вьер и столь же безобидную, как вкус того, что скрывалось под желтым кремом пирожных. Ненависть ощущала бы свое существование, но разницы не было бы никакой, напрасно она корчилась бы в яростных завитках: на обезоруженном лице увидели бы лишь несколько завихрений, неожиданных и плавных, как облака в небе.
«Это всего лишь мысли у нее в голове», – сказала себе Франсуаза.
На мгновение ей почудилось, что слова подействовали, оставались лишь маленькие виньетки, в беспорядке проплывавшие под светлыми волосами, а если отвести глаза, то их и вовсе не было заметно.
– Увы, мне надо идти! Я опаздываю, – сказал Пьер.
Спрыгнув с табурета, он надел плащ. Отказавшись от стариковских теплых шарфов, он стал выглядеть таким молодым и веселым. Франсуаза ощутила порыв нежности к нему, но то была нежность столь же одинокая, как и обида; он улыбался, и эта застывшая улыбка не смешивалась с порывами ее сердца.
– Завтра утром в десять часов в «Доме», – сказал Пьер.
– Договорились, до завтрашнего утра, – ответила Франсуаза. Она равнодушно пожала его руку, а потом увидела, как та сжимается на руке Ксавьер, и по улыбке Ксавьер поняла, что пожатие его пальцев было лаской.
Пьер удалился. Ксавьер повернулась к Франсуазе. Мысли у нее в голове… легко сказать, но Франсуаза не верила тому, что сама говорила, это было всего лишь притворством. Магическое слово – надо было, чтобы оно вырвалось из глубины ее души, но ее душа совсем оцепенела. Пагубный туман окутал мир, он отравлял шумы и огни, он пронизывал Франсуазу до мозга костей. Оставалось ждать, пока он рассеется сам собой; ждать, и подстерегать, и мерзко страдать.
– Что вы хотите делать? – спросила она.
– Все, что вы хотите, – с очаровательной улыбкой ответила Ксавьер.
– Вы предпочитаете прогуляться или пойдем куда-нибудь?
Ксавьер заколебалась, должно быть у нее была вполне определенная мысль.
– Что вы скажете, если нам заглянуть на негритянский бал? – сказала она.
– Отличная идея, – ответила Франсуаза, – мы не были там целую вечность.
Они вышли из ресторана, и Франсуаза взяла Ксавьер за руку. Ксавьер предлагала торжественный выход: когда ей хотелось выразить Франсуазе свою привязанность особенным образом, она охотно приглашала ее танцевать. Возможно также, ей просто самой хотелось пойти на негритянский бал.
– Пройдемся немного? – спросила Франсуаза.
– Да, пойдем по бульвару Монпарнас, – сказала Ксавьер, высвободив свою руку. – Лучше я возьму вас за руку, – объяснила она.
Франсуаза покорно подчинилась, и, когда Ксавьер коснулась ее пальцев, она ласково пожала их. Рука в мягкой лайковой перчатке с нежным доверием отдалась ей. В душе Франсуазы поднималась заря счастья, однако она еще не знала, надо ли и правда этому верить.
– Посмотрите, вон прекрасная брюнетка со своим силачом, – сказала Ксавьер.
Те держались за руки; голова борца едва возвышалась над огромными плечами, женщина громко смеялась.
– Я начинаю здесь чувствовать, что я у себя, – сказала Ксавьер, бросив довольный взгляд на террасу «Дома».
– На это у вас ушло немало времени, – заметила Франсуаза.
Ксавьер вздохнула:
– Ах! Как только вспомню старые вечерние улицы Руана вокруг собора, сердце у меня разрывается!
– Когда вы там находились, вам это не слишком нравилось, – возразила Франсуаза.
– Это было так поэтично, – сказала Ксавьер.
– Вы вернетесь повидать свою семью? – спросила Франсуаза.
– Обязательно, я очень рассчитываю поехать туда этим летом, – отвечала Ксавьер.
Тетя писала ей каждую неделю; в конце концов, они всё приняли гораздо лучше, чем можно было надеяться.
Внезапно углы ее рта опустились, и она стала похожа на немолодую много повидавшую женщину.
– В то время я умела жить, это потрясающе, как я могла все чувствовать.
Сожаления Ксавьер всегда таили какой-то упрек; Франсуаза перешла к обороне.
– Однако я помню, как уже тогда вы жаловались, что очерствели, – заметила она.
– Это было не так, как теперь, – тихо ответила Ксавьер и, опустив голову, прошептала: – Теперь я растворилась.
Прежде чем Франсуаза успела ответить, она радостно сжала ее руку.
– А что, если вам купить одну из этих прекрасных карамелек, – сказала она, остановившись перед розовым магазином, сверкающим, как крестильная коробка.
За стеклом медленно крутился большой деревянный поднос, предлагая алчущим взглядам финики с начинкой, засахаренные орехи, шоколадные трюфели.
– Купите себе что-нибудь, – настаивала Ксавьер.
– Ради прекрасного торжественного вечера не стоит отворачиваться, как в тот раз, – сказала Франсуаза.
– О! Одна или две карамельки – это не страшно, – отозвалась Ксавьер. – Она улыбнулась. – Эта лавка такая красочная. Мне кажется, я вхожу в мультипликацию.
Франсуаза открыла дверь.
– А вы ничего не хотите? – спросила она.
– Хочу рахат-лукум, – сказала Ксавьер. Она с восторженным видом разглядывала конфеты. – А если взять еще и это? – предложила она, показывая на тоненькие леденцы, завернутые в шелковистую бумагу. – У них такое красивое название.
– Две карамели, один рахат-лукум и четверть фунта пальчиков феи.
Продавщица сложила конфеты в пакет из тисненой бумаги, закрывавшийся розовым шнурком.
– Я готова покупать конфеты хотя бы ради пакета, – сказала Ксавьер. – Можно подумать, это кошель. У меня их уже с полдюжины, – с гордостью добавила она.
Она протянула карамель Франсуазе и сама откусила от желатинового кусочка.
– Мы похожи на двух старушек, которые радуют себя лакомствами, – заметила Франсуаза, – это стыдно.
– Когда нам будет восемьдесят лет, мы, семеня, потащимся в кондитерскую и перед витриной часа два будем с пеной у рта спорить о запахе рахат-лукума, – сказала Ксавьер. – Люди из квартала станут показывать на нас пальцами.
– А мы, качая головой, скажем: это уже не та карамель, что прежде! – подхватила Франсуаза. – И передвигаться мы будем такими же мелкими шажками, как сегодня.
Они улыбнулись друг другу; когда они бродили по бульвару, то охотно перенимали такую походку восьмидесятилетних.
– Вы не против, если мы посмотрим на шляпы? – спросила Ксавьер, останавливаясь перед шляпным магазином.
– Уж не хотите ли вы купить одну из них?
Ксавьер рассмеялась.
– Не то чтобы они внушали мне ужас, просто мне это не идет. Но я ищу для вас.
– Вы хотите, чтобы я носила шляпу? – спросила Франсуаза.
– Вам так пойдет одна из этих соломенных шляпок, – сказала Ксавьер умоляющим тоном. – Представьте свое лицо под ней. А когда вы пойдете на какое-нибудь шикарное собрание, то наденете вуалетку, завязав ее сзади большим узлом. – Глаза ее блестели. – О! Скажите, что вы так и сделаете!
– Меня это немного пугает, – сказала Франсуаза, – вуалетка!
– Но вы все можете себе позволить, – жалобно произнесла Ксавьер. – Ах, если бы вы разрешили мне одеть вас!
– Хорошо! – весело согласилась Франсуаза. – Вы подберете мне весеннюю одежду. Отдаю себя вашим заботам.
Она пожала руку Ксавьер; какой та могла быть милой! Следовало извинить перепады ее настроения. Ситуация сложилась не из легких, а она такая молодая. Франсуаза с нежностью взглянула на нее; ей так хотелось, чтобы у Ксавьер была прекрасная счастливая жизнь.
– Что вы в точности имели в виду, когда жаловались, что растворились? – ласково спросила она.
– О! Только это, – отвечала Ксавьер.
– И тем не менее.
– Ничего особенного.
– Мне очень хотелось бы, чтобы вы были довольны своим существованием, – сказала Франсуаза.
Ксавьер ничего не ответила, вся ее веселость разом исчезла.
– Вы, верно, считаете, что, живя в такой близости с людьми, отчасти теряешь себя, – продолжала Франсуаза.
– Да, – согласилась Ксавьер, – становишься полипом.
В голосе ее слышалась обидная интонация; Франсуаза подумала, что на самом деле ей, судя по всему, не так уж не нравилось жить в обществе. Она даже сердилась, когда Пьер с Франсуазой ходили куда-то без нее.
– Однако у вас остается еще много времени для одиночества, – заметила Франсуаза.
– Но это уже совсем не то, – отвечала Ксавьер, – это не настоящее одиночество.
– Понимаю, – сказала Франсуаза, – это всего лишь пустые промежутки, тогда как прежде все было наполнено.
– Вот именно, – с грустью сказала Ксавьер.
Франсуаза задумалась.
– А вам не кажется, что все было бы иначе, если бы вы попытались делать что-то самостоятельно? Это лучший способ не растворяться.
– А что делать? – спросила Ксавьер.
Вид у нее был совсем жалкий. Франсуазе от всего сердца хотелось ей помочь, но помочь Ксавьер было трудно. Она улыбнулась:
– Например, стать актрисой.
– Ах, актрисой! – отозвалась Ксавьер.
– Я вполне уверена, что вы ею станете, если только будете работать, – с жаром настаивала Франсуаза.
– Конечно нет, – с усталым видом произнесла Ксавьер.
– Вы не можете знать.
– Вот именно, это так бесполезно – работать, не зная. – Ксавьер пожала плечами. – Любая из наших дамочек думает, что станет актрисой.
– Это не доказывает, что вы таковой не станете.
– Один шанс из ста, – возразила Ксавьер.
Франсуаза чуть сильнее сжала ее руку.
– Какое странное рассуждение, – сказала она. – Послушайте, мне кажется, не следует подсчитывать шансы. С одной стороны, можно все выиграть, а с другой – ничего не потерять. Надо делать ставку на успех.
– Да, вы мне это уже объясняли, – сказала Ксавьер.
Она с недоверием тряхнула головой.
– Я не люблю прописных истин.
– Это не прописная истина, а пари.
– Не вижу разницы.
Ксавьер поморщилась.
– Именно таким образом утешают себя Канзетти и Элуа.
– Да, так создаются компенсационные мифы, это отвратительно, – согласилась Франсуаза. – Но речь не о том, чтобы мечтать – речь о том, чтобы хотеть, а это совсем другое!
– Элизабет хочет быть большим художником, – заметила Ксавьер. – Очень мило, ничего не скажешь.