– Не дури, Василий! – сказал Лайков. – Не другой землей тебя великий государь пожалует, а батогами за растрату жалованья. Деньги ты взял, а где твоя служба?
Над землей вступала в свои права ночь. Крупно вызвездило.
Следы башкирцев нашлись быстро. Помятая трава, отпечатки копыт на глинистых берегах большого ручья, впадающего в Майну, указывали на их недавнее присутствие.
Казаки поднялись рано и покинули стан, только едва начало светать. Сёмка решил, что башкирцы в лес не пойдут, и взял южнее, обогнул чернолесье и вывел казачью станицу в широкое и чистое поле. Здесь Ротов подозвал к себе двух казаков и послал их разведывать путь. Он знал, что башкирцы находятся впереди на один день, и не предполагал догнать их сегодня, но завтра они должны были сойтись. Башкирцы вряд ли догадываются, что за ними учинена погоня, на пути к Майне казаки не встречали ни одного чужого человека, и об их присутствии кочевые разбойники определенно не ведали.
Станица шла то рысью, то шагом. Было ещё не жарко, солнце только-только показало над краем земли свою золотую макушку, небо было чистым от облаков, дул прохладный ветерок, дурманяще пахло спелыми травами, из-под копыт коней прыскали в разные стороны перепёлки.
Чувствами, владевшими казаками, бросившимися в погоню за башкирцами, были накопленные в течение веков обида и ненависть земледельческого народа к степным жителям, в чьих понятиях Русь была страной, где всегда можно разжиться добычей: рабами, наложницами, сукнами, мехами и всякими дорогими товарами. Русь и Дикое поле воевали между собой около десяти веков, ко времени основания Синбирска эта война близилась к исходу. Были покорены Казань и Астрахань, ногайские татары с великими для себя потерями прорвались к своим сородичам в Крым. Волжскую границу тревожили своими набегами калмыки и башкирцы. Им противостояли казаки, привычные к полевой службе, к тому же вооружённые огнестрельным оружием, поэтому исход борьбы был предрешён.
К полудню станица достигла небольшого чистого озера, где её ждала разведка. Здесь казаки остановились на отдых. Коней не рассёдлывали, ослабили подпруги и отпустили под присмотром сторожевого казака гулять в поле. Вода в озере была тёплой, многие казаки сбросили одежду и выкупались, затем разбрелись меж кустов подремать в тенечке. Ротов, однако, не дал им разлеживаться. Самочувствие казаков его волновало мало, он глядел, отдохнули ли кони, казак может подремать и в седле, дело привычное, а кони должны быть в силе, ведь погоня была только в начале.
Казаки скоро сели на коней и помчались дальше. Большие лесные острова кончились, перед ними простиралась степь, слегка всхолмленная пологими и невысокими увалами. Вокруг было тихо и пусто, лишь изредка на зыбучих волнах знойного воздуха в белесое небо поднимался орёл и, недвижно паря в вышине, зорко всматривался в землю, ожидая, не шевельнется ли на ней что-нибудь живое. Но звери и птицы попрятались от зноя в норы и другие укромные места, степь казалась вымершей, и только топот казачьих коней мерным гулом раскатывался по окрестностям.
Сёмка Ротов облизал пересохшие от жары губы и почувствовал на языке полынную горечь, земля стала беднее, вместо сочной травы на ней росли ковыль, полынь, изредка вспыхивали медвяно пахнущие заросли цветущего татарника и покачивались зелёные шары перекати-поля. Сёмка ехал впереди станицы и первым заметил вдали людей, в которых они сразу опознали своих казаков, что были в разведке. Он ударил коня плетью и поспешил к ним. Двое казаков стояли без шапок, а перед ними лежал лицом к небу мёртвый человек.
– Кого нашли? – спросил Ротов, сняв шапку и осеняя себя крестным знамением.
– Мужик, – ответил казак. – Крепко его рубанули, голова едва держится.
– Еще тёплый, – сказал другой казак. – Правда, жара сегодни, не приведи Господи!
Казаки столпились, не слезая с коней, вокруг и молча смотрели на мёртвого мужика.
– Наверно, убёг, – сказал кто-то. – Да не смог уйти, вот его и порубали.
«Мужик ушёл, скорее всего, ночью, – подумал Сёмка. – Башкирцы бросились за ним вдогон, потратили время и силы. Это нам на руку».
– Заройте его, – приказал он двум, на кого пал его взгляд, казакам. – И поспешайте за нами.
В станице Сёмки Ротова было много молодых казаков, и для них видеть смерть было в новинку. Но за последние сутки это случилось дважды: сначала на Майне, а сейчас в степи. Многие казаки горячились и желали встречи со степными разбойниками, и погоня за ними стала скорей и азартней. Схожие чувства испытывал и Сёмка, но они не затмевали его разум, он понимал, что надо сберечь силы для боя, и удерживал ретивых казаков, что порой выскакивали из строя поперёд полусотника.
Ночь станица провела на берегу безымянного ручья. Утром погоня продолжилась, но шла недолго. Казаков остановили выехавшие ещё в утренних сумерках разведчики.
– Что случилось? – спросил Ротов, сдерживая коня.
– Башкирцы стоят станом. У них, кажись, похороны.
– Где они?
– Прямо за увалом, версты полторы будет.
Новость обрадовала полусотника. Он полагал, что дойдёт до башкирцев не раньше вечера, но они оказались рядом.
– Вам, случаем, не привиделись башкирцы?
– Нет! – ответили разведчики в один голос. – Стоят за увалом.
– Тогда пошли, – решил Ротов и сделал знак станице следовать за ним.
Больше всего Сёмка опасался, что башкирцы одумаются и пошлют на увал своих дозорных, но им было не до того. На рассвете от жестокой раны в бедро умер их атаман, и, по обычаю, нужно было до захода солнца предать его тело земле. С верха увала Сёмка увидел, что башкирцы подняли завёрнутое в кошму тело своего предводителя и поднесли к могиле. Полусотник не стал медлить и дал знак казакам идти в атаку.
До стана башкирцев было саженей двести. Казаки скатились по склону увала, у кого были пищали – приготовили их для боя и дружно выстрелили по башкирцам, не чаявшим нападения. Затем казаки взялись за сабли и завопили во весь голос. Башкирцы смешались от огненного боя, несколько человек упали наземь, поражённые пулями. Но большинство из разбойников сели на коней, чтобы бежать. В схватку вступили лишь пятеро отчаянных смельчаков. Они выхватили луки и с малого расстояния, саженей в десять, сшибли трёх казаков, но тут же были изрублены рассвирепевшими ратными людьми.
Наиболее рьяные казаки бросились вдогон за убегавшими, но их кони были слабее башкирских, и они прекратили погоню. И без того победа была полной, но двое казаков были убиты наповал, а один ранен.
Сёмка остановил своего ещё трепетавшего от пыла схватки коня и сошёл на землю. Казаки перетрясывали доставшиеся от башкирцев вещи, но поживиться было нечем, кроме одежды на убитых, и скоро те были раздеты догола и брошены в могилу, приготовленную для их атамана.
Дошла очередь и до шляхтичей. Их освободили от верёвочных, из конского волоса, пут и поставили на ноги. Казаки поглядывали на Степанова и Палецкого по-разному: одни с любопытством, другие с сожалением, что не могут раздеть их догола, одежда на них была богатая, хоть и грязная. Шляхтичи тоже смотрели на казаков с подозрением, по своему прежнему месту жительства они знали кровавые повадки своих казаков: те резали панов без разбору, будь то католик или православный.
– На конях сможете ехать? – спросил Сёмка.
– Сможем, только не скоро, – ответил Палецкий. – Там, на Майне, все ли живы?
– Шляхтичи и мужики живы. А вот многих стрельцов поубивали.
Вернулись казаки, которых Ротов послал вслед за башкирцами, чтобы они приглядели, не замышляется с их стороны какой-нибудь каверзы.
– Бегут без памяти, – сказали разведчики. – Мы их вёрст на десять проводили, даже не оборачиваются.
– Добро, коли так, – сказал полусотник. – Однако вы, ребята, смените коней и поезжайте в степь версты на две и приглядывайте. А мы отойдём чуть в сторону и встанем.
Ротов понимал, что казакам и шляхтичам требуется отдых, да и кони изрядно устали от напряженной погони. Станица отошла от места недавнего боя, казаки расседлали коней и пустили их пастись, разожгли костёр и поставили воду, чтобы кипятком разбавить свою обычную еду – овсяную муку и сухари.
Сёмка слез с коня и пошел к шляхтичам.
– Куда пойдём, казак? – спросил Палецкий.
– Завтра пойдем на Майну, – ответил Ротов. – Если не брезгуете, ешьте из нашего котла и отсыпайтесь. Выходим на рассвете.
Казаки в очередь рыли в сухой глинистой земле могилу. Но был ещё и раненый. Сёмка подошёл к казаку, который, лёжа на войлочной подстилке, стонал и метался в бреду. Раненый был соседом Ротова по слободе, и они знали друг друга сызмала.
– Ванька! Ты слышишь меня? – спросил Сёмка. – Может, воды попьешь?
Казак не отвечал, у него явно был жар. Ротов из пригоршни плеснул ему в лицо водой. Ванька открыл глаза, но Сёмку не узнал, привиделось ему другое:
– Мам! Мамка! Закрой мне чем-нибудь ноги, зябнут…
«Отходит», – понял Сёмка и, сняв шапку, перекрестился.
Могила была вырыта на полсажени вглубь.
– Может, хватит? – спросил полусотника казак.
– Ройте шире, – сказал Ротов. – Ванька кончается.
Казаков положили в могилу друг подле друга, в одежде, на головах шапки, в руке у каждого плеть-нагайка. Взяли у них только коней и оружие, на службу живым. Казаки столпились у могилы, смерть товарищей отяготила их сердца печалью и чувством неизбежного для каждого человека скорбного пути, которое возникает у всех, когда комья земли начинают падать в могилу.
За ночь казаки выспались и утром были веселы. Кони тоже отдохнули, и станица покинула место ночлега. Ехали не торопясь, шляхтичи держались близ Ротова. Они ещё не оправились от пережитого страха за свою жизнь и молчали, сокрушаясь над своим будущим, майнская земля им уже не казалась подарком царя, а тяжкой обузой, от которой им хотелось избавиться.
После обеда станица дошла до Черемшана, и на берегу реки их ждал сотник Агапов со своими людьми. Встревоженный долгим отсутствием вестей от Ротова, он отправился на розыски, побывал на Майне, а оттуда кинулся вслед за Сёмкиной станицей. На шляхтичей он посмотрел с удовольствием, они были в его понятии достойной добычей, которую следовало доставить к воеводе Хитрово, дабы продемонстрировать перед ним свою неусыпную службу на границе.