– Что именно? – спросила Франсуаза.
– Темные улицы, пустые магазины, кафе, которые закрываются в одиннадцать часов. Вся эта история, – добавила она в порыве ярости.
– Это рискует продлиться, – ответила Франсуаза.
Ксавьер схватила руками свои волосы.
– Но я сойду с ума, – сказала она.
– С ума так быстро не сходят, – возразила Франсуаза.
– Но я-то нетерпелива, – со злобным отчаянием сказала Ксавьер. – Следить за событиями из глубины склепа – этого недостаточно! Мне мало говорить себе, что на другом конце мира люди продолжают существовать, если я не могу прикоснуться к ним.
Франсуаза покраснела. Никогда ничего не следовало бы говорить Ксавьер. Все, что ей говорилось, она немедленно обращала против вас. Ксавьер посмотрела на Франсуазу.
– Вам везет, вы такая благоразумная, – произнесла она с двусмысленным смирением.
– Довольно того, чтобы не воспринимать себя трагически, – сухо сказала Франсуаза.
– О! У каждого свои склонности, – ответила Ксавьер.
Франсуаза взглянула на голые стены, на синие окна, защищавшие, казалось, внутренность могилы. «Это должно быть мне безразлично», – с горестью подумала она. Но как бы там ни было, в течение этих трех недель она не покидала Ксавьер; и ей предстоит жить подле нее до тех пор, пока не кончится война; она не могла больше отрицать это враждебное присутствие, распростершее над ней, над целым миром пагубную тень.
Молчание нарушил звонок входной двери. Франсуаза прошла вдоль коридора.
– В чем дело?
Консьержка протянула ей конверт без марки, подписанный неизвестной рукой.
– Какой-то господин только что принес это.
– Спасибо, – сказала Франсуаза.
Она распечатала письмо. Это был почерк Жербера.
«Я в Париже. Жду вас в кафе “Рей”. У меня целый вечер».
Франсуаза спрятала письмо в сумку. Войдя в свою комнату, она взяла пальто, перчатки. Сердце ее разрывалось от радости. Она постаралась принять соответствующее выражение лица и вернулась в комнату Ксавьер.
– Моя мать просит меня прийти на бридж, – сказала она.
– Ах, вы уходите! – с осуждающим видом сказала Ксавьер.
– К полуночи я вернусь. Вы никуда не собираетесь?
– Куда мне идти? – отозвалась Ксавьер.
– Тогда до встречи, – сказала Франсуаза.
Она спустилась по неосвещенной лестнице и бегом бросилась по улице. По тротуару улицы Монпарнас расхаживали женщины с серыми цилиндрами наперевес, в которых лежали их противогазы. За стеной кладбища кричала сова. Запыхавшись, Франсуаза остановилась на углу улицы Гэте. На авеню-дю-Мен пылал красный и темный костер: кафе «Рей». С задернутыми шторами и притушенными огнями все публичные заведения приобрели заманчивый вид подозрительных мест. Франсуаза раздвинула преграждавший вход занавес. Жербер сидел возле электрооргана перед рюмкой водки. Свою пилотку он положил на стол. Волосы его были коротко острижены. В мундире цвета хаки он казался до смешного юным.
– Как хорошо, что вы смогли приехать! – сказала Франсуаза. – Она взяла его за руку, и пальцы их переплелись. – В конце концов эта уловка удалась?
– Да, – отвечал Жербер. – Но я не мог предупредить вас. Я не знал заранее, удастся ли мне сбежать. – Он улыбнулся. – Я доволен. Это оказалось очень легко. Через некоторое время я смогу опять этим воспользоваться.
– Это поможет дожидаться воскресений, – сказала Франсуаза. – В месяце так мало воскресений. – Она с сожалением взглянула на него. – Ведь вам придется встречаться с Ксавьер.
– Придется, – уныло отозвался Жербер.
– А знаете, у меня совсем свежие новости о Лабрусе, – сказала Франсуаза. – Длинное письмо. Он ведет совершенно сельскую жизнь, квартирует у одного лотарингского кюре, который откармливает его пирогами с мирабелью и курицей в сметане.
– Забавно, – сказал Жербер. – Когда он получит первое увольнение, я буду далеко. Мы не увидимся целую вечность.
– Да. Если бы только можно было по-прежнему не сражаться, – заметила Франсуаза.
Она взглянула на ярко-красные банкетки, на которых так часто сидела рядом с Пьером. У стойки и за столиками было полно народа; между тем тяжелая синяя ткань, закрывавшая окна, придавала этому большому бурлящему ресторану что-то задушевное и потаенное.
– Мне будет не так страшно сражаться, – сказал Жербер. – Должно быть, это менее отвратительно, чем гнить в какой-нибудь казарме.
– Вы отчаянно скучаете, бедняга? – спросила Франсуаза.
– Просто невероятно, до чего можно изводиться, – отвечал Жербер. Он рассмеялся. – Позавчера меня вызвал капитан. Он желал знать, почему я не курсант. Ему стало известно, что каждый вечер я кормлюсь в «Брассери Шантеклер». Он сказал мне примерно следующее: «У вас есть деньги, ваше место среди офицеров».
– Что вы ему ответили?
– Я сказал, что не люблю офицеров, – с достоинством отвечал Жербер.
– Вы, верно, вызвали недовольство.
– Пожалуй, – согласился Жербер. – Когда я уходил от капитана, он позеленел. – Жербер покачал головой. – Не стоит рассказывать этого Ксавьер.
– Ей захочется, чтобы вы стали офицером?
– Да. Она думает, что тогда мы будем чаще встречаться. До чего смешные эти женщины, – проникновенным тоном сказал Жербер. – Они считают, что значение имеют лишь сентиментальные истории.
– У Ксавьер есть только вы, – заметила Франсуаза.
– Я знаю, – отвечал Жербер. – Это меня и тяготит. – Он улыбнулся. – Я-то ведь создан быть холостяком.
– В таком случае вам не повезло, – весело сказала Франсуаза.
– Черт возьми! – Жербер похлопал ее по плечу. – К вам это не имеет отношения. – Он с жаром посмотрел на нее. – Самое потрясающее между нами – это такая вот дружба. С вами я никогда не стесняюсь, вам я могу сказать что угодно и чувствую себя свободным.
– Да, хорошо так сильно любить друг друга и при этом оставаться свободными, – сказала Франсуаза.
Она сжала его руку; еще бо́льшую радость, чем видеть и касаться его, ей доставляло то пылкое доверие, с каким он к ней относился.
– Что вы собираетесь делать со своим вечером? – весело спросила она.
– В таком костюме я не могу пойти в шикарные места, – сказал Жербер.
– Нет. Но что вы думаете, например, о том, чтобы спуститься пешком к Центральному рынку, пойти съесть бифштекс у Бенжамена и подняться затем к «Дому»?
– Идет, – согласился Жербер. – По дороге выпьем перно. Поразительно, как теперь я пристрастился к перно.
Он раздвинул перед Франсуазой синий занавес.
– Сколько можно выпить в армии! Я каждый вечер возвращаюсь напившись.
Вставала луна, своим светом она заливала деревья и крыши: настоящий сельский лунный свет. По длинной пустынной авеню проехал автомобиль, его синие фары походили на огромные сапфиры.
– Потрясающе, – проронил Жербер, вглядываясь в ночь.
– Да, лунный свет в ночи – это потрясающе, – согласилась Франсуаза. – Но когда темно, в этом нет ничего веселого. Лучшее, что можно сделать, – это спрятаться у себя дома. – Она толкнула Жербера локтем. – Вы видели, какие красивые у полицейских новые каски?
– Выглядит воинственно, – сказал Жербер. Он взял Франсуазу за руку. – Что за свинство! Невеселая тут, видно, жизнь. В Париже никого нет?
– Элизабет здесь, она охотно подставила бы мне плечо, чтобы поплакаться, но я избегаю ее по мере возможности, – ответила Франсуаза. – Забавно, у нее на редкость цветущий вид. Клод в Бордо. Но раз он один, без Сюзанны, думаю, она прекрасно мирится с его отсутствием.
– Что вы делаете целыми днями? – спросил Жербер. – Вы снова начали работать?
– Пока еще нет. С утра до вечера я толкусь с Ксавьер. Мы занимаемся стряпней, ищем друг для друга прически. Слушаем старые пластинки. Мы никогда не были так близки. – Франсуаза пожала плечами. – И я уверена, что никогда она меня до такой степени не ненавидела.
– Вы думаете? – спросил Жербер.
– Я в этом уверена, – отвечала Франсуаза. – Она никогда не говорит вам о наших отношениях?
– Нечасто, – признался Жербер. – Она остерегается. Она считает, что я на вашей стороне.
– Как это? – спросила Франсуаза. – Потому что вы защищаете меня, когда она на меня нападает?
– Да, – сказал Жербер. – Мы всегда спорим, когда она говорит мне о вас.
Франсуаза почувствовала укол в сердце. Что такого Ксавьер могла рассказывать о ней?
– Что же она говорит? – спросила Франсуаза.
– О! Она говорит что попало, – ответил Жербер.
– Знаете, вы можете сказать мне все, – проговорила Франсуаза. – При сложившихся отношениях нам нечего скрывать друг от друга.
– Я говорил вообще, – сказал Жербер.
Несколько шагов они сделали молча. Их заставил вздрогнуть какой-то свисток. Местный бородатый страж направлял свой фонарик на окно, откуда сочился тонкий лучик света.
– Для таких стариков это праздник, – заметил Жербер.
– Понятно, – отозвалась Франсуаза. – В первые дни грозили стрелять из револьвера по нашим окнам. Мы закутали все лампы, и теперь Ксавьер закрашивает окна синим.
Ксавьер. Естественно. Она говорила о Франсуазе. И, возможно, о Пьере. Досадно было воображать ее, самодовольно царившую в сердце своего крохотного, хорошо обустроенного мира.
– Когда-нибудь Ксавьер говорила вам о Лабрусе? – спросила Франсуаза.
– Она говорила мне о нем, – безразличным тоном отвечал Жербер.
– И, конечно, рассказала вам всю историю, – сказала Франсуаза.
– Да, – подтвердил Жербер.
Кровь бросилась в лицо Франсуазы. Моя история. В этой белокурой головке мысль Франсуазы приняла непоправимую, неведомую форму, и в таком чужом обличье получил ее Жербер.
– Значит, вам известно, что Лабрус был привязан к ней? – спросила Франсуаза.
– Я очень сожалею, – помолчав, ответил Жербер. – Почему Лабрус не предупредил меня?
– Он не хотел, из гордости, – сказала Франсуаза. Она сжала руку Жербера. – Я вам не рассказывала, поскольку опасалась, как бы вы не нафантазировали чего. Но не бойтесь. Лабрус никогда на вас за это не сердился. И даже был очень доволен, что история закончилась таким образом.