– Угу, – односложно хмыкнул в ответ Анисим.
– А Никита Иванович каков? Ну чистый боярин!
– Ага.
– А вот князенька-то неказист! – уже громче продолжала изрядно захмелевшая стрельчиха. – Уж за что ему такая красота досталась, ума не приложу! Боярышня Алена Ивановна ведь красоты неописуемой девица. Будто королевна заморская…
– Цыц, дура! – не разжимая губ, велел ей муж, но, на беду, кто-то уже услышал эти слова.
– Не вышло из Вельяминовой ни королевны, ни царицы, – пьяно усмехнулся подвыпивший дворянин в лазоревой ферязи. – Видать, худо старалась!
– Ничто, – подхватила за ним соседка. – Зато приданого князю немало принесет. Вон сидит болезный, ни жив ни мертв от радости!
– Чего ему радоваться?
– А о чем печалиться?
– Так ведь не по нраву, поди, чужой кусок-то доедать!
– Грех вам такое говорить! – попытался кто-то пристыдить захмелевших гостей, но его не слушали.
– Вот народ… – покрутил головой Пушкарев. – Наболтают по пьяни с три короба, а потом на съезжей удивляются, за что их так.
Сам он хоть и пил наравне со всеми, но захмелевшим не выглядел, говорил помалу, больше слушая других и запоминая, кто чем отличился.
– Про что это ты, милый друг? – переспросила не расслышавшая его Авдотья.
– Да так, – без тени улыбки отвечал ей муж, – размышляю, где наша дочь богоданная?
– Так она же подружка невесты, – развела руками мать. – Должно, там где-то.
– Ну-ну.
– Гляньте, государь молодым подарки жалует!.. – прошелестело по рядам, и все, на время замолчав, как зачарованные принялись с утроенным вниманием следить за действом, происходящим далеко впереди.
Надо сказать, что беспокойство приемного отца Марьи Пушкаревой было не совсем напрасным. Потому как девушка, улучив минутку, ухитрилась ловко улизнуть ото всех, благо вельяминовский терем был ей хорошо знаком. Быстро пройдя неприметными сенцами, она оказалась рядом с горницей, отведенной для царевых стольников. Там они перед началом пира наскоро перекусили, чтобы не зыркать голодными глазами на царские блюда, и отправились править службу. То есть прислуживать царской чете за столом, подавать подарки, и вообще, мало ли что их царским величествам может понадобиться.
Теперь горница пуста, но Марье, по всей видимости, это и было нужно. Быстро прошмыгнув в нее, она спряталась в небольшой нише, сплошь завешанной шубами царских слуг. Через несколько минут показался озабоченный чем-то Петька Пожарский и принялся озираться, как будто ожидая чьего-то прихода. Никого не дождавшись, он плюхнулся на скамейку и, вытерев со лба пот, тяжко вздохнул.
– Где же ты, краса моя ненаглядная… – вырвалось у него.
– Али потерял кого, Петр Дмитриевич? – проворковала подкравшаяся сзади к стольнику Машка и со смехом закрыла ему глаза руками.
– Кто здесь?! – дернулся было тот.
– А ты кого искал, княжич? – В голосе девушки звякнул металл, как будто лязгнули стальные зубы капкана.
– Машенька! – расплылся тот в глупой улыбке и, рывком обернувшись к ней, попытался обнять. – Тебя искал, любимая!
– Ишь какой шустрый! – тут же вывернулась из его рук Пушкарева. – Только что признать не мог, а теперь уж и любимая! Да еще и обниматься лезет!!!
– Ну, прости, – взмолился парень, по опыту знавший, что та легка на расправу. – Только мочи нет более с тобой в разлуке жить! Как увижу тебя хоть на минуточку, будто зорька ясная взошла, даже если непогода на улице. А когда нет, тоска съедает черная…
– Сладко поешь, Петр Дмитриевич! Видать, многим девам красным таковые слова говорил прежде, что теперь без запинки сыплешь?
– Грех тебе такое говорить, Марья Анисимовна! Богом клянусь, что, кроме тебя, никого и никогда не любил и слов таких никому не сказывал…
– Врешь, поди.
– Лопни мои глаза!
– Вот дурной, – засмеялась девушка. – Кому ты такой нужен будешь, без глаз?
– Что глаза… – простонал в ответ раненный стрелой амура. – Коли тебе не нужен, так и жить незачем!
– А с чего ты взял, что не нужен?
Услышав последние слова Петька, не веря своим ушам, встрепенулся и снова кинулся в атаку:
– А раз нужен, то не гони прочь!
– Кто ж тебя гонит, малахольный?
– А раз не гонишь, то позволь в уста сахарные поцеловать! – подался к ней парень.
– Ишь какой лакомый! – лукаво усмехнулась Машка, но отодвигаться не стала, и чрез мгновение их губы соединились.
Княжич Петр Пожарский, несмотря на молодость, успел отличиться на войне, хорошо зарекомендовать себя на царской службе в Кремле, но вот целоваться ему пока что не приходилось, однако недостаток опыта он с лихвой компенсировал энтузиазмом.
– Руки-то придержи! – попыталась пресечь его пылкость тяжело дышавшая девушка.
– Ладно… – выдохнул тот и счастливо улыбнулся.
– То-то, что ладно! – сердито отозвалась Пушкарева. – Чего лыбишься, как пришибленный?
– Ну чего ты, Маша…
– Ничего! Я тебе руки распускать не разрешала!
– Прости, любимая. Не буду больше!
– Зарекался кот сметану воровать!
– Сказано, не буду!
– Ладно. Пора мне, а то, поди, хватились уже…
– Погоди хоть минуточку!
– Некогда, Петя. Пойду я.
– Маш…
– Чего еще?
– Давай убежим!
– Как это?
– А так. Ты и я, и никого больше!
– Что, – сообразила девушка, – батюшка сказал, что благословения не даст?
– Да, – обреченно вздохнул княжич.
– Почто так?
– Ну, это… – замялся молодой человек.
– Родом не вышла?
– Ага.
– И ты решил уводом взять?
– А что делать?
– Вот что, Петенька! – решительно заявила парню Пушкарева. – Ты, конечно, роду старого и честного, однако и я не за печкой найденная. И уводом, без родительского благословения, ни за тебя, ни за кого иного не пойду, так и знай!
– И что делать?.. – растерянно повторил Пожарский.
– Господи, я думала, один в Москве дурачок – Митька Щербатов, а оказывается, и похлеще его есть! Уж на что тот бестолковый, а и то своего добился.
– К царю в ноги упасть? – сообразил княжич.
– Сам думай.
– Погоди-ка, – задохнулся тот от неожиданной догадки. – Стало быть, правда, что ты его дочка?
– Петя, ты совсем дурак? – фыркнула от смеха девушка. – Государь всего-то на десять годов меня старше! Нешто непонятно?
– Ну…
– Баранки гну! К тому же, будь я царевной, разве не сыскали бы для меня хоть какого-нибудь завалящего заморского королевича или принца?
– Наверное, сыскали бы…
– Вот то-то же! – назидательно заявила молодому человеку Марья и убежала прочь.
Успела она как раз вовремя, потому что государь с государыней уже собирались возвращаться в Кремль.
– Где вы были, дитя мое? – поинтересовалась Катарина. – Я вас совсем не видела, после того как начался пир.
– Я была здесь, моя госпожа, – начала было девушка, – просто…
– Ладно, – перебила ее царица. – Нам пора, и я хочу, чтобы вы сопровождали нас.
– Как прикажете.
– Прекрасно. Давайте собираться.
– Простите мне мою дерзость, ваше величество, – государь тоже уезжает?
– Спросите у него, милочка, если вам так интересно!
Услышав столь резкий ответ, Пушкарева тут же прикусила язык и принялась помогать царице с одеждой. Вместе с другими фрейлинами она помогла своей госпоже облачиться в шубу, надеть на голову меховую шапочку, потом быстро оделась сама, после чего все вместе тронулись к выходу.
Судя по всему, царь тоже покидал празднество, потому что во дворе суетились холопы с лошадьми. Рассаживались в седла придворные и охрана. Особенно выделялись гарцующие на отборных аргамаках стольники в белых кафтанах, среди которых она заметила Петьку.
– Где же наша карета? – сухо поинтересовалась государыня, наблюдая за творившимся вокруг бедламом.
– Если вам будет угодно, я сейчас же узнаю, – вызвалась Маша.
– Нет, – помотала головой Катарина. – Лучше пошлите кого-нибудь из слуг или придворных, а сами останьтесь со мной.
– Как прикажете, – поклонилась ей девушка и, бросившись вперед, замахала рукой, привлекая внимание Пожарского.
Заметив ее сигналы, тот немедля соскочил с седла и бросился к ним навстречу.
– Ты что, Машенька? – встревоженно спросил он, одновременно кланяясь царице.
– Государыня велит узнать, где ее возок!
– Известно где, – ухмыльнулся княжич. – В соседнем дворе стоит.
– У нас, что ли?
– Ну да.
– Почто?
– Так свадьба же! Гостей столько понаехало, что все подъезды загородили своими санями. Вот ей-богу, яблоку упасть негде. Сейчас стрельцы их распихают, тогда и подадут.
– Что он говорит? – поинтересовалась Катарина.
– Он говорит, что делается все возможное и скоро карета будет.
– Поскорее бы.
Пока они говорили, из дверей вышел царь, сопровождаемый обоими женихами и Михальским.
– Уезжаешь уже? – с легкой обидой в голосе пробасил Вельяминов.
– Не хочу вас стеснять, – примирительно отозвался я.
– Грех тебе такое говорить, Иван Федорович! Да разве ж ты нам в чем мешаешь? Митька, проси дорогого гостя остаться!
– И вправду, государь, – нерешительно поддержал его просьбу Щербатов. – Не обижай нас.
– Ну чего вы, в самом деле? Бросили гостей, невест, то есть уже жен. Ступайте к ним, а то украдут еще, чего доброго.
– Пусть только попробуют, – криво усмехнулся Корнилий.
– А ты куда намылился? – обернулся я к нему. – Еще гулять и гулять. Слышишь, как шумят?
– Кот из дома – мыши в пляс!
– Вот-вот. Правда, идите, выпейте еще как следует. Тебе, кстати, разливать…
– Найдется кому налить, – возразил литвин. – К тому же молодым пора в спальню, а гости и сами мимо рта не пронесут.
Упоминание о спальне не добавило мне настроения, и я, махнув им на прощанье рукой, стал спускаться по лестнице и почти столкнулся внизу с Катариной и ее придворными.
– Вы уже здесь?
– Как видите.
– А где ваш экипаж?
– Мне сказали, что скоро будет, а впрочем, кажется, вот и он.