– Синбирск! – сказал кормщик. – Дошли, слава те Господи!
К концу июня 1648 года на плоской вершине Синбирской горы появилась большая проплешина. Сосновый красный лес на месте строительства крепости был повален, каждый ствол разделён на нужные размеры и ошкурен, сучки, обрубки и кору работные люди сгребали в большие кучи и сжигали. Синбирская гора постоянно дымилась, как жерло вулкана, и за много вёрст вокруг этот дым сообщал, что на берег Волги пришли государевы люди и начали строить пограничный град.
Клубящаяся дымом Синбирская гора, ещё без крепости и большого числа ратников, уже начала защищать русские пределы от возможных набегов степняков. Казачьи станицы доносили воеводе Хитрово, что в Заволжье заметно оживлённое движение небольших отрядов степных людей, которые то тут, то там проведывают русскую границу и её стражей на прочность и бдительность. Как правило, степняки избегали прямых встреч и стычек с казаками, но однажды это случилось.
Станица Сёмки Ротова, числом в два десятка казаков, проведывала за Волгой луговое место, называемое Чердаклы, известное тем, что на нём любили размещать свои становища степные люди ещё со стародавних времён хана Батыя. Здесь отдыхало монгольское воинство после разгрома Булгара, копило силы перед тем, как обрушиться на Русь.
Казаки уже более месяца мотались за Волгой, но это им не было в тягость. Обычно они разбивали на неделю стан в каком-нибудь пригожем месте, на берегу реки, и отсель совершали ежедневные выходы то в одну сторону, то в другую. Людей они встречали редко, заволжская окраина была безлюдна. Иногда казакам попадались странники, которые шатались по степи без всякой цели и злого умысла. При себе у них ничего не было, разве что немного соли, два-три сухаря, пара рыболовных крючков и ножик со сточенным лезвием. Казаки их не задерживали, давали сухарей и отпускали на все четыре стороны, пусть идут, может, где-то и набредут на своё счастье.
Прогулявшись по степи, казаки купались в реке, мыли коней, иногда полоскали пропотевшие рубахи и портянки, которые развешивали на кустах ивняка. На костре ключом закипала в котле вода, кашевар сыпал в неё крупу, а после клал свежепойманную рыбу. Это варево называлось ухой, которую казаки уплетали за обе щеки с размоченными сухарями. Каждый старался наедаться от пуза до следующего вечера, по-настоящему казаки ели один раз в день, днём голод утоляли сухарями и водой.
После ужина казаки занимались каждый своим делом: кто, достав из сумы иголку с дратвой и шило, чинил прохудившийся сапог, иной направлял на оселке лезвие сабли, другой проверял огневые припасы – пороховницу с зельем и кусаные пули, третьи осматривали своих коней, заметив рану или болячку, смазывали их дёгтем.
Своих казаков Сёмка держал в строгости, не давал им разбаловаться, ему нравилось начальствовать над людьми. Поначалу казаки пытались устроить игру в зернь, и Сёмке это страшно не понравилось: судьба брата, ставшего убийцей во время этой потехи, прошла и через него. Заметив, что четверо казаков собираются метать кубарь, он пришёл в бешенство, схватил плеть и отстегал игроков со страшной руганью. Казаки считали Ротова за спокойного и мирного парня, но после этого случая стали поглядывать на него с опаской.
Хотя Сёмка и был начальником, но сторожевой службы он не избегал, в очередь был ночным караульщиком на стане. В этот раз ему выпало не спать в предрассветное время. Он встал с войлока, свернул его и пошёл к реке умываться. Трава и мелкие камушки кололи избалованные сапогами подошвы ног. Сёмка подвернул штаны и зашел в воду по колено. Было зябко, предутренний ветерок пошумливал в камышах и морщил речную гладь. Хватая пригоршнями воду, он умылся и вышел на берег.
Казаки спали вокруг сгоревшего костра, невдалеке похрапывали отпущенные на пастьбу стреноженные кони. Сёмка обулся, взял ремень и подпоясался. Оправляя рубаху, он привычно ощупал зашитые в пояс рублевые кругляши. Их было одиннадцать штук. Пять рублей прибавилось месяц назад, когда казакам выдали жалованье. Деньги Сёмка копил на свадьбу и постройку избы для своей семьи. По всем прикидкам, это должно произойти после Покрова этого года. На вторую зимовую службу его не должны были оставлять, за ним уже была зимовая карсунская служба.
Последнее время Сёмку Ротова занимала одна дума, появилась возможность записаться в синбирские казаки. Перед отъездом в степь казаки услышали об этом от воеводы Хитрово, который объявил, что скоро, как подъедет из Карсуна дьяк Кунаков, для казачьей слободы начнут верстать землю под наделы в пойме Свияги, на её левом берегу. Сёмка побывал там, пригляделся, место доброе, земля чёрная, сенокосы богатые. Хитрово обещал от государя дать по пять рублей каждому казаку на домовое строение, это прельстило многих, в том числе и Ротова. Федька стал для семьи отрезанным ломтем, теперь все тягловые обязанности пали на Сёмку, в первую очередь налоги в казну. Одному отцу их было исполнять невозможно. Темниковская черта перестала быть пограничной, льготы с казаков скоро снимут, а их самих переверстают в посадских людей. Надо было решаться на переезд всей семьёй в Синбирск.
Из раздумий Сёмку вывел неясный шум, послышавшийся из-за реки. Казак взбежал на прибрежный бугор. Над водой было хмарно, туман мешал далеко видеть, и хотя Семка был глазаст, как собака, ничего не усмотрел приметного. Он вернулся на прежнее место, собрался сесть на траву, но послышался чей-то неразборчивый и торопливый голос, опять же из-за реки, чуть в стороне от того места, где прозвучал в первый раз.
– Чьи вы! Чьи вы! – раздался, на этот раз отчётливо, птичий крик.
Это был чибис, вперевалку пролетевший над Сёмкой и тотчас повернувший обратно за реку. Чибис казакам был знаком, в первые дни после того, как они устроили стан, он порядком докучал им своими криками, видя в них недругов, но потом успокоился. «Его кто-то спугнул», – подумал Ротов и стал будить товарищей.
На стане он ставил двух казаков, приказав им быть настороже, а с остальными двинулся вдоль берега реки, пристально рассматривая местность. Через версту он обнаружил то, что искал. На мокром песке виднелись конские следы. Сёмка внимательно их изучил. Следов было много, недавно здесь прошли всадники, числом с десяток. Своих синбирских казаков здесь быть не должно, оставалось предположить, что гости явились из Дикого поля.
Взяв двух казаков, Ротов поехал вместе с ними впереди станицы, остальным приказал идти следом и не зевать, а зорко глядеть по сторонам. Казаки ехали навстречу утреннему ветерку, и скоро Сёмка учуял запах дыма. Он остановил своих спутников, а сам подъехал к большой старой ветле, сошёл с коня и полез на дерево.
Степные люди, видимо шли всю ночь и остановились на днёвку в небольшом берёзовом острове. С вершины ветлы Ротов видел, как они разожгли костёр, поставили на него котёл, а коней собрались вести поить к реке в полуверсте от места, где находились казаки.
Сёмка мигом слетел с дерева, прыгнул на коня и махнул казакам рукой, чтобы они собрались к нему.
Хотя казаки на приступ пошли молча и быстро, застать противника врасплох им не удалось. У пришлых людей была собака, огромный степной пёс, который бешено завыл и залаял. Степняки быстро похватали копья, вскочили на коней и оборотились против казаков, но те и не думали вступать с ними в сечу. В саженях пятнадцати от противника казаки осадили коней и схватились за пищали. Степным людям сила огненного боя была известна, как и то, что прицелиться и выстрелить из пищали было непросто. Казаки замешкались, в это время степняки успели развернуть своих коней и броситься в поле. Вслед им раздался пищальный залп, но на таком расстоянии пули пролетали мимо, кроме одной. Куском свинца была сбита наземь лошадь с всадником.
Брали его трудно, он бешено отмахивался от казаков кривой саблей и, брызгая слюной, визжал. Сёмку это раззадорило, он отвязал от коня свинчатку, кусок железа на аршинной верёвке, раскрутил её над головой и метко бросил. Свинчатка сшибла степняка с ног, он грохнулся на землю и затих.
– Это не ногаец, – говорили казаки, разглядывая пленника. – Уж больно широколиц и узкоглаз.
– Может, башкирец?
– Нет, башкирцы светлы и белокожи.
– Тогда калмык, – сказал Ротов. – Больше тут некому быть.
Пленник, спеленатый веревкой, крутил головой и плевался на всякого, кто к нему хотел подойти.
– На коней, казаки, – приказал Сёмка. – Пойдем к Часовне, полон надо доставить к воеводе.
В первые дни пребывания на Синбирской горе воевода Хитрово приказал устроить переправу через Волгу. Так на левом берегу реки возникла сторожа, в которой обретались караульные стрельцы. Первым делом стрельцы поставили на своём берегу малую часовню, от неё и пошло названье сторожи. Часовню стрельцы, оставив место для нескольких изб, жилой, поварни и мыльной, окружили рвом, насыпали вал и в нём укрепили частокол из заострённых брёвен. Со стороны Волги была сделана пристань, широкий, накрывавший мелководье настил, к которому чалились струги и лодки. Сами караульщики на службу не жаловались, жили они вольготно и сытно, рожи у стрельцов лоснились от рыбьего жира, трескали волжскую рыбу от пуза, не забывали и толокно.
Появление казаков с пленным калмыком было для стрельцов неожиданным. Сторож на вышке пялился на Волгу, где рыбаки тащили из воды невод с рыбой. Казаки со стороны поля заехали на сторожу, где их встретил полусотник в нательных штанах и босиком.
– Мух ртом ловите, раззявы! – зло сказал Сёмка голоштанному начальнику. – Вот навалятся на вас ночью калмыки и передушат, как курят!
Полусотник хотел огрызнуться в ответ, но увидел связанного азиата и онемел.
– Где его споймали? – озадаченно спросил он, чуть опамятовавшись.
– У тебя под носом, – сказал Ротов, слезая с коня. – В десяти верстах от твоей сторожи станица калмыков проведывала степь. Взяли с боя, остальные утекли.
– Что ж вы, казаки, так оплошали? – насмешливо спросил полусотник, окончательно успокоившись. Он давал знать Сёмке, что тот простой казак, а перед ним начальный человек, полусотни