Поникшая и удрученная, Франсуаза стояла на пороге комнаты; с тех пор, как она обнаружила пробуждения ревности и ненависти в сердце Ксавьер, это уединенное убежище пугало ее. То было не только святилище, где Ксавьер вершила свой собственный культ: то была теплица, где произрастала пышная ядовитая растительность, то был застенок одержимой, влажная атмосфера которого прилипала к телу.
– Послушайте, – сказала она, – я пойду за Лабрусом, и через двадцать минут мы зайдем за вами. Вы сможете собраться за двадцать минут?
Лицо Ксавьер внезапно оживилось.
– Конечно, смогу, вот увидите, когда хочу, я все могу делать быстро.
Франсуаза спустилась с последних двух этажей. Это было досадно, вечер начинался скверно. Вот уже несколько дней в воздухе нагнеталась беда, и в конце концов она неизбежно должна была разразиться. В основном отношения у Ксавьер и Франсуазы складывались неважно; тот неуклюжий порыв нежности в субботу, после негритянского бала, решительно ничего не уладил. Франсуаза ускорила шаг. Это было почти неуловимо, но фальшивой улыбки или двусмысленной фразы оказывалось довольно, чтобы целиком отравить приятный выход. И сегодня вечером она опять сделает вид, будто ничего не замечает, хотя знает, что Ксавьер ничего не делает без умысла.
Было всего десять минут первого, когда Франсуаза вошла в кабинет Пьера; он уже надел плащ и курил трубку, сидя на диване. Подняв голову, он с недоверчивой суровостью взглянул на Франсуазу.
– Ты одна? – спросил он.
– Ксавьер нас ждет, она была не совсем готова, – ответила Франсуаза.
Сколько бы закаленной она ни была, сердце у нее сжалось. Пьер ей даже не улыбнулся, никогда еще она не получала от него такого приема.
– Ты ее видела? Как она?
Франсуаза с удивлением посмотрела на него.
Почему он казался таким взволнованным? Его собственные дела шли хорошо; ссоры, которые могла устраивать ему Ксавьер, всегда были лишь размолвками влюбленных.
– Вид у нее был усталый и хмурый, весь день она провела у себя в комнате, курила и пила чай.
Пьер встал.
– Знаешь, что она делала этой ночью? – сказал он.
– Что? – спросила Франсуаза. Она вся напряглась. Готовилось что-то неприятное.
– Она до пяти часов утра танцевала с Жербером, – почти торжествующим тоном сообщил Пьер.
– Ну и что?
Франсуаза была в замешательстве; впервые Жербер и Ксавьер выходили вместе, а в той лихорадочной и сложной жизни, в которой она с трудом пыталась обеспечивать равновесие, малейшая новизна была чревата опасностями.
– У Жербера был восторженный вид, – с тем же легким оттенком самодовольства продолжал Пьер.
– Что он рассказывал? – спросила Франсуаза.
Она не смогла бы назвать то двусмысленное чувство, которое поселилось в ней, однако его тусклая окраска не удивляла ее. В глубине всех радостей был теперь привкус плесени, и худшие из ее неприятностей доставляли ей нечто вроде болезненного удовольствия.
– Он находит, что она необычайно хорошо танцует и что она мила, – сухо сообщил Пьер. Вид у него был глубоко огорченный, и Франсуаза с облегчением подумала, что его нелюбезный прием не был безосновательным. – Она весь день просидела взаперти, – продолжал он. – Она всегда так поступает, если что-то ее взбудоражит – прячется, чтобы всласть все обдумать.
Он закрыл дверь своего кабинета, и они вышли из театра.
– Почему ты не предупредил Жербера, что дорожишь ею? – помолчав, спросила Франсуаза. – Тебе стоило лишь слово сказать.
Профиль Пьера заострился.
– Думается, он пытался меня прощупать, – ответил он с неприятным смешком. – Вид у него был смущенный и неуверенный, не лишенный пикантности. – Он добавил еще более кислым тоном: – Я не скупился на поощрения.
– Тогда все ясно! Как же ты хочешь, чтобы он догадался? – спросила Франсуаза. – В его присутствии ты всегда изображал такое безразличие.
– Уж не хочешь ли ты, чтобы я повесил на спину Ксавьер объявление со словами: «Охотничий заповедник», – произнес Пьер еще более резким тоном. Он вцепился зубами в ноготь. – Жербер и сам мог бы догадаться.
Кровь прилила к лицу Франсуазы. Пьер почитал за честь быть хорошим игроком, однако не соглашался по-честному на перспективу проигрыша; в эту минуту он был упрям и несправедлив, а она слишком уважала его, чтобы не возненавидеть за эту слабость.
– Тебе прекрасно известно, что он не психолог, – сказала она и резко добавила: – К тому же ты сам мне объяснил по поводу наших отношений, что когда кого-то глубоко уважаешь, то не позволяешь себе лезть к нему в душу без согласия.
– Но я никого ни в чем не упрекаю, – ледяным тоном возразил Пьер, – все и так прекрасно.
Она с обидой взглянула на него: он мучился, однако его страдание было чересчур агрессивным, чтобы внушать хоть малейшую жалость. Тем не менее она сделала усилие, проявив добрую волю:
– Я вот думаю, не потому ли Ксавьер была с ним любезна, что рассердилась на нас, – сказала она.
– Возможно, – согласился Пьер, – но дело в том, что она не пожелала вернуться и до утра не щадила себя ради него. – Он в ярости пожал плечами. – А теперь нам придется заниматься Поль, и мы даже не сможем объясниться.
У Франсуазы упало сердце. Когда Пьер бывал вынужден молча переживать свои тревоги и недовольство, он искусно преображал течение времени в медленную замысловатую пытку. Не было ничего ужаснее этих попыток избежать объяснения. Сегодняшний вечер, которому она так радовалась, уже не был развлечением; несколькими словами Пьер превратил его в тяжкую обязанность.
– Оставайся здесь, я схожу за Ксавьер, – сказала Франсуаза, когда они подошли к отелю. Она быстро поднялась на второй этаж. Неужели теперь никогда не будет свободного промежутка времени? Неужели и на этот раз ей опять будет позволено лишь украдкой бросать взгляды на лица, на окружающую обстановку? Ей хотелось разорвать этот магический круг, в котором ее удерживали вместе с Пьером и Ксавьер и который отделял ее от всего остального мира.
Франсуаза постучала. Дверь сразу открылась.
– Вот видите, я быстро справилась, – сказала Ксавьер.
Трудно было поверить, что это та самая недавняя пожелтевшая, лихорадочно возбужденная узница. Лицо ее было гладким и ясным, волосы ровными прядками ниспадали на плечи, она надела синее платье и приколола на корсаж слегка увядшую розу.
– Мне так интересно побывать в испанском дансинге, – воодушевилась Ксавьер. – Ведь мы увидим настоящих испанцев, не так ли?
– Разумеется, – ответила Франсуаза. – Есть отличные танцовщицы и гитаристы, там играют на кастаньетах.
– Идемте скорее, – сказала Ксавьер. Кончиками пальцев она коснулась одежды Франсуазы. – Мне так нравится ваша накидка, – продолжала она. – Это напоминает мне маскарадное домино. Вы такая красивая, – с восхищением добавила она.
Франсуаза смущенно улыбнулась, Ксавьер, радостно спускавшаяся по лестнице широкими прыжками, явно не попадала в тон. Она будет неприятно удивлена, когда увидит замкнутое лицо Пьера.
– Я заставила вас ждать, – весело сказала она, протянув руку Пьеру.
– Это не имеет значения, – ответил Пьер так сухо, что Ксавьер взглянула на него с удивлением. Он отвернулся и подал знак такси.
– Сначала мы заедем за Поль, чтобы она показала нам место, – сказала Франсуаза. – Похоже, если не знаешь, его очень трудно найти.
Ксавьер села рядом с ней в глубине.
– Ты можешь устроиться между нами, места хватит, – с улыбкой обратилась Франсуаза к Пьеру.
Пьер опустил откидное сиденье.
– Спасибо, – ответил он, – мне и так хорошо.
Улыбка Франсуазы угасла. Если он упорно хотел дуться, надо предоставить ему свободу. Ему не удастся испортить ей этот вечер. Она повернулась к Ксавьер.
– Итак, похоже, вы протанцевали всю ночь? Хорошо повеселились?
– О, да! Жербер чудесно танцует, – совершенно естественным тоном отвечала Ксавьер. – Мы были в подвале «Куполь», он рассказывал вам? Там отличный оркестр.
Опустив ресницы, она слегка выпятила губы, словно протягивая Пьеру свою улыбку.
– Ваше кино меня испугало, – сказала она, – я оставалась во «Флоре» до полуночи.
Пьер смерил ее недобрым взглядом.
– Но вы были вольны выбирать, – сказал он.
Ксавьер на мгновение опешила, потом по ее лицу пробежала высокомерная тень, и снова она обратились к Франсуазе.
– Нам надо вернуться туда вместе, – сказала она. – В конце концов, в дансинг отлично можно пойти и одним женщинам. В субботу на негритянском балу было необычайно приятно.
– Я согласна, – ответила Франсуаза, весело взглянув на Ксавьер. – Вы пустились в излишества! У вас две бессонные ночи подряд.
– Именно поэтому я отдыхала весь день, – сказала Ксавьер. – Мне хотелось быть бодрой, чтобы выйти с вами.
Франсуаза, не моргнув, выдержала язвительный взгляд Пьера; все-таки он сильно преувеличивал: не было оснований строить такую мину из-за того, что Ксавьер понравилось танцевать с Жербером. Впрочем, он сознавал свою вину, однако замыкался в собственном злобном превосходстве, откуда позволял себе с готовностью топтать правила хорошего тона и всякого рода мораль.
Франсуаза решила любить его вместе с его свободой, для этого требовались легкость и оптимизм. Если Пьер был свободен, то не от нее одной зависело любить его, поскольку он свободно мог внушить ненависть к себе. Чем и занимался в данный момент.
Такси остановилось.
– Вы подниметесь вместе с нами к Поль? – спросила Франсуаза.
– О да, вы мне говорили, что у нее очень красиво, – ответила Ксавьер.
Франсуаза открыла дверцу.
– Ступайте вдвоем, я подожду вас, – сказал Пьер.
– Как хочешь, – отвечала Франсуаза.
Ксавьер взяла ее за руку, и они вошли в ворота.
– Я так рада увидеть ее прекрасные апартаменты, – сказала Ксавьер. Она была похожа на маленькую счастливую девочку, и Франсуаза сжала ее руку. Даже если эту нежность порождала обида на Пьера, принимать ее было сладостно; возможно, впрочем, в течение этого длинного дня уединения Ксавьер очистила свое сердце. По ликованию, которое такая надежда вселила в нее, Франсуаза определила, насколько враждебность Ксавьер была для нее мучительна.