— Больно, Глэдис. Так больно.
— Знаю, — прошептала я. — Док? — Доктор уже стоял рядом с бренди наготове.
— Открой рот, Уолтер.
Где-то вдали — и в то же время слишком близко — затарахтел вертолет. Док вздрогнул, и бренди пролилось мне на руку.
Это был ужасный день, худший день моей жизни на этой планете: хуже, чем первый день в пещерах и даже хуже, чем последний знойный день в раскаленной пустыне в ожидании смерти.
Вертолет все кружил и кружил. Иногда наступала тишина, и казалось, что кошмар закончился. Но звук неумолимо возвращался, и перед глазами вставало упрямое лицо Ищейки, глаза навыкате, прочесывающие пустыню в поисках малейших признаков человеческого присутствия. Я попыталась отогнать навязчивый образ и сосредоточилась на воспоминаниях о бесцветном однообразном пейзаже пустыни, словно мои мысли могли передаться Ищейке, нагнать тоску и заставить улететь.
Брандт не сводил с меня подозрительного взгляда. Я все время его чувствовала, хотя почти не смотрела на Брандта. Иен вернулся, принес одновременно и завтрак, и обед. Стало чуть легче. Иен перепачкался, пока упаковывал вещи, готовясь к эвакуации — что бы это ни означало. Куда им было податься? Брандт в двух словах объяснил, зачем пришел. Иен так разозлился, что стал похож на Кайла. Он притащил еще одну койку и сел рядом со мной, заслонив меня от Брандта.
И вертолет, и Брандта с его недоверием можно было вытерпеть. В обычный день — если он еще когда-нибудь настанет, обычный день, — любая из этих двух неприятностей доставила бы мне невообразимые мучения. Сегодня же они не значили ничего.
К полудню док споил Уолтеру остатки бренди. Почти сразу после этого Уолтер начал ворочаться, стонать и задыхаться. Его пальцы сдавили мои, оставляя синяки, а едва я убирала руку, стоны переходили в пронзительный крик. Один раз я улизнула в туалет; Брандт увязался следом, и Иен, соответственно, тоже. Всю дорогу я почти бежала, но к нашему возвращению стоны Уолтера превратились в звериный вой. Док осунулся от переживаний. Как только я заговорила с Уолтером, он затих — решил, что жена рядом. Это была невинная ложь, ложь во спасение. Брандт раздраженно фыркнул, но злость его ничего не значила. Рядом с болью, которую испытывал Уолтер, меркло все.
Уолтер корчился и стонал, а Брандт метался из угла в угол в другом конце комнаты, не находя себе места.
К вечеру в лазарет заглянул Джейми, принес еды на четверых. Я побыстрее отправила его с Иеном ужинать на кухню, но предварительно взяла с Иена обещание, что ночью он останется с Джейми, чтобы тот тайком не прокрался сюда. Уолтер заворочался и душераздирающе закричал — похоже, случайно задел сломанную кость. Мне не хотелось, чтобы эта ночь навеки врезалась в память Джейми, потому что в нашей с доком памяти боль Уолтера словно выжгли каленым железом. Возможно, и в памяти Брандта тоже, хотя он и старался отгородиться от криков умирающего, заткнув уши и насвистывая неразборчивую мелодию.
Док же не пытался отстраниться; напротив, он страдал вместе с Уолтером. Крики боли прокладывали на лице врача глубокие борозды, похожие на следы от когтей. Как ни странно, оказалось, что люди, и в частности доктор, способны на подобное сопереживание. В ту ночь я взглянула на дока другими глазами: его сочувствие было так велико, что сердце обливалось кровью. Доктор пропускал через себя чужую боль, и невозможно было представить, что он способен на жестокость. Язык не поворачивался назвать его палачом. Я постаралась вспомнить, на чем основывались мои догадки — как я могла его винить? Должно быть, я просто ошиблась от испуга. После этой кошмарной ночи я больше никогда не усомнюсь в доке! Впрочем, лазарет пугал меня по-прежнему.
Наконец скрылись последние лучи солнца, и вертолет исчез.
Мы сидели в темноте, не решаясь зажечь даже тусклый голубой свет, не в силах поверить, что опасность миновала. Первым это признал Брандт: по видимому, его уже тошнило от лазарета.
— Похоже, сдалась, — пробормотал он, пробираясь к выходу. — Ночью ничего не видно. Пошел я… только прихвачу лампу, чтобы тварь до нее не добралась.
Док не ответил и даже не посмотрел в его сторону.
— Помоги мне, Глэдис, сделай так, чтобы эта боль прошла! — умолял меня Уолтер, стискивая мне руку. Я осторожно вытирала пот с его лица.
Время словно остановилось — казалось, что ночь никогда не кончится. Уолтер кричал все чаще и страшнее. Мелани улизнула, понимая, что ничем не сможет помочь. Я бы тоже спряталась, но Уолтер нуждался во мне. Я осталась наедине с собой, как когда-то мечтала, но мне было очень одиноко.
Сквозь высокие трещины в потолке стал проникать тусклый серый свет. Я то дремала, то выныривала из сна, разбуженная стонами и вскриками Уолтера. Рядом похрапывал док. Я была рада, что он хоть ненадолго отключился.
Я пыталась успокоить Уолтера, бормоча в полусне слова утешения.
— Я с тобой, рядом, — повторяла я снова и снова, всякий раз как он звал жену. — Ш-ш-ш, все в порядке. — Слова утратили смысл, но все-таки они помогали: мой голос, казалось, успокаивал Уолтера.
Крики и стоны умирающего заглушили приход Джареда.
Джаред долго смотрел, как я сижу у постели Уолтера. Едва осознав, что он в комнате, я решила, что первой его реакцией будет злость. К моему удивлению, Джаред был спокоен.
— Док, — окликнул он и потряс доктора за плечо. — Док, проснись.
Я отдернула руку, оглянулась, не понимая, что происходит, и увидела лицо Джареда — лицо человека, которому принадлежал этот незабываемый голос.
Он пытался разбудить доктора и смотрел на меня. В тусклом свете невозможно было определить выражение его глаз. Непроницаемое лицо.
Мелани встрепенулась. Она всматривалась в знакомые черты, пытаясь прочитать его мысли.
— Глэдис, не уходи! Пожалуйста! — От пронзительного вопля Уолтера доктор вскочил, едва не перевернув койку.
Я вложила онемелую руку в шарящие по простыне пальцы умирающего.
— Ш-ш-ш! Ш-ш-ш! Уолтер, я тут. Я никуда не уйду, обещаю.
Уолтер захныкал, как младенец, а я провела влажной тряпицей по его лбу; всхлип оборвался, закончившись вздохом.
— Что здесь происходит? — шепнул сзади Джаред.
— Анни — лучшее обезболивающее, какое мне удалось найти, — устало проговорил док.
— Что ж, я нашел кое-что поэффективнее, чем ручная Ищейка.
У меня внутри все оборвалось.
«Упрямый идиот, — зашипела Мелани. — Скажешь ему, что солнце садится на западе, все равно не поверит». Но доку было не до моих обид.
— Неужели достал?
— Морфин — немного, правда. Я б давным-давно вернулся, не кружи тут эта Ищейка.
Док немедленно начал действовать. Зашуршала бумага, и доктор восхищенно вскрикнул.
— Джаред, ты волшебник!
— Док, на минутку…
Но док с сияющим изможденным лицом уже вонзил иглу небольшого шприца в предплечье Уолтера. Я отвернулась. Как можно втыкать что-то под кожу!
Впрочем, действие лекарства сказалось почти сразу. Через полминуты тело Уолтера расслабилось и обмякло, дыхание выровнялось, хрипы ушли. Стиснутые пальцы разжались, освобождая мою несчастную кисть. Правой рукой я помассировала левую, пытаясь восстановить кровообращение. От кончиков пальцев по коже разбежались иголочки.
— Э-э, док, вообще то тут мало, — пробормотал Джаред. Я оторвала взгляд от умиротворенного лица Уолтера.
Джаред стоял ко мне спиной, на лице доктора застыло удивление.
— Мало? Я не думал копить на черный день, Джаред. Да, скоро мы об этом пожалеем, но я не собираюсь продлевать мучения Уолта, пока у нас есть болеутоляющее.
— Я о другом, — сказал Джаред спокойным, ровным тоном. Похоже, он долго обдумывал свою мысль.
Док нахмурился, сбитый с толку.
— Тут хватит дня на три, максимум на четыре, — продолжил Джаред. — Если давать небольшими дозами.
Я не поняла, что имеет в виду Джаред, зато доктор понял.
— А-а! — Он вздохнул и посмотрел на Уолтера. На глаза доктору навернулись слезы. Он словно собрался что-то сказать, но не издал ни звука.
Мне хотелось понять, о чем они говорят, однако в присутствии Джареда я предпочла сдержаться и промолчать, не выказывая излишнего любопытства.
— Его уже не спасти, но можно избавить от страданий.
— Знаю. — Голос доктора дрогнул, как будто его душили слезы. — Ты прав.
«Что происходит?» — спросила я Мелани.
«Они собираются убить Уолтера, — сухо сообщила она. — Морфина как раз хватает для смертельной дозы».
В гробовой тишине мой едва слышный вздох прошелестел громче, чем следовало бы. Меня не волновало то, что подумают эти двое здоровых людей. Я склонилась над подушкой Уолтера, и к моим глазам подступили слезы.
«Нет, — подумала я. — Еще не время. Нет».
«Лучше, чтобы он умер в мучениях?»
«Я просто… не могу смириться… с концом. С неотвратимостью. Я больше никогда не увижусь с другом».
«А у тебя много друзей, с которыми ты можешь увидеться?»
«Таких друзей у меня еще не было».
Друзья с других планет смешались у меня в голове; Души так похожи — можно даже сказать, они друг друга заменяют. Уолтера же не повторить. Когда его не станет, некому будет занять его место.
Я баюкала голову Уолтера, и мои слезы заливали ему лицо. Я пыталась заглушить рыдания, но они прорывались наружу. Я не просто плакала, я оплакивала друга.
«Знаю. У тебя это впервые», — прошептала Мелани, и в ее голосе звучало сострадание. Она мне сострадала — и это тоже было впервые.
— Анни? — окликнул док.
Я лишь покачала головой, не в силах говорить.
— Ты слишком давно тут сидишь. — Мягкая, теплая ладонь доктора легла мне на плечо. — Иди отдохни.
Погруженная в скорбь, я мотнула головой.
— Ты устала. Умойся, разомнись. Поешь в конце концов. — Я пристально посмотрела на дока.
— А к моему возвращению Уолтер будет здесь? — прошептала я сквозь слезы.
Доктор внимательно взглянул на меня.
— Ты этого хочешь?
— Я бы хотела с ним попрощаться. Он мой друг. — Он похлопал меня по руке.