– Что значит «быстренько ретировалась»? Испарилась, что ли?
– Да нет. Юркнула в магазин «Модная галерея». Я бросилась за ней, но… в магазине этом столько людей. Она слилась с толпой.
– Женщина тоже была в норковом жакете?
– Нет, у нее шубка из хорька. Мех не такой дорогой, как норка, но смотрится очень хорошо и, главное, похоже. Кто не разбирается, может спутать с норкой.
– И куда она делась, эта дама в хорьке?
– Я ее потеряла из виду. Когда поняла, что не найду, выскочила на улицу. А тут эти две. Громова и Степа. Не знаю к корму бросаться: то ли к одной, то ли к другой. Громова в прострации: опять с двойником встретилась. Степа в истерике бьется. Оказывается, ее ни разу не обворовывали. Можешь представить, какой у нее был шок?
– Она до сих пор в шоке, – кивнула я на Степу, которая так и сидела, уставившись в одну точку. Жизни в ней было в эту минуту не больше, чем в искусственной елке, загодя прибранной к Новому году.
– Нет, тот шок уже прошел, – протянула Алина. – Ее второй волной накрыло.
– Не поняла? Это как?
– Слушай. Смотрю, мои дамы совсем расклеились: одна стоит как вкопанная, другая мечется по улице. Собрала я их в кучу, посадила в машину и повезла. Сначала Громову домой доставила, велела из квартиры не выходить. В таком состоянии можно и под машину угодить. Потом Степу в полицию повезла, заявление писать. Вору что нужно? Деньги! Деньги он возьмет, а сумку выбросит. Вдруг добрая душа сумку найдет и в полицию отнесет, или хотя бы один паспорт сдаст. Пришли мы в полицию, завели нас в кабинет дежурного, а там… Степа увидела портрет над письменным столом и обмерла.
– Она президента не видела? Кто там еще может висеть? – удивилась я. И правда, чьи портреты обычно вешают в официальных учреждениях?
– А вот и не только, – хохотнула Алина. – Огромная такая фотография, пятьдесят на восемьдесят. На ней мужик – явно криминального вида – очки темные на пол-лица, нос перебитый, улыбочка зловещая. Степа, когда его увидела, так дар речи и потеряла. До сих пор молчит.
– Ну а ты спросила, что за тип на том портрете?
– Спросила. Офицер, который у нас заявление принимал, сказал, что понятия не имеет, кто там на портрете. Портрет нашли в гараже у одного барыги. Понравился, забрали, у себя повесили. Теперь все ходят и спрашивают, кто это. Полицейских это жутко забавляет.
– Степа, ну кого ты испугалась? Мало ли кто на портрете? Или этот тип у тебя сумочку вырвал?
Степа мотнула головой, потом, заикаясь от волнения, сказала:
– Это Витька Шуруп. Его все в Белозерске знали, от мала до велика. Вор-рецидивист. Сколько трупов на нем, никто не считал. Много. Кличка его, знаете, откуда пошла? Он всегда делал контрольный выстрел, а в дырку шуруп вставлял. Визитная карточка своего рода. Хотите случай расскажу? Все принимали его за анекдот, но это было на самом деле. Не знаю, каким ветром Витьку занесло в театр. Давали «Евгения Онегина». Трагическая сцена – Ленский и Онегин на дуэли. Ленский после рокового выстрела замертво падает на сцену. В зале тишина, которую изредка нарушают всхлипы впечатлительных театралок. В эту минуту поднимается Витька и кричит Онегину: «Братан, ты чё?! А контрольный выстрел?» И что вы думаете? Прекратили спектакль? Ничего подобного. По залу прокатился шепот: «Шуруп, Шуруп». Онегин взглянул на суфлера, потом подошел к лежавшему на сцене Ленскому и выстрелил второй раз – в голову. Дали занавес. Аплодировал только первый ряд, на котором сидел Витька с приятелями. Вот такая история. Убили потом Шурупа, свои же.
– Вот видишь! Убили. Мертвого Шурупа зачем бояться?
– А затем, что если он в полицейском кабинете на почетном месте висит, толку от такой полиции мало.
– Зря ты так, Степа. Тебе же сказали, что не знают, чей этот портрет. Скорей всего так и есть. В полиции тоже приколисты служат.
– Взять хотя бы майора Воронкова, – Алина почему-то вспомнила о нашем общем знакомом. – Он каждый раз грозит нам выписать направление на пятнадцать суток в тюрьму. Не со зла же он? Шутит. Шутки у него такие ментовские.
Что есть, то есть. Отношения у меня и Алины с Воронковым Сергеем Петровичем более чем странные: нежная дружба, местами переходящая в лютую ненависть. Когда мы с подружкой не влезаем в какие-либо истории, Воронков – просто душка! Если же он нас встречает в том месте, где работает следственная группа, а это случается время от времени, он, мягко говоря, звереет, в выражениях не стесняется и каждый раз грозится сослать нас в ссылку, в тайгу. Туда, где на сотни верст нет ни единого человека, следовательно, и преступления совершаются крайне редко.
– Давайте оставим в покое майора Воронкова и рецидивиста Витьку Шурупа, – предложила я, – и вернемся к Лике Громовой. Значит, двойник все-таки существует. Если его видела Алина, то речь о галлюцинации не идет. Верно?
– Верно. Женщина не плод фантазии Громовой, – подтвердила Алина. – Она реальна, как я и ты.
– У нее где-то есть дом, прописка, – продолжила я.
– Ага, в том измерении, – отозвалась Степа. Ей так хотелось поверить в то, о чем писала в своих книгах любимая писательница, что она и нас пыталась сбить с толку. – Да будет вам известно, проводника могут видеть все, а не только те, к кому он послан. Часто люди встречают двойников своих друзей, здороваются с ними, а те проходят мимо или отвечают невпопад. Естественно, люди обижаются и только спустя какое-то время узнают, что здоровались, разговаривали не со своим знакомым, а с кем-то другим, но очень похожим.
– Значит, так, – перебила я Степу, – пока не доказано, что женщина, похожая на Громову, не посланник параллельного мира, будем считать ее реальным земным существом, человеком. Кстати, Степа, ты не захватила с собой в дорогу книгу Громовой? – с поддевкой спросила я. Если честно, то своим упрямством Степа меня весьма разозлила. – Хочется иметь представление, о чем твоя Громова пишет.
– Взяла, – не расслышав сарказма в моих словах, обрадовалась Степа. – Новая книга! Перед отъездом купила. Половину только прочитала.
– Это хорошо, что ты ее не дочитала. Завтра в агентстве дочитаешь.
– А почему я? – растерялась Степа.
– Потому что сегодня была моя очередь помогать Алене. Завтра могла бы, конечно, остаться Алина, но она видела двойника и потому знает, кто нам нужен. Я пойду за Громовой, а Алина будет караулить дамочку у магазина. Надо выяснить: кто она, где живет, где работает. Все элементарно просто. Возможно, Лика сама тронулась от своих рассказов.
– Она пишет не рассказы, а романы, – обижено поправила меня Степа и прежде чем, надувшись, отвернуться к окну, добавила: – Я тоже двойника видела и могла бы его узнать.
Но я менять своего решения не собиралась. Если уж договорились об очередности, то ее надо соблюдать.
– Кстати, я обещала Громовой заехать, как только улажу дела в полиции, – сказала Алина и поднялась со своего места, намериваясь тут же уйти.
– Я с тобой, – словно ужаленная, подскочила Степа.
– Куда? – возмутилась я.
– Сегодня твое дежурство, день еще не закончился, – так она ответила на мой ультиматум.
– Но… – я запнулась. По существу-то Степа была права.
– А что нам мешает поехать втроем? – хитро прищурилась Алина. – По-моему, в «Пилигриме» сегодня спокойно. Кто хотел уехать на праздники, давно позаботился и о путевке, и о билетах. Ты едешь с нами? – после недолгой паузы спросила Алина.
Она видела, как во мне борются два человека – директор туристического агентства и сыщик-дилетант, – и с интересом наблюдала, кто же победит.
– Еду, – приняла я предложение, на время позабыв о своем директорстве.
Степа надменно хмыкнула, но промолчала.
Прежде чем нам открыть, Лика довольно долго изучала нас через глазок. Услышав за дверью шорох, Алина громко сказала:
– Лика, это я, Алина. Со мной мои подруги. Откройте, пожалуйста.
Тут же щелкнул дверной замок, и дверь распахнулась.
– Не ожидала, что вы все придете, – призналась Громова. – Смотрю, на площадке стоит толпа. Очки остались рядом с компьютером. Не пойму, что за люди? Зачем пришли? Проходите, пожалуйста. Можете не разуваться.
Лика жила в крупногабаритной «двушке». Ремонт в ней делался давно. Тем не менее в квартире было чисто и уютно: мебель старая, но отполированная до блестка, всюду книги, на стенах картины, в основном пейзажи. На одной из книжных полок я заметила черно-белую фотографию в деревянной рамке.
– Лика, это ваш папа? – поинтересовалась я.
С портрета смотрел мужчина средних лет. Смотрел он строго и серьезно, прямо в объектив. На вид ему было лет пятьдесят. Поскольку фото было черно-белым, я подумала, что снимок делали давно, лет пятнадцать-двадцать назад. Узкие лацканы пиджака, галстук нелепой расцветки, тяжелая роговая оправа подтверждали мою догадку – фотография старая, нечеткая и расплывчатая.
– Нет, это мой муж. Павел Андреевич Громов, – удивила меня Лика. Увидев, как я смутилась, она пояснила: – У нас большая разница в возрасте, пятнадцать лет. К тому же, он всегда выглядел старше своих лет. Впрочем, наверное, профессор, член академии наук так и должен выглядеть. Ученый муж, – со вздохом произнесла Лика. – Когда я с ним познакомилась, думала, что ему далеко за пятьдесят, а оказалось всего сорок пять. На этой фотографии ему тридцать восемь. Здесь он сфотографирован для личного дела.
– А зачем такая большая фотография? – сморозила я.
– Фотография? – переспросила Лика. – Она была маленькая, а я увеличила ее специально для портрета. Уже потом, когда он заболел, – добавила она.
– Понятно, – протянула я. – Где же вы со своим ученым мужем познакомились? Алина говорила, что вы в свое время активно занимались спортом?
– В травматологии встретились. – По ее лицу пробежала едва заметная улыбка. – Я лежала с переломом ключицы. Ученица на меня свалилась. У Паши нога была в гипсе: поскользнулся на гололеде. Так мы и познакомились, прогуливаясь по больничном