Первую батарею седьмого дай.
После паузы ответил сам комбат.
— Майор Михайлов, слушаю.
— Николай Александрович, Горюнова подошли в казарму. Дело есть.
— Что, насовсем?
— Видно будет.
— Хорошо.
Воротясь, Алексей Яковлевич поглядел на Садыева.
— Подумал?
— Нэ знаю… зачем стоять, — так же лаконично ответил нарушитель, перейдя опять в положение «смирно».
— Верно, незачем стоять, — подтвердил Алексей Яковлевич. — Пошли!
На улице он приказал:
— Иди к пруду, стой там. Я подойду.
Понаблюдав, как Садыев ковыляет вдоль продовольственного склада, Алексей Яковлевич окликнул:
— Стой! — и спросил, приблизившись. — Чего хромаешь?
— Нога натёр. В караул нога натёр, — объяснил виновный. — Сапоги узкий, новый.
— Давай, выполняй, — подумав, сказал командир. — Там бегать не нужно.
Сгонявший на стартовую батарею дневальный привел Ахмедова, который дремал перед этим в ангаре с ракетой. Тарасов оказался в карауле. А Горюнов, последний из короткого списка, мысленно составленного командиром, прибыл позже всех, не шибко торопясь.
— Ага, подошел, — улыбкою встретил его Алексей Яковлевич.
— Я больной, — невозмутимо сообщил Андрей.
— Лечить будем! — ободрил командир.
Собрав всех троих за оградой у пруда, он измерял что-то ногами, пошептал, загибая пальцы, и откашлялся. Предстоял объем работ. Команда разгильдяев нацеливалась на срочный проект, вытекавший из приказа Первого. Вообще, командирам, и Алексею Яковлевичу в их числе, каждый день выпадали дела совсем невоенного свойства. Проще говоря, сугубо хозяйственные. В саратовском училище ни о чем таком и речи не вели, объясняя про зону поражения, да про углы обстрела низколетящих целей. До житейских материй бывшие курсанты доходил потом сами, уже в офицерском звании, открывая тут целые материки. Починка дряхлеющего забора, вырубка кустарника на позиции, рытье новых канав, засыпка дороги щебнем или — краски для казармы достать, или — шиферу привезти… Ко всему имел прямое отношение командир дивизиона. А еще железных уголков запасти, да ставни в караулке поменять. Ох, не любил такой мелочи Алексей Яковлевич, но приходилось вникать. Служба!
Как почти всякий (это он так думал) боевой офицер, полагал он хозяйственные хлопоты злостной растратой времени и сил, отвлечением от полноценной подготовки личного состава. «Солдат — не рабочий!» — иногда хотелось крикнуть ему на совещаниях у Первого, где потоками изливались новые планы: покрасить, выкопать, сколотить… Но персональный успех, а также расположение Первого он всегда ценил выше других понятий. И, будем откровенны, беспокоили его не тяготы солдатские, а дивизион в целом как единица: сумеет ли боевую задачу выполнить? не завалит ли службу? не подведет ли его, командира? А уж потом значились и вымпелы переходящие, и грамоты, и благодарности в приказах по части. Не зря портрет Алексея Яковлевича на стенде висел рядом с управлением бригады. Хороший такой, и седины еще не видно.