– Вот и займись делом, а не по лесам за девками шастай. Своей судьбы еще никто не избегнул, и вам с ней не дано.
– И какая же у нас судьба?
– У тебя своя, у нее своя.
– Стало быть, не бывать нам вместе?
– Как знать, милай! – усмехнулась она в ответ. – Ты бы лучше собирался. А то друзья твои обыскались уже.
– А ты откуда знаешь?
– Да уж знаю!
Последние слова Бабы Яги донеслись до меня как из другой комнаты, а потом и вовсе все затихло, и мир вокруг меня погрузился в полную темноту. Иногда в ней возникали какие-то непонятные образы, в которых иногда угадывались жена, дети, Алена с Машкой, затем странная хозяйка, неожиданно превратившаяся в черную кошку.
– Мяу! – нагло сказала она мне.
– Хренамяу! – сердито отозвался я и хотел было запустить в наглое животное чем-нибудь тяжелым, но ничего не попалось под руку.
– Живы, слава богу! – раздался совсем рядом обрадованный голос Корнилия, и я, с трудом продрав глаза, увидел столпившихся надо мной людей, в одном из которых узнал своего телохранителя.
– А что со мной сделается? – удивился я и попытался встать.
Попытка оказалась не особо успешной, поскольку тут же ужасно заболела голова, и я в изнеможении опустил ее обратно.
– Да кто же знает, что с вами может сделаться! – рассердился Михальский. – Скажите ради всего святого, какая нелегкая вас сюда понесла?
– Не знаю… а где это я?
Литвин недоверчиво взглянул в мои честные глаза и, поняв, что не вру, укоризненно покачал головой:
– В небольшой деревушке в Лужниках. Не представляю, каким образом вы сюда добрались, и уж тем более не могу понять, как ухитрились миновать охрану…
– Слушай, дай лучше попить, а то во рту совсем пересохло…
– Вот, пожалуйста, – появилась из-за спины телохранителя какая-то женщина, чем-то неуловимо похожая на Бабу Ягу, но моложе и опрятно одетая, и подала мне ковш с удивительно вкусным квасом.
– Спаси Христос, – поблагодарил я хозяйку, с сожалением возвращая пустую посуду. – Не дали пропасть от жажды.
– Не за что, – с мягкой улыбкой ответила та.
– Верно, государь, – усмехнулся Михальский. – Эта добрая женщина действительно спасла вас. Сначала затащила к себе в дом, а затем позвала на помощь нас. Но я все же не понимаю: как вам удалось пройти мимо охраны?
– Не бери в голову, я в молодые годы от святой инквизиции ухитрился ускользнуть. Так что ничего удивительного.
– Вот холера, пся крев![21] – не то порицая, не то хваля, отозвался Корнилий, от волнения перейдя на польский.
– Где он?! – с ревом ввалился в избу еще один мой ближник.
– Никита, что ты так орешь? – поморщился я от шума.
– Спасибо тебе, Господи! – размашисто перекрестился Вельяминов. – Ведь пол-Москвы на ушах стоит, а ему хоть бы хны.
– Да потише ты, бугай на выгуле! Башка болит.
– Нешто выпил без меры? – обеспокоился окольничий. – Коли так, похмелиться надо, а это мы мигом…
– Нельзя ему пить! – тут же вмешалась хозяйка дома.
– Откуда знаешь? – насторожился Михальский.
– Вижу так.
– Знахарка, что ли?
– Вроде того.
– И что с государем приключилось?
– Отравился он.
– Что?! Кто посмел, говори быстрее…
– Да никто. Хлеб он худой ел, вот и отравился. Хорошо хоть немного, а то и до Антонова огня недалеко.
– Правда? – недоверчиво посмотрел я на женщину.
– Да уж насмотрелась я на таких. Кто, бывает, огнем горит, а у кого такие виденья случаются, что ни в сказке сказать, ни пером описать. С русалками в речке купаются, с лешими хороводы водят.
– Черт, – выругался я, сообразив, в чем дело. – Спорынья это!
– Что?!
– Ладно, забудьте. Лучше сани найдите, да поедем домой. И спасительнице моей не забудьте серебра отсыпать.
– Это мы мигом! – обрадованно воскликнул Вельяминов и побежал распоряжаться.
– Корнилий, – тихонько позвал я телохранителя.
– Что изволите, ваше величество? – наклонился он надо мной.
– У Никиты дома все ладно?
– Да, насколько я знаю, – сделал непроницаемое лицо мой телохранитель.
– А подробнее?
– Ну хорошо, – сдался литвин. – Боярышня Алена хотела уйти в монастырь, и ей это почти удалось. Но, слава Деве Марии, игуменья Ольга не приняла ее, а едва та вышла за ворота, как вельяминовские холопы тут как тут.
– И что?
– Ничего. Брат ее в тереме запер.
– Это правильно.
Не успели мы договорить, как в избу вернулся Никита и доложил, что все готово. Кое-как одевшись с помощью ближников, я выбрался наружу и устроился в санях.
– Где хозяйка? – спохватился я. – Поблагодарить хочу.
– Здесь я, государь, – с достоинством отвечала женщина.
– Спасибо тебе, красавица.
– Ну вот, опять красавицей стала.
– Погоди-ка, – даже привстал я со своего ложа. – Так это все правда?
– Не знаю, о чем ты, царь-батюшка, – легко улыбнулась она, – а только видения у всех разные бывают. Одни правду истинную видят, а иных бесы смущают.
– Вот оно как… Ну хорошо. Скажи тогда, чем отблагодарить тебя за спасение? Хочешь, серебра отсыплю, хочешь, терем тебе новый велю поставить. Ну что ты молчишь? Говори, не стесняйся.
– Спасибо тебе, государь, на добром слове, а только мне довольно и того, что у меня уже есть.
– Так, может, чего другого желаешь?
– Ты уж прости меня, бабу глупую, если что не так скажу, а только есть у меня просьба.
– Говори.
– Слышала я, что к тебе из земель заморских зверей диковинных прислали. Вот бы на них хоть одним глазком взглянуть.
– Хорошо. Будь по-твоему, – пообещал я, покидая избу.
На улице от свежего морозного воздуха у меня закружилась голова, и я обессиленно опустился в поданные мне розвальни. Ближники тут же бросились ко мне, отпихнув прочих слуг, и заботливо укрыли медвежьей полстью, чтобы не замерз.
– Алена-то как себя чувствует после всех приключений? – сдуру поинтересовался я у Никиты и только по вспыхнувшему лицу окольничего понял, что сглупил.
– Слава богу, – буркнул тот в ответ и, вернувшись к своему коню, вскочил в седло.
Некоторое время мы ехали молча. Я был погружен в свои мысли, а смотревший на Михальского волком Вельяминов, судя по всему, не горел желанием общаться с тем. Впрочем, долго он не выдержал и злобно прошептал:
– Ты зачем ему все рассказал?!
Телохранитель в ответ лишь пожал плечами: служба, мол, такая. А вот я обернулся и спросил:
– О чем шепчетесь?
– Да мы так…
– Понятно. А что из Нижнего слышно?
– Да вроде бы все благополучно.
– Точно?
Сразу же понявший, о чем я спрашиваю, Вельяминов вздохнул и начал рассказывать:
– Воевода князь Головин пишет, что звери, персидским шахом присланные, целы и здоровы, только жрут до невозможности много, особенно слон.
Дело было так. Посольство, посланное мною в Исфахан[22], вернулось с большим успехом. Торговый договор был заключен, русским, шведским и мекленбургским купцам разрешалось торговать на всех территориях, подвластных Аббасу, причем тот лично обещал негоциантам защиту. Собственно говоря, грузопоток уже пошел, и в казне даже появились первые деньги от этого проекта. Мои подарки произвели на шаха и его гарем самое благоприятное впечатление, и персидский владыка поспешил отдариться. Там были и драгоценности, и восточные редкости, и совершенно роскошное оружие и доспехи, но самое главное – в числе подарков были охотничьи соколы, пардусы[23] и даже слон. И все бы ничего, но в дороге животина захворала и едва не протянула ноги… или хобот – не знаю, как про этих зверей правильно сказать.
Как на грех, в это же самое время польскому королевичу Владиславу приспичило вернуть себе московский трон, и мне было немного не до того. В общем, я приказал пока что оставить зверье в Нижнем Новгороде, в шутку пригрозив, что, если с ними что случится, спрошу по всей строгости! Разумеется, юмора никто не оценил, и воеводе мои слова передали в точности, сопроводив соответствующими пояснениями. Князь конечно же перепугался и сделал для комфорта крылатых и четвероногих путешественников все, что только возможно, и даже немного больше. По крайней мере все они были пока живы.
– Понятно, – кивнул я головой, выслушав доклад. – Надо будет летом в Москву перевести, я детям когда еще обещал показать…
– Соколов-то можно и нынче, – осторожно возразил Вельяминов, – да и пардусов тоже.
– Можно-то можно… – поморщился я.
– Что так, государь, – удивился окольничий, – или не желаешь иметь потехи охотничьей?
Вопрос, на самом деле, был больным. Царская охота – это не просто потеха, или, иначе сказать, развлечение. Это еще и важное представительское мероприятие. По королевским псарням судят о богатстве их владельца. Иностранные послы описывают организацию охот в депешах своим монархам. На Руси с этим издавна все хорошо, но за время Смуты успело прийти в упадок. А я, примостив свое седалище на трон, восстанавливать прежнее великолепие не спешил. Уж слишком много денег нужно было на всех этих псарей, сокольничих, ловчих и прочих дармоедов. Ей-богу, не один полк снарядить можно!
Подарок шаха, с одной стороны, был как нельзя кстати. Ловчие птицы стоят совершенно баснословных денег, как, впрочем, и гепарды. И весть о таком чуде разнесется по всей Европе, вызвав острый приступ зависти у многих коронованных особ. Но вот о том, сколько будет стоить содержание этого «зоопарка», даже думать не хотелось!
После Рождества в Москву прибыли еще два посольства. Как ни странно, оба от казаков. Только одно из них было зимовой станицей Войска Донского, а второе – посланниками Петра Сагайдачного.
С первыми было все понятно – донцы явились за жалованьем. Жизнь в тех краях полна опасностей, и заниматься хозяйством совсем непросто. Того и гляди, налетит враг, все пограбит, пожжет или поломает. К тому же хлебопашество на Дону запрещено. И чтобы «Верное Войско Донское» не протянуло ноги с голодухи, мое величество от щедрот своих подкидывает им муки, водки, свинца, порохового зелья и еще по мелочи