Пока князь с казаком готовились к схватке, я спросил у сидевшего от меня неподалеку Пожарского:
– Дмитрий Михайлович, а где твой Петька запропал? Что-то я его давно не видел!
– Недужен, – смущенно ответил князь.
– Это чем же? – ухмыльнулся я.
– Да так, – помялся бывший предводитель ополчения, – хворает…
– Может, к вам лекаря прислать?
– Благодарю за милость твою, государь, а не стоит, – твердо отказался Пожарский. – Бог даст, поправится.
На самом деле я прекрасно знал причину недуга княжича. Не так давно сильно сдавший в последнее время Пожарский решил, что старшего сына пора женить, и стал подыскивать ему невесту. Поскольку Дмитрий Михайлович был человеком домостроевских понятий, поинтересоваться мнением наследника ему и в голову не пришло. Будущую невестку он подобрал из довольно состоятельной семьи хорошего древнего рода и был уверен, что сделал все как нельзя лучше. Каково же было удивление старого воина, когда Петр, вместо того чтобы на коленях благодарить отца за заботу, уперся рогом и заявил, что жениться теперь вовсе не желает. А на вопрос, какого ему еще рожна надобно, отвечал, что суженая у него есть и ему без нее свет не мил, а если батюшка будет упрямиться, то он лучше без наследства останется, чем женится на нелюбимой! За подобную наглость Петька был нещадно бит и посажен под замок на хлеб и воду. Последнее, впрочем, совершенно не помогло, и княжич продолжал стоять на своем.
– Стало быть, не хочет жениться? – усмехнулся я, внутренне потешаясь над попытками прямодушного князя скрыть свои мысли.
– Ты, я смотрю, и так все знаешь!.. – с досадой пробурчал Пожарский.
– Не все, князь, – засмеялся я. – К примеру, совсем не знаю, кому же так повезло.
Тут начался поединок, и мы, прекратив посторонние разговоры, впились глазами в участников. Григорий – шустрый малый с дерзким и по-своему красивым лицом. Про таких говорят – девкам нравятся. Саблей владеет, как продолжением руки, выписывая на потеху собравшимся разнообразные кунштюки и насмешливо при этом улыбаясь.
Дмитрий, напротив, довольно высок ростом, неплохо сложен. Лицо его не слишком выразительно, и на противника он смотрел спокойно и с легким недоумением, как будто не понимая, что вокруг происходит. Клинок держал опущенным острием вниз, никаких пируэтов им не выделывал и вообще держался совершенно невозмутимо.
Первым в атаку ринулся казак, обрушив на своего противника град ударов, постоянно меняя их направление и силу. Князь пока только оборонялся, то отбивая их, то уворачиваясь от наседавшего противника. Так длилось довольно долго, и казалось, что еще немного – и запорожец дожмет своего врага, но тут Щербатов перешел в контратаку, и лезвие его сабли легко чиркнуло соперника по предплечью.
– Корнилий, ты его учил? – спросил я у телохранителя.
– Нет, ваше величество, – сдержанно ответил Михальский.
– Странно, этот удар был вполне в твоем стиле.
– Нет, государь, – скупо улыбнулся он, – если бы это был я, казак уже остался бы без руки.
– Если бы это был ты, он бы и не подумал задираться, – пробурчал я в ответ. – Твое мастерство всем хорошо известно. Но все же я уверен, что без твоих уроков не обошлось.
– Я когда-то учил Панина, – пожал плечами литвин, – а князь начинал службу в его полку.
– Ну конечно!
Между тем поединок подходил к своей кульминации. Казак, почувствовав, что теряет силы, бросился в последнюю атаку, рассчитывая пробить оборону противника, но тот продолжал действовать наверняка и отбивал удар за ударом. Все же в какой-то момент запорожцу почти повезло, клинок его оружия дотянулся до тела врага и прочертил на белой рубахе красную линию, но эта удача стала последней. Ответным ударом Щербатов разрубил ему бок и тут же отскочил в сторону, как будто не желая испачкаться хлынувшей из раны кровью. Ноги его противника подкосились, и тот опустился на колени. Сабля с жалобным звоном ударилась оземь, и ее хозяин тут же последовал за ней.
– Сдавайся! – крикнул поверженному противнику князь.
– Чего ждешь, рубай! – хрипло отозвался тот, с ненавистью посмотрев на победителя.
– Отставить! – громко велел я расходившимся соперникам и повернулся к Одинцу: – Полковник, я полагаю, исход поединка очевиден?
– Разумеется, ваше величество, – с поклоном отвечал посол.
– И у вас нет претензий?
– Нет, государь, – покачал головой запорожец. – Грицко сам нарвался.
– А коли так, то доводить до смертоубийства не станем. Врача раненым!
Одинец в ответ сдержанно поблагодарил, хотя по лицу его было видно, что в выздоровление товарища он не верит. Тем не менее не пропустивший такого случая О’Конор внимательно осмотрел обоих пострадавших, тщательно очистил им раны, после чего перевязал.
– Что скажете, Пьер? – поинтересовался я.
– Рана Щербатова не опасна, хотя пару дней может быть жар. Но он человек молодой и сильный, а потому все должно окончиться благополучно.
– Понятно, а что с казаком?
– Все в руках Божьих! – пожал плечами эскулап.
– Государь, нам надобно возвращаться к гетману, – нерешительно начал полковник. – Позволено ли мне будет просить о милости?
– Если вы о своем товарище, то можете не беспокоиться. О нем позаботятся.
– Благодарю, ваше величество!
– Не стоит. Что же касается Сагайдачного, то передайте ему, что в другое время я почел бы за честь принять его службу, но теперь обстоятельства сильнее меня.
– Я запомню ваши слова.
– Ну и прекрасно. До границы вас проводят. Прощайте.
Все это время бледный Дмитрий Щербатов стоял в сторонке, ожидая моего решения. Кто-то из слуг подал ему кафтан, который он накинул на плечи.
– Что, князь, и тебе досталось? – сочувственно спросил я.
– Царапина, государь.
– Хорошо, если так! Ну а поскольку ты дрался не просто так, а защищая честь, в том числе и мою, да к тому же победил, я тебя пожалую. Проси, чего хочешь. Ну что молчишь?
– Есть у меня одно желание, государь, – вздохнул Щербатов. – Да боюсь, ты мне за него велишь голову отрубить.
– О как! – удивился я. – Но, раз начал, говори. Может, и сохранишь голову-то. К примеру, ссылкой отделаешься или еще как.
– Жениться я хочу и прошу на то твоего дозволения.
– Ну, брат, за это точно казнить не стану. Нельзя же дважды наказывать…
– Не смейся, царь православный, – буквально взмолился парень и упал в ноги. – Люблю я ее, и свет белый мне не мил без нее. Я и с казаком зацепился от тоски. Думал, срубит он меня, да и пройдет боль в душе.
– Охренеть! А я тут при чем?
– А не разрешишь, так вели казнить, ибо муку душевную терпеть сил больше нет!
– Так, отставить комедию! – совсем растерялся я. – Кто-нибудь что-нибудь понимает вообще?
– Дело-то немудреное, – охотно пояснил мне всезнающий Михальский. – По Алене Вельяминовой он сохнет.
– Да ладно!..
– Истинно так, государь, – подтвердил несчастный влюбленный.
– Погоди-ка, а это ведь она тебя с драгунами из пистолета шуганула?
– Было такое, – подтвердил Корнилий.
– Видать, крепко контузило!
– Не без того.
– Ладно, вставай, добрый молодец, – поразмыслив, велел я Щербатову. – Вон видишь здорового дядьку в богатой шубе? Это Никита Вельяминов – ее старший брат. Вот к нему сватов и засылай. Я, конечно, самодержец, тиран и все такое прочее, однако в подобном деле приказывать не стану. Сладитесь – твое счастье! Нет – не обессудь!
– Но, государь, – удивленно поднял глаза князь. – А как же…
– Благословения просишь? Так это к патриарху…
Резко отвернувшись, я потребовал коня и, едва его подвели, вскочил в седло. Сопровождающие тут же последовали моему примеру, после чего наша кавалькада дружно понеслась к Москве. За поединком наблюдало много народу, поскольку случалось подобное нечасто, а значит, многие видели и как победитель о чем-то меня просил, стоя на коленях. Но говорили мы тихо, а потому, в чем дело, мало кто понял. И на следующий же день по столице поползли самые разные слухи, один чуднее другого.
Известия о том, что посольство Сагайдачного к царю провалилось, едва не стоив одному из посланников жизни, быстро достигли ушей Фомы Кантакузена и сильно обрадовали его. Во всяком случае, так мне доложил часто встречавшийся с ним Рюмин. Это меня полностью устраивало, поскольку ссориться с Блистательной Портой в мои планы пока не входило. Однако непостижимым для меня образом хитрый грек пришел к выводу, что это решение было принято под влиянием моей супруги, и отправил царице богатые дары.
Донельзя удивленная Катарина, разумеется, стала узнавать, чем вызвана подобная щедрость, и вскоре явилась ко мне за разъяснениями.
– Иоганн, что означает ваш отказ гетману? – спросила она, появившись на пороге моего кабинета.
Одним из последствий крещения для шведской принцессы была необходимость носить русское платье, по крайней мере на людях. Стоит ли говорить, что это не слишком ей понравилось. Впрочем, Катарина Карловна быстро нашла выход из сложившегося положения, и приехавшие в составе ее свиты портнихи быстро изготовили своей госпоже наряды, в которых причудливо сочетались элементы русской и западноевропейской моды. Как оказалось, сарафаны вполне могут подчеркивать грудь, а летники – фигуру.
– Вы прекрасно выглядите, сударыня, – скользнул я взглядом по платью царицы.
– Рада, что вам понравилось. Но вы так и не ответили…
– Если вы про Сагайдачного, то мой отказ значит, что я не собираюсь воевать, следовательно, не вижу смысла тратить деньги на подкуп подобного рода союзников. К слову, весьма ненадежных.
– Но что он станет делать, получив ваш отказ?
– Скорее всего, пойдет на поклон к своему королю.
– Это значит, что Сигизмунд станет сильней?
– В какой-то мере да.
В глазах супруги мелькнул огонь, но она, хоть и не без труда, сумела сдержаться. Дело в том, что, став сначала немецкой герцогиней, а затем и русской царицей, Катарина Ваза ни на секунду не переставала быть шведской принцессой и вольно или невольно оценивала все события с точки зрения выгод своей родины. И в этом смысле всякое усиление польских родственников казалось угрожающим интересам ее коронованного брата, а стало быть, и ей тоже.