Франсуаза вздрогнула.
– Насколько я знаю, ничего.
– Хорошо! Тогда позвони ей. Если надо, я предпочитаю уладить это дело как можно скорее. – Пьер нервно впился зубами в свой ноготь.
– А Жербер?
– Ты встретишься с ним без меня.
Франсуаза набрала номер отеля; она узнавала ту судорогу, от которой сосало под ложечкой: вернутся все прежние муки. Никогда у Пьера с Ксавьер не будет спокойной дружбы, сама его поспешность уже возвещала грядущие бури.
– Алло! Не могли бы вы пригласить мадемуазель Пажес? – сказала она.
– Минуточку, подождите.
Она услышала стук каблуков по полу, звук голосов; на лестнице звали Ксавьер. Сердце Франсуазы бешено заколотилось, нервозность Пьера передалась и ей.
– Алло, – послышался встревоженный голос Ксавьер.
Пьер взял параллельную трубку.
– Это Франсуаза. Вы свободны сегодня вечером?
– Да, а что?
– Лабрус просил узнать, может ли он прийти к вам.
Ответа не последовало.
– Алло, – повторила Франсуаза.
– Прийти сейчас? – спросила Ксавьер.
– Вам это неудобно?
– Нет, напротив.
Франсуаза не знала, что еще говорить.
– Тогда решено, – сказала она. – Он сейчас придет. – Она повесила трубку.
– Ты заставляешь меня совершать ошибку, – недовольно сказал Пьер. – У нее не было ни малейшего желания, чтобы я пришел.
– Думаю, скорее она была взволнована, – возразила Франсуаза.
Они умолкли, молчание длилось долго.
– Я пошел, – сказал Пьер.
– Возвращайся ко мне, чтобы рассказать, как все обернулось, – сказала Франсуаза.
– Договорились, до вечера, – сказал Пьер. – Я думаю, что вернусь рано.
Подойдя к окну, Франсуаза смотрела, как он пересекает площадь, потом в полной прострации села в кресло. Ей казалось, что она сделала сейчас окончательный выбор, и выбрала она несчастье. Франсуаза вздрогнула, в дверь постучали.
– Войдите, – сказал она.
Вошел Жербер. Франсуаза с удивлением увидела свежее лицо, которое обрамляли черные и гладкие, как у китаянки, волосы. Перед ясностью этой улыбки скопившиеся в ее сердце тени развеялись. Она вдруг вспомнила, что в мире есть вещи, достойные любви, и это не Ксавьер и не Пьер; существовали снежные вершины, залитые солнцем сосны, сельские гостиницы, дороги, люди и их истории. Существовали смеющиеся глаза, дружески обращенные к ней.
Франсуаза открыла глаза и тотчас закрыла их. Уже занималась заря. Она была уверена, что не спала, каждый час она слышала, как звонят часы, и все-таки ей казалось, что она легла всего несколько минут назад. Когда, обсудив с Жербером подробный план их путешествия, она вернулась в полночь, Пьера еще не было; несколько минут она почитала, потом погасила свет и попыталась заснуть. Было естественно, что объяснение с Ксавьер затянулось, она не хотела задаваться вопросом о его исходе, не хотела снова чувствовать, как горло сжимают тиски, не хотела ждать. Заснуть ей не удалось, но она погрузилась в оцепенение, в котором звуки и образы отражались до бесконечности, как в лихорадочные часы ее болезни. Время показалось ей коротким. Возможно, конец ночи ей удастся миновать без страха.
Услышав шаги на лестнице, она вздрогнула; ступеньки скрипели чересчур тяжело – это не Пьер, кто-то направлялся наверх. Франсуаза повернулась к стене; если она начнет подстерегать ночные шумы, считать минуты, это будет ужасно – она хотела сохранять спокойствие. Уже неплохо – лежать в своей кровати, в тепле; клошары в это мгновение спали на жестких тротуарах Центрального рынка, всклокоченные путники стояли в коридорах поезда, солдаты несли службу у дверей казарм.
Она плотнее завернулась в простыни. Наверняка в течение этих долгих часов Пьер с Ксавьер не один раз ненавидели друг друга, потом мирились, но как узнать, кто победил в этот час занимающегося рассвета – любовь или обида? Она видела красный столик в большом, почти безлюдном зале, и над пустыми стаканами два лица – то восторженные, то яростные. Один за другим она попробовала рассмотреть каждый образ; ни тот ни другой не таили угрозы: на той стадии, где все находилось, не оставалось больше ничего, что могло бы подвергаться угрозе. Только следовало бы с уверенностью остановиться на одном из них. Именно эта неопределенная пустота приводила в конце концов сердце в отчаяние.
В комнате постепенно светлело. Пьер скоро будет здесь, но нельзя было заранее расположиться в той минуте, которую полностью заполнит его присутствие, нельзя даже было ощутить устремленность к ней, ибо ее место еще не определилось. Франсуаза знавала ожидания, походившие на бешеные гонки, но сейчас она топталась на месте. Ожидания, бег – таким образом прошел весь год. А теперь на что стоит надеяться? Счастливое равновесие их трио? Окончательный разрыв? Ни то ни другое никогда не станет возможным, поскольку не было никакого способа ни заключить союз с Ксавьер, ни освободиться от нее. Даже изгнание не уничтожит это существование, не позволявшее завладеть собой. Франсуазе вспомнилось, как поначалу она отрицала его своим равнодушием; однако равнодушие было побеждено; дружба только что потерпела поражение. Не оставалось никакого спасения. Можно было бежать, но пришлось бы все равно возвращаться, и появились бы другие ожидания и бегство от другого. И так без конца.
Франсуаза протянула руку к будильнику. Семь часов. Снаружи совсем рассвело, тело ее уже было в боевой готовности, и неподвижность обращалась скукой. Откинув одеяла, она занялась своим туалетом и с удивлением заметила, что при свете дня и ясной голове ей хочется плакать. Она умылась, подкрасилась и не торопясь оделась. Нервозности она не ощущала, но не знала, что с собой делать. Будучи готовой, она снова легла на кровать; в это мгновение нигде в мире для нее не было места; ничто не влекло ее на улицу, но и здесь тоже ничто не удерживало, кроме отсутствия; она стала теперь лишь пустым призывом, до такой степени отрезанная от любой наполненности и любого присутствия, что даже стены собственной комнаты вызывали у нее удивление. Франсуаза встала. На сей раз она узнала эти шаги. Приняв соответствующее выражение, она бросилась к двери. Пьер улыбнулся ей.
– Ты уже встала? – сказал он. – Надеюсь, ты не беспокоилась?
– Нет, – отвечала Франсуаза. – Я подумала, что вам столько всего надо было сказать друг другу.
Она внимательно посмотрела на Пьера. Ясно было, что он-то возвращался не из небытия. В свежем цвете его лица, в оживленном взгляде, в движениях отражалась наполненность прожитых им часов.
– Ну как? – спросила она.
У Пьера был смущенный и радостный вид, хорошо знакомый Франсуазе.
– А вот так, все начинается вновь, – отвечал он, касаясь руки Франсуазы. – Я все подробно расскажу тебе, но Ксавьер ждет нас на завтрак, я сказал, что мы сейчас же вернемся.
Франсуаза надела куртку. Она только что потеряла свой последний шанс опять обрести с Пьером спокойную и чистую близость, хотя в этот шанс она всего-то несколько минут едва осмеливалась верить. Теперь она слишком устала для сожаления или надежды; мысль снова оказаться втроем не пробуждала в ней уже ничего, кроме безропотной тревоги.
– Расскажи мне в нескольких словах, что произошло, – сказала она.
– Так вот, вчера вечером я пришел к ней в отель, – отвечал Пьер. – Я сразу почувствовал, что она очень взволнована, и меня самого это взволновало. Какое-то время мы оставались там, глупо болтая о том о сем, потом отправились в «Поль Нор», и у нас состоялось большое объяснение. – Умолкнув на мгновение, Пьер продолжил самодовольным, нервным тоном, который всегда тяготил Франсуазу. – У меня создалось впечатление, что не потребуется многого для того, чтобы она бросила Жербера.
– Ты попросил ее порвать? – спросила Франсуаза.
– Я не хочу быть пятой спицей в колеснице, – ответил Пьер.
Жербер не придал большого значения ссоре, случившейся между Пьером и Ксавьер; вся их дружба всегда казалась ему основанной на каком-то капризе. Узнав правду, он будет жестоко уязвлен. По сути, Пьеру лучше было бы с самого начала посвятить его в ситуацию, Жербер без усилия отказался бы завоевывать Ксавьер; да и теперь он не был глубоко привязан к ней, но потерять ее ему наверняка будет неприятно.
– Когда ты отправишься в путешествие, – продолжил Пьер, – я возьму Ксавьер в руки, и через неделю, если вопрос не решится сам собой, я потребую от нее сделать выбор.
– Да, – сказала Франсуаза. Она заколебалась. – Тебе следует объяснить всю историю Жерберу, иначе ты будешь выглядеть отменным подлецом.
– Я ему объясню, – с живостью согласился Пьер. – Я скажу ему, что не хотел давить на него авторитетом, но полагал, что имею право бороться на равных. – Он не слишком уверенно взглянул на Франсуазу. – Ты не согласна?
– Это вполне допустимо, – ответила Франсуаза.
В каком-то смысле у Пьера не было никакого резона жертвовать собой ради Жербера, но и Жербер не заслужил ожидавшего его жестокого разочарования. Франсуаза толкнула ногой круглый камешек. Безусловно, следовало отказаться от поиска правильного решения для любой проблемы; давно уже стало ясно, что какое бы решение ни принять, оно всегда будет ошибочным. К тому же, впрочем, никого больше не заботило узнать, что хорошо, а что плохо, да и сама она утратила интерес к этому вопросу.
Они вошли в «Дом». Ксавьер сидела за столиком, опустив голову. Франсуаза коснулась ее плеча.
– Добрый день, – с улыбкой сказала она.
Вздрогнув, Ксавьер обратила к Франсуазе растерянное лицо, потом в свою очередь натянуто улыбнулась.
– Я не думала, что это уже вы, – сказала она.
Франсуаза села рядом. Что-то в этом приеме было ей до боли знакомо.
– Как вы посвежели! – заметил Пьер.
Ксавьер, должно быть, воспользовалась отсутствием Пьера, чтобы тщательно привести в порядок лицо; цвет его был ровным и ясным, губы сияли, волосы блестели.
– И все-таки я устала, – сказала Ксавьер. Взгляд ее по очереди останавливался на Франсуазе, потом на Пьере. Она прикрыла рот рукой, подавив зевок. – Я даже думаю, что мне хочется пойти спать, – сказала она смущенным и ласковым тоном, не предназначавшимся Франсуазе.