В дверях появился Никита Попович, среднего роста, суховатый. Взгляд серых глаз умный и твердый. Одет в серый кафтан, черные порты заправлены в мягкие катанки. За ним появился легат в красной сутане, красной шапочке и красных перчатках. Натянуто улыбаясь, он с внутренней тревогой смотрел на присутствующих, заметив и боярина – обидчика. Легату показалось, что тот ему ехидно подмигнул.
Никита и легат сели друг против друга. Фрязин сидел сбоку, между ними. Он выступал как переводчик. На стол поставили кувшин венецианской работы с терновым морсом. За ними в кресла сели два архиепископа и брат Фрязина. Они выполняли роль судей, которые должны определить победителя. Каждый из архиепископов помолился перед иконой и заявил:
– Пусть меня покарает Господь, если я буду решать неправедно.
Эти слова Фрязин перевел легату, тот улыбнулся. Все восприняли его улыбку как уверенность в справедливости этих судей. Дал эту клятву и брат Фрязина на итальянском. Его слова были переведены на русский.
Когда все сели, вошли государь, государыня и митрополит. Многие ожидали, что рядом с Иваном Васильевичем будет сидеть его мать. Но села жена – независимая, уверенная. В центре сел государь, по правую руку – митрополит, по левую – Софья.
Начал митрополит. Глядя на легата, он спросил:
– Что есть Бог?
Фрязин перевел. Губы легата скривились. Он не ожидал такого детского вопроса.
– Бог, – начал легат, – высшее существо, сотворившее мир и им правящий. – Сказав, он победно откинулся на спинку стула.
Митрополит обратил взгляд на Никиту. Тот заявил:
– Бог – высшая сущность. Бог есть Святая Троица. Единый Бог по природе, но в Единой Сущности три ипостаси: Бог Отец, Бог Сын, Бог Дух Святой. Бог есть Чистейший, Всесовершеннейший Дух, выше которого ничего нет и быть не может. Святая Троица сотворила мир, дала ему устройство, управляет им, определила судьбы всего человечества. Положение о Святой Троице закреплено на Первом и Втором Вселенских соборах. – Сказав, Никита вытянул перед собой руки.
Митрополит посмотрел на судей. Те подняли три серые палочки. Посмотрел туда и легат. Увидев решение судей, слегка побледнел. Он сам себе признался, что как-то выпало из его сознания упоминание о Святой Троице. А о Первом и Втором Вселенских соборах он вообще не счел нужным упоминать. Иван Васильевич скосил глаза на Софью. Лицо ее пока ничего не выражало.
Митрополит взглянул на Никиту. Повернув голову к легату, он спросил:
– Моисей, пасший овец, однажды привел стадо к горе Божией Хориву. Кто там к нему явился и что сказал?
Лицо легата вытянулось. Он понимал, что речь идет о Боге. Но в каком порядке это случилось, не то забыл, не то не знал. И начал плести:
– Явился Господь…
Никита, как и все, терпеливо ждал. Сухое, желтоватое лицо легата начало краснеть от напряжения. Он что-то мычал, но ничего вразумительного сказать не смог. Никита посмотрел на Фрязина. Тот пожал плечами. Тогда Никита перевел взгляд на митрополита. Филипп посмотрел на судей. Те вновь достали серые палочки.
Настала очередь легата задать вопрос:
– С чем Аарон должен был входить во святилище?
Никита улыбнулся:
– Аарон во святилище должен был входить с тельцом в жертву за грехи и с овном во всесожжение. – Сказав, добавил: – Ветхий Завет, глава шестнадцатая, пункт третий.
Лицо легата посерело. Он понял, что потерпел полное поражение. На все дальнейшие Никитины вопросы отвечал неуверенно, неточно, а порой просто придумывал ответы. А вот Никита показал не только ясность ума, но и знания. Видя, что задавать вопросы легату больше не было смысла, государь поднялся и грубовато спросил:
– Ты зачем сюда явился?
Легат залепетал:
– Я не взял с собой книги.
– Кто те мешал? Ты знал, зачем едешь?
Тот угрюмо кивнул головой.
– А ты еще хотел, чтобы мы, – он поглядел на митрополита, – подписали тебе Флорентийскую унию. Хотел? – Тон государя был требовательным.
Тот сознался.
– Так вот, передай папе: мы, православные, берегли, бережем и будем беречь свою веру. Ступай! – Сказав эти слова, государь поцеловал руку митрополита и, с грохотом отодвинув кресло, подошел к Никите, обнял его и чмокнул в щеку. Всем поклонился и пошел к себе.
После ухода Ивана Васильевича Софья при всех направилась к легату.
– Будешь в Риме, передай кардиналу Виссариону, что я все сделала, о чем он просил. Ты – свидетель: встреча была, разговор об унии был. Моей вины нет. Это виноваты они, – на этом слове она сделала ударение, – что не получили, чего хотели. Желаю счастливого пути!
Разговор шел на итальянском. Сказав, она ушла, даже не оглянувшись. Все вышли. Фрязин и легат остались вдвоем.
– Пошли, друг мой, – сказал Фрязин. – Русь – страна порой непредсказуемая. Так что посоветуй папе оставить ее в покое!
– Да, я вижу… Признаться, не думал, что она… они так преданы своей вере и сильны в знаниях… – Ничего другого он сказать не мог.
– Да, – поддержал его Фрязин и скорее, чтобы успокоить, продолжил: – Но им здесь еще трудиться и трудиться надо, чтобы сравняться с Европой.
– Меня это мало утешает, – ответил легат.
Глава 31
Красный диск солнца, предсказывающий предстоящий холодный день, повис над темной полосой далекого леса. А по заснеженному полю на снегоступах двигались, отворачивая лицо от пронзительного ветра, две фигуры. Впереди был явно подросток, лет двенадцати, одетый в поярковую шубку, мерлушковую шапку и мягкие катанки. Подростком был Роман Захарьин. За плечами у мальчика был лук, на боку – колчан со стрелами и нож за поясом. Это был подарок Дорофея, который проживал в семье Захарьина и который шел следом за Романом. Это Дорофей научил Романа на петли ловить зайцев. Отец было запротестовал, чтобы сын охотился, но Роман так его упрашивал, что он, под ответственность Дорофея, разрешил Роману ездить на охоту. Дорофей же научил его стрелять из лука, и у мальчика это хорошо получалось. Как-то Роман сказал, что видел у кого-то самострел.
– Из него, наверное, здорово стрелять.
Но Дорофей ответил:
– Пока с ним развернешься… глухарь улетит. Нет, Роман, лук лучше.
Ветер шелестел сухостоем, который иногда цеплялся за кожаное крепление снегоступов, и тогда нога выскакивала из него.
– Роман! – послышался голос Дорофея. – Ты что зеваешь?
Роман остановился и стал смотреть по сторонам. Наконец увидел зайца, сидевшего за сушняком.
– А-а! – радостно воскликнул он и развернулся в его сторону.
Уроки Дорофея не прошли даром. Заяц вдруг дернулся, поскакал. Но какая-то сила отбросила его назад. Петля крепко держала лопоухого.
– Дорофей, – плаксиво воскликнул Роман, – что делать?
– Добей! – спокойно ответил тот.
– Жалко, – выдавил он из себя.
– Тогда зачем охотишься? Сиди на печи и грей кирпичи! – сказал и засмеялся.
– Как греть кирпичи? – не поняв шутки Дорофея, спросил Роман.
– Да задним местом, – ответил он, достав нож.
Подъехав к лопоухому, Дорофей ловко ударил его рукоятью ножа в лоб. Заяц упал. Он взял его за задние лапы и подошел к Роману:
– Все, держи! – и подал ему зайца. – В твою петлю попал.
Собрав «урожай» – как-никак пять лопоухих, – Дорофей, потирая замерзшее ухо, сказал:
– Ну что, Роман, вертаемся?
– А больше ставить их не будем? – спросил он.
– Как хочешь. Тогда надо искать новую тропу.
– Ладно, поехали. Поставим в другой раз! – по-взрослому ответил Роман.
Он вошел в хоромы, держа в каждой руке по зайцу. Пройдя в поварню, Роман, как взрослый, швырнул добычу на стол.
– Принимай! – грубовато произнес он.
Повариха хлопнула в ладоши:
– Ой! Ты добыл?
– Я! – гордо ответил Роман.
Весть о том, что сын вернулся с охоты и не с пустыми руками, разлетелась мгновенно. Услышав это, отец заторопился в поварню. Увидев входящего отца, сын схватил лопоухих и, подняв их перед ним, гордо произнес:
– Гляди!
– Вижу, сынок! – улыбаясь, ответил тот и перевел взгляд на Дорофея, стоявшего в стороне.
– Благодарствую тя. Ишь, теперь не пропадет! – засмеялся он, кивая на сына.
– Зажился я тут у вас. Когда домой отпустите? – с грустью в голосе спросил Дорофей у боярина.
– Вот закончу дела в Новгороде, тогда и решим. Я же должен не только в Пскове, но и в деревне твоей грамоту зачитать.
После вечерней службы Софья, не прощаясь, поднялась и заторопилась в опочивальню. Сегодня она была в обиде на мужа за то, что он не разрешил ей присутствовать на боярском совете. Пройдя несколько шагов, она услышала чьи-то торопливые шаги. И прибавила ходу. Но ее догнали как раз у дверей опочивальни великого князя. Кто-то взял ее под руку, но она энергично вырвала ее, сказав:
– Ноцуй с подюшка.
– Софьюшка, ты что, – молящим голосом спросил ее Иван Васильевич, – на мня рассердилась?
Та резко повернулась:
– Ты не правы! В Константинополь ымператриц был наравнэ с ымператор. Мы один семья. Почэму я не мог бить тама?
– Ладно, ладно, будешь, – заискивающе улыбаясь, проговорил князь. – Я согласен, мы одна семья. Вместе будем и править. Пошли…
Видать, эта обида хорошо запомнилась Ивану Васильевичу. Он давно собирался в Коломну – посмотреть, как идет строительство кремля. Чтобы больше не осложнять отношения, он пригласил и Софью. Та, улыбнувшись про себя, дала согласие. Перед отъездом Иван Васильевич вызвал к себе дворского и дал ему наказ:
– Пошли за Младым в Суздаль, пускай перебирается в Москву. Он остается за мня. Так и передай. И еще: найди нового посадника Пскова Дорофея и подари ему самого быстрого коня. Понял?
– Понял, государь, понял, – с поклоном, приложив руку к груди, как его научила Софья, ответил тот.
– Но это не все, не торопись! Скажешь воеводе Патрикееву, чтобы он отрядил Дорофею полк в Псков. Да скажи казначею, чтобы денег дал на месяц на прокорм. Понятно?
Тот кивнул.
– И еще: подготовь Младому хоромы великой княгини Софьи. Теперь ступай. Проверь, все ли готово к отъезду.