Успех Ингушского полка в атаке на «Стальную» дивизию немцев показал мне, что надеяться нужно не только на новое оружие, но и на собственных всадников. Вот так и родился план, который я доложил Брусилову – атака конной лавы во фланг контратакующему противнику. И цель этой атаки – не остановить конкретный полк или дивизию, а прорыв в глубокие тылы неприятеля. Этим, я считал, снимутся опасения Брусилова, что такая безрассудная кавалерийская атака захлебнется в результате пулеметного и артиллерийского огня. Немцы опытные вояки, и, несомненно, у них будут на флангах пулеметы, а артиллеристам отдан приказ отсекать фланговые удары русских. Но вот именно что немцы будут ожидать возможность фланговых контратак, направленных на наступающую часть, а мы сделаем ход конем. Не будем влезать в кровавую мясорубку, а направимся в тылы противника. Мои джигиты это могут – молнией проскакать мимо пулеметных гнезд и добраться до жирного мяса тыловиков. Горцы на своих неприхотливых лошадях привыкли скакать по пересеченной местности, и для них не станут преградой перепаханные артиллерией поля и перелески. Примером того, что это возможно, для меня послужила лихая атака Ингушского полка на порядки 20-й Брауншвейгской дивизии немцев. Как всадники, не снижая темпа наступления, перескакивали окопы и воронки и немецкие пулеметчики не успевали поймать в прицел несущихся в атаку джигитов. А пулеметов в боевых порядках «Стальной» дивизии было много, но их обслуга привыкла работать по классическим целям, а молниеносный бросок ингушей, не обращающих внимания на пулеметный огонь, привел их в замешательство. Когда они очухались, было поздно, немцы уже были в пределах досягаемости, пик и шашек лихих кавалеристов.
Пока я размышлял о возможности остановить намечающиеся атаки германских войск кавалерийскими ударами, Брусилов, увлекшись, вспоминал, как тяжело взламывалась оборона австрийских войск. Насколько серьезно противник относился к возможной атаке русских. Глядя на меня, Брусилов вздохнул и произнес:
– Михаил Александрович, вы еще раз проанализируйте возможность кавалерийского удара. Учтите опыт нашего весенне-летнего наступления. А он показывает, что неприятельские позиции были чрезвычайно сильно укреплены. По всему фронту они состояли из не менее трех укрепленных полос на расстоянии друг от друга приблизительно от трех до пяти верст. В свою очередь, каждая полоса состояла из нескольких линий окопов, не менее трех, и в расстоянии одна от другой от ста пятидесяти до трехсот шагов, в зависимости от конфигурации местности. Все окопы были полного профиля, выше роста человека, и везде в изобилии были построены тяжелые блиндажи, убежища, лисьи норы, гнезда для пулеметов, бойницы, козырьки и целая система многочисленных ходов сообщения для связи с тылом. Окопы были сооружены с таким расчетом, чтобы подступы к позициям обстреливались перекрестным ружейным и пулеметным огнем. Такие позиции без помощи тяжелой артиллерии прорвать невозможно. Это у австрийцев, а немцы-то наверняка при контрударах будут стараться на захваченной территории возводить укрепления. И где тогда окажется ваша конная лава?
– Алексей Алексеевич, я, конечно, согласен, что противник, скорее всего, будет ожидать ответных контратак русских подразделений. Но они будут предполагать, что последует ответ на их атаку, а не того, что русские начнут прорываться, имея целью глубокий тыл. На этом мы имеем большой шанс их поймать. Мои джигиты легко преодолеют недавно вырытые окопы и наспех оборудованные пулеметные гнезда и, не задерживаясь, поскачут к более выгодным целям. Надо знать психологию горца, чтобы понять, что даже плотный пулеметный огонь не остановит джигита, когда он знает, что отдает свою жизнь на благое дело. А Российская империя для многих горцев стала благим делом.
– Да… в вашем плане много минусов и допущений, остается надеяться только на то, что противник не станет прорабатывать в штабах каждую свою контратаку. Что у него не будет тесной и непрерывной связи пехоты с артиллерией. И то, что она не успеет произвести тщательную пристрелку по намеченным целям. Как бы то ни было других вариантов обуздать противника у нас нет. Значимые резервы отсутствуют, конечно, кроме 2-го кавалерийского корпуса, но и его ставка может передать в формирующийся Румынский фронт. Так что, господин генерал, действуйте – Бог вам в помощь!
На этом деловая часть беседы закончилась, началось прощупывание меня на предмет встречи с императором. Как я понял из разговора с этим, не побоюсь этого слова «великим» военачальником, того интересовал совершенно приземленный вопрос – отношение к нему царя. В последнее время он чувствовал его холодность и связывал это с отношением к нему императрицы, и это началось еще весной, во время посещения семьей императора Одессы. Брусилов, перебирая листки, лежащие на его письменном столе, рассказывал:
– В течение этих нескольких дней я неизменно завтракал за царским столом, между двумя великими княжнами, но царица к высочайшему столу не выходила, а ела отдельно, и на второй день пребывания в Одессе я был приглашен к ней в ее вагон. Она встретила меня довольно холодно и спросила, готов ли я к переходу в наступление. Я ответил, что еще не вполне, но рассчитываю, что мы в этом году разобьем врага. На это она ничего не ответила, а спросила, когда думаю я перейти в наступление. Я доложил, что мне это пока неизвестно, что это зависит от обстановки, которая быстро меняется, и что такие сведения настолько секретны, что я их и сам не помню. Она, помолчав немного, вручила мне образок св. Николая-чудотворца; последний ее вопрос был: приносят ли ее поезда-склады и поезда-бани какую-либо пользу на фронте? Я ей по совести ответил, что эти поезда приносят громадную пользу и что без этих поездов раненые во многих случаях не могли бы быть своевременно перевязаны, а следовательно, и спасены от смерти. На этом аудиенция и закончилась. В общем, должен признать, что встретила она меня довольно сухо и еще суше со мной простилась.
На этот монолог мой внутренний голос воскликнул: «Ни черта себе. Что же получается, Брусилов не назвал дату наступления и за это попал к императрице в немилость! Может быть, правы те, кто называет царицу немецкой шпионкой? Конечно, чушь, что в спальне царицы стоит телефон прямой связи с Вильгельмом, но кто ее знает, может быть, она курьером отправляет секретные сведения в Берлин? Умные и компетентные люди просто так сплетни не распространяют. Основания для таких страшных подозрений имеются. Раньше же были одно поражение за другим, а как только командующий фронтом сохранил секретность, то начались победы».
Между тем Брусилов, на секунду о чем-то задумавшись, продолжил:
– Странная вещь произошла с образком св. Николая, который она мне дала при этом последнем нашем свидании. Эмалевое изображение лика святого немедленно же стерлось, и так основательно, что осталась лишь одна серебряная пластинка. Суеверные люди были поражены, а нашлись и такие, которые заподозрили нежелание святого участвовать в этом лицемерном благословении. Одно твердо знаю, что нелюбовь этой глубоко несчастной, роковой для нашей родины женщины я ничем сознательно не заслужил.
Закончив сокрушаться, что его почему-то не любят в царской семье, Брусилов вздохнул и предложил:
– Вы как, Михаил Александрович, не хотите выпить со мной чаю?
Естественно, отказать Брусилову я не мог. Наоборот, сам предложил разнообразить это чаепитие, заявив:
– С удовольствием, Алексей Алексеевич. Я тут захватил из Петрограда вкуснейшие пряники и с большим удовольствием вас ими угощу. Сверток с ними хранится у моего денщика. Пока будет греться самовар, схожу, принесу эту вкуснотищу.
Брусилов согласно кивнул, и я направился за обещанной столичной вкуснятиной. Когда вернулся с пакетом в кабинет командующего фронта, там был и его начальник штаба Клембовский. Он тоже принял участие в чаепитии. Это было хорошо, так как сняло то напряжение, которое я испытывал, разговаривая с такой исторической личностью, как Брусилов. В процессе чаепития Алексея Алексеевича потянуло на воспоминания. И как я понял, своими воспоминаниями о недавнем наступлении он очень тонко и ненавязчиво поучал великого князя, как следует поступать при отражении контратак неприятеля. А говорил он действительно интересные вещи, которые для меня были удивительны. Не ожидал я, что в это время уже применялась такая вещь, как аэрофотосъемка. Клембовский иногда тоже вступал в разговор, поясняя цифрами некоторые воспоминания командующего фронтом. А Брусилов несколько монотонно, изредка отхлебывая чай, негромким голосом говорил:
– Успеху наступления фронта способствовала огромная работа, которую провела наша разведка. Выяснилось, что немцы сняли с нашего фронта несколько своих дивизий для переброски их на французский фронт. В свою очередь австрийцы, надеясь на свои значительно укрепленные позиции, также перебросили несколько дивизий на итальянский фронт в расчете, что мы больше не способны к наступлению, они же в течение этого лета раздавят итальянскую армию. Действительно, в начале мая на итальянском фронте они перешли в решительное успешное наступление. По совокупности собранных нами сведений мы считали, что перед нами находятся австро-германцы силою в 450 тысяч винтовок и 30 тысяч сабель. Преимущество противника над нами состояло в том, что его артиллерия была более многочисленна по сравнению с нашей. В особенности тяжелой. И, кроме того, пулеметов у него было несравнимо больше, чем у нас. Агентурная разведка, кроме того, сообщила нам, что в тылу у неприятеля резервов почти нет и что подкреплений к нему не подвозится. В свою очередь воздушная разведка с самолетов сфотографировала все неприятельские укрепленные позиции, как ее боевой линии, так и лежавшие в тылу. Эти фотографические снимки с помощью проекционного фонаря разворачивались в план и помещались на карте; фотографическим путем эти карты легко доводились до желаемого масштаба. Мною было приказано во всех армиях иметь планы в 250 саженей в дюйме с точным нанесением на них всех неприятельских позиций. Все офицеры и начальствующие лица из нижних чинов снабжались подобными планами своего участка.