– Ах, есть ли такое место, где нас не притесняют? Где можно молиться так, как тебе нравится, и не оглядываться на других?
– Даже не знаю, моя девочка. Может быть, в Мекленбурге.
– Где?
– В Мекленбурге. Там правит очень мудрый герцог – Иоганн Альбрехт, по прозвищу Странник. Я слышал, что, едва получив трон, он издал эдикт о веротерпимости, в котором разрешил своим подданным исповедовать любую религию, а единственной ересью считается неуплата податей.
– И велики ли там налоги?
– Вовсе нет.
– А почему его называют Странником?
– О! Этот великий правитель провел большую часть своей жизни в разъездах, поэтому ему совершенно не было времени обременять своих подданных. А теперь он и вовсе уехал далеко на восток в Московию, где стал царем и теперь в свои земли совсем носа не кажет. Наверное, поэтому Мекленбург и процветает.
– В Московию? Я что-то слышала об этой далекой стране.
– Конечно, слышала. Мудрено о ней ничего не знать, если во всех корчмах висят веселые картинки, в которых рассказывается, как хорошо живется в тех краях и как там ценят хороших ремесленников. Особенно кузнецов, литейщиков и рудознатцев. Да твой брат и рассказывал об этом еще вчера… Кстати, я только сейчас подумал: где же он мог видеть эти картинки? Наверняка этот шлимазл таскается по всяким злачным местам. Вот я ему задам, когда он появится!
Никита Вельяминов смотрел на потенциального зятя с плохо скрытым раздражением. Не нравился ему Дмитрий Щербатов, хоть убей, а не нравился! Оно, конечно, князья Щербатовы хоть и всего лишь младшая ветвь Оболенских, но все же роду высокого и честного. И потомкам татарского мурзы Чета[37] породниться с ним не зазорно, а вот не лежала душа к нему. Уж больно мутный он, этот князь Дмитрий!
К тому же новоявленный жених мог бы действовать, как пристало представителю старорусского рода, и прислать сватов, которые сделают все по обычаю. Так нет же, пришел сам и сидит теперь с видом приговоренного к казни. Ну, положим, он сирота, а старший брат где-то в Сибири застрял – сидит на воеводстве в каком-то остроге, но все же есть у них родня! Взять хоть князя Лыкова… Впрочем, мысль о том, что сговариваться пришел бы кто-нибудь вроде боярина Бориса Михайловича, также не доставила окольничему радости.
– Каков же ответ будет? – прервал неловкое молчание жених. – Скажи как есть, Никита Иванович.
– Ну что тут скажешь… – поерзал Вельяминов. – Роду ты честного, хорошего. Государь, опять же, тебя жалует. Послужил ты ему. Спас, сам ведаешь кого, от бунтовщиков…
– …да только ты мне от ворот поворот дашь, – обреченно закончил за него князь.
– Да погоди ты! – досадливо прервал его хозяин. – Тут такое дело. Я, когда в плену был, зарок себе дал, что если домой живым возвернусь и сестру свою увижу, то никогда и ни к чему приневоливать ее не стану. Так что вот тебе мой ответ – коли Алена согласится за тебя выйти, то и я перечить не стану. А откажет, тут уж не обессудь!
– Ишь ты, – покачал головой князь. – Экие у вас обычаи в семье…
– А ты меня обычаями не кори, – огрызнулся Никита. – Сам тоже не по старине сватаешься! А что сестра моя – девка своевольная, это чистая правда. Так что прежде чем продолжать, подумай хорошенько, не ровен час согласится.
Последние слова прозвучали будто скрытое предупреждение, но Дмитрий, уже все про себя решивший, пропустил его мимо ушей.
– И как же мне ее ответ узнать? – спросил он.
– Да чего уж проще, – махнул рукой Вельяминов. – Эй, кто там, кликните боярышню!
Похоже, что слуги дожидались приказаний, подслушивая у двери, потому что сразу же раздался звук падения, топот ног, и вскоре в горницу, где принимали гостя, вошла Алена.
– Звал, братец? – ровным голосом спросила она.
– Здравствуй, Алена Ивановна, – поклонился ей вскочивший Щербатов.
– И тебе здравствовать, князь Дмитрий Александрович, – ответила ему поясным поклоном девушка.
– Я тут, вот это… – начал сбивчиво говорить молодой человек, пожирая ее глазами. – Хотел узнать…
– Князь честь нам оказал, – перебил его Никита, пристально смотря на сестру. – Сватается к тебе. Что скажешь?
– Как прикажешь, братец, – тусклым голосом отвечала она ему. – Я твоей воле во всем покорна буду.
– Ишь ты, – крутнул головой окольничий, хорошо знавший цену этой покорности. – Только я тебя, сестрица моя милая, ни к чему принуждать не хочу. Потому ответь нам с князем как на духу: выйдешь ли ты за него замуж? Отвечай нам, мы ждем.
– Я тебе свое решение не раз уж объявляла.
– Ну ты это… – смешался Вельяминов, припомнивший, что Алена уже пыталась уйти в монастырь, а когда ее перехватили, сулилась утопиться. – Ты прямо ответь: да али нет, а то…
– Погоди, Никита Иванович, – прервал его Щербатов. – Дай мне сказать сестре твоей два слова наедине. А там хоть со двора прогони!
Оставлять боярышню наедине с чужим мужчиной настолько противоречило не только обычаям, но и всем нормам приличия, что хозяин дома едва не вспылил от подобного предложения. С другой стороны, этих самых приличий уже нарушили столько, что одним больше, другим меньше…
– И то правда, – неожиданно поддержала гостя девушка. – Дай нам, братец, поговорить минутку.
– Будь по-вашему, – скрипнул зубами окольничий, но все же вышел из горницы, буркнув напоследок: – Я тут рядом буду!
– Прежде чем ответ мне дать, – глухо начал князь, – знай, Алена Ивановна, что жизнь мне без тебя не мила. И коли ты мне откажешь, так я на край света уеду да и сгину там без покаяния! А теперь решай судьбу мою, я теперь ко всему готов.
– Красиво говоришь, Дмитрий Александрович, прямо как в книжке. Сам придумал или научил кто?
– Как смог, так и сказал, – пожал плечами молодой человек. – От сердца слова сии…
– Ты знаешь, что я тебя не люблю? – прервала его излияния девушка.
– Чай, не совсем дурак. Понимаю.
– А зачем тогда себя мучишь?
– Затем, что не могу иначе. Уж кой год смерти ищу, а не идет, проклятая. Прошлый год с татарами бился – хоть бы царапина… Бунт был – тоже так. С казаком этим, чтобы ему пусто было, зацепился, думал, хоть он меня срубит. Так нет же! Государю даже сказал, что к тебе хочу посвататься, и то обошлось…
– Что ты сказал?!
– Все как есть.
– Врешь!
– Хочешь, побожусь!
– Значит, это правда?
– Истинная, – вздохнул Дмитрий и с надеждой посмотрел на боярышню. – Так и сказал, мол, если хочешь, так сватайся!
– А ты и рад, – прикусила губу та.
– Послушай меня, Алена Ивановна, – горячо заговорил молодой человек. – Знаю я, что ты ему сердце отдала, да только не надобно оно ему. А я тебя всю жизнь любить буду, на руках носить стану, ни единым словом никогда не попрекну…
– А не боишься?
– Что ты к нему по первому зову убежишь? Боюсь! А только пусть так, пусть…
– Дурак ты, Митька!.. – едва не закричала на него Алена. – Ишь чего выдумал, побегу! Да я тебе сейчас бельма твои бесстыжие выцарапаю…
– Что тут у вас?! – с тревогой спросил ворвавшийся на шум Вельяминов.
– Да ничего, – прерывисто дыша, отвечала ему сестра. – Мы тут почти сговорились. Не передумал еще свататься, женишок?
– Нет, – не верящим голосом отозвался совершенно сбитый с толку князь.
– Значит, так тому и быть! Замуж так замуж. Ты, братец мой любезный, скоро женишься, хозяйку новую в терем приведешь, а мне что же вам мешать… вот две свадьбы и сыграем!
– Так не готово же ничего… – развел руками Вельяминов.
– Это у тебя вечно ничего не готово, а я свое приданое уже давно соткала да сшила.
– Эва как! – покачал головой Никита и взглянул на будущего зятя даже с какой-то жалостью. – Ну, коли так, совет вам да любовь!
Ради такого дела окольничий велел холопам принести жбан медовухи и так хорошо попотчевал новоявленного родственника, что домой его пришлось отправлять на санях. А проплакавшая всю ночь в подушку Алена вытерла насухо слезы и, глядя на вышитый портрет государя, горько сказала:
– Еще вчера, может, и побежала бы, а сегодня – нет!
Веселый звон колокольчика возвестил школярам, что время их мучений миновало и можно немного отдохнуть от скучных наук и непонятных вокабул. Шесть тяжелых дней, заполненных учением, закончились, и впереди воскресенье, которое, впрочем, все проведут по-разному. Местные, вроде Куракина и прочих москвичей, отправятся домой к родителям, заждавшимся своих чад. А таким, как Анненков, и выходной день придется провести в школе, ибо никого из родных у них в столице нет. Но все одно, занятиями им досаждать не будут, кормить-поить не перестанут, а из обязательных дел разве что молитвы, но это дело Божье – его не миновать.
– Никишка, а хочешь ко мне в гости? – неожиданно спросил Анненкова Ванька Пожарский, с которым они крепко сдружились в последнее время.
– Хочу, – не раздумывая ответил тот. – А тебя не заругают?
– С чего бы? – искренне удивился тот. – У меня матушка знаешь какая добрая! Поди, уж и пирогов велела холопкам напечь…
Пирогов Никишке хотелось, ибо казенные каша да квас уже надоели хуже горькой редьки, а никаких иных разносолов не предвиделось. Однако в каком качестве он пойдет в гости к приятелю, ровней или прихлебателем?
– Не-а, – помотал головой мальчик. – Сегодня баня, постираться надоть, отмыться опять же, а то, чего доброго, вши заведутся…
– Нешто ты думаешь, что у нас в усадьбе бани нет? – искренне удивился Ванька. – Да она не меньше, чем в школе, к тому же еще и свежесрубленная. От новых бревен знаешь как духмяно? И на каменку не водой плеснут, а квасом малиновым, и веники не с березы, а дубовые да можжевеловые.
– Ишь ты, – покачал головой Анненков. – Хорошо живете!
– Слава богу, – отозвался приятель и продолжил уговоры: – А кто не любит париться, можно мылом обойтись.
– Чем?
– Ну, мылом, какое купцы из полуденных стран привозят.
– Ну ладно, – решился наконец тот. – Пойдем. Авось не погонит меня твой батюшка!