Услышав это, бедолаге Петцелю оставалось только в очередной раз всплеснуть руками и с тоской наблюдать, как здоровяк Борух набивает свою ненасытную утробу. Надо сказать, что столь свободно ведущий себя слуга был дальним родственником почтенного ростовщика, но его вольность с хозяином объяснялась не только этим. Парень был не особенно умен, но при этом безукоризненно честен и просто дьявольски силен. Все это делало его неплохим работником и совершенно неоценимым спутником в подобном путешествии. Да взять хоть тот случай, что приключился, едва они пересекли границу Саксонии и их попытались обокрасть какие-то негодяи. Борух тогда так ловко отделал самого наглого из них, что остальные даже не рискнули приблизиться и лишь издали грозились здоровяку.
Путешествовала семья Петцелей на большом, но довольно неказистом фургоне, запряженном парой крепких лошадей. Внутри размещались припасы, а также жена Рувима – Мира и их красавица дочка – Сара, а также старая Двора, служившая уже не одному поколению своих хозяев. Борух правил повозкой, держа наготове крепкую дубинку, окованную тремя железными кольцами. Хозяин обычно сидел рядом с ним, а младший сын ростовщика, Моисей, сидел сзади, тоскливо наблюдая за дорогой. Иногда к нему присоединялась Сара, которой тоже было скучно, но долго так сидеть ей не позволяла матушка, считающая, что молодой девушке неприлично показываться любопытным гоям, так и пялящимся на их повозку, в надежде что-нибудь стянуть.
– Доедай скорее, нам надо ехать! – досадливо морщась, сказал Рувим Боруху.
– Куда вы так торопитесь? – поинтересовался корчмарь.
– Скоро на дорогах будет много беглецов из армии короля Фридриха, – неохотно пояснил тот. – Станет небезопасно.
– Это верно, – кивнул Мордехай. – Но они вас в любом случае нагонят.
– И что же делать?
– Как что? – удивился Кац. – Конечно же двигайтесь дальше не по дорогам, а по реке. На Эльбе немало кораблей, так и снующих туда-сюда, владельцы которых охотно доставят вас… кстати, а куда вы направляетесь?
– Хм, пожалуй, это верно, – задумался Петцель, проигнорировав вопрос о пункте назначения. – Но как нам быть с лошадьми и фургоном?
– Конечно же верно! – с жаром продолжил кабатчик. – А что же до лошадок, то их можно не тащить с собой, а продать здесь, чтобы, добравшись до места, купить новых. Я бы, к слову, взял ваших и дал хорошую цену, не то что здешние барышники. Не говоря уж о том, что позволил бы им дотащить фургон до пристани и только потом забрал.
– И сколько бы вы дали мне за них? – с интересом воскликнул ростовщик, еще ничего не решивший, но не сумевший отказать себе в удовольствии поторговаться.
– По двенадцать талеров.
– Сколько? – возмущенно задохнулся Петцель. – Да это же грабеж! Я взял их в Праге за сорок каждую…
– Воля ваша, почтенный герр Рувим, – покачал головой Кац, – а только вы переплатили, да к тому же, видать, не слишком хорошо кормили в дороге ваших лошадок, отчего они совсем отощали. Впрочем, если угодно, можете справиться у барышников, но эти разбойники вам и половины не дадут.
– Что вы такое говорите?! Да они откормлены так, что под ними земля проваливается…
– Кстати, – не смущаясь, продолжал Мордехай, – фургончик тоже можно продать. Хотя бы и мне. Или у вас там что-то ценное?
– Для кого как, – горестно вздохнул Петцель. – Для таких состоятельных людей, как вы, это, может быть, и ничто, а для меня и моей семьи эти товары – все, что у нас есть!
– Чтобы я так жил, как вы жалуетесь! – ухмыльнулся корчмарь. – Если вам угодно притворяться простыми торговцами, то кто я такой, чтобы спорить?
– Двадцать пять талеров за лошадь!
– И кто тут только что кричал про грабеж?
Скоро они сошлись в цене, и уже вечером семья Петцелей и их слуги оказались на довольно большой барке, идущей до Гамбурга. Пан Рувим выкупил для себя и своих домашних каморку, в которой жил ее капитан и владелец, поскольку это было единственное приличное помещение на всем судне. Остальные пассажиры и команда в хорошую погоду ютились на палубе, а когда та портилась, прятались в наполненный грузами трюм. Там же нашлось место и для Боруха, а вот старой Дворе хозяева все же позволили разместиться вместе с ними.
– Мойша, а отчего от тебя пахнет пивом? – ехидно поинтересовалась Сара, едва они закончили размещаться.
– Моисей, ты что, пил? – с испугом воскликнула мать и схватилась за то место, где, по ее мнению, у людей находится сердце.
– Что вы, матушка, – сделал невинное лицо мальчик, одновременно показывая кулак сестре. – Это слуга в корчме ненароком пролил на меня немного, вот и пахнет.
– Я думаю, судя по запаху, он не так уж и мало пролил, – продолжила девушка, не обращая внимания на угрозы брата.
– А я думаю, что приличной девушке этот запах должен быть незнаком, – парировал Мойша и с независимым видом покинул их каморку.
– А ведь он прав, – задумчиво заметила Мира и громко спросила у глуховатой Дворы: – А ты как думаешь?
– Это место совсем не подходит для вас с детьми, госпожа, – согласно закивала старушка.
Дальнейшее их путешествие проходило спокойно. Барка, увлекаемая попутным течением, размеренно двигалась к своей цели. Когда позволял ветер, матросы ставили парус, и тогда она шла еще быстрее, наполняя восторгом сердце Мойши, воображавшего, что их суденышко бороздит бескрайний океан. Нет, он, разумеется, не хотел стать моряком, да и где вы видели моряков-евреев? Но отчего бы будущему богатому негоцианту Моисею Петцелю не стать еще и судовладельцем, чтобы отправиться в далекие страны и привезти оттуда несметные сокровища? Тогда никто, даже эта несносная Сара, не посмел бы строить насмешки над ним!
Иногда к нему, воспользовавшись сном матери и Дворы, присоединялась Сара, и они вместе стояли у борта, глазея на проплывающие мимо них берега. Несмотря на постоянные стычки, брат и сестра любили друг друга и обычно ладили между собой. Ну, кроме тех случаев, когда Мойша совершал какой-нибудь промах и становился объектом для бесивших его шуточек.
Саксонский курфюрст Иоганн Георг среди вождей Евангелической лиги слыл сторонником Габсбургов, и не напрасно. Когда скончался благочестивый император Матвей, он первым среди князей-выборщиков отдал свой голос в пользу богемского короля Фердинанда и в дальнейшем продолжал оказывать ему поддержку. Начавшееся восстание чешских сословий нисколько не изменило его позиции, и, когда ему была предложена корона Богемии, он не только с негодованием отверг ее, но также сделал все, чтобы прочие евангелисты не оказали решившемуся на противостояние Габсбургам Фридриху Пфальцскому никакой поддержки.
Единственным условием была гарантия свободы вероисповедания в Богемии после восстановления законной власти, которую император ему торжественно обещал. Кроме того, ценивший своего союзника Фердинанд предложил присоединить к Саксонии Лужицкую марку и Силезию. Отказываться от такого «подарка» было бы верхом глупости, а потому курфюрст начал собирать армию. И теперь к его столице со всех сторон маршировали банды наемников[84]. К одной из них и пристал бывший студент Вацлав Попел.
– Откуда ты такой взялся? – поинтересовался оторвавшийся от обеда капитан Штире, когда к нему подвели молодого человека.
– Из Моравии, – коротко отвечал Попел, стараясь не смотреть на искромсанный ножом окорок.
– У вас там сейчас жарко, – ухмыльнулся офицер.
– Я давно не был в родных краях.
– Тебе приходилось воевать?
– Нет.
– Врешь! Я всегда отличу новобранца, впервые вставшего в строй, от человека, успевшего посмотреть в глаза смерти. Говори правду, а не то пожалеешь!
– Я был кирасиром.
– Вот как! И где же твой конь и доспехи?
– Остались на Праздном поле.
– Стрелять умеешь?
– Да, из пистолета.
– А с мушкетом справишься?
– Справлюсь.
– А с пикой?
– Если понадобится.
– Хорошо. Мне нужны пикинеры. Оружие и доспехи – мои, жалованье – четверть талера в неделю. За бой – двойная оплата. Если уцелеешь в первом бою, значит, из тебя выйдет толк, тогда можно будет поговорить о прибавке. Если случится добыча, то ты будешь иметь долю наравне с прочими пикинерами. Согласен?
– Да!
– Тогда подписывай контракт, после чего тебя проводят в твой десяток. И запомни: за трусость в бою – смерть! За утаивание трофеев – смерть! За неисполнение приказа – смерть!
– А если…
– За дурацкие вопросы – смерть!
– Понятно.
– Ну вот и отлично. Задаток за первую неделю получишь у профоса Кирха. Так уж вышло, что этот святой человек исполняет еще и обязанности казначея, а если случится такая надобность, то и капеллана. Ты лютеранин или католик?
– Реформат.
– Ну и ладно, мне плевать! Эй, кто-нибудь, отведите этого моравского ублюдка к капралу Нильсу да велите покормить. Бьюсь об заклад, что он уже дня три ничего не ел.
– Четыре.
– Ты слишком много разговариваешь, парень! – ткнул его в бок провожатый. – С капитаном Штире не так уж трудно поладить, если выполнять приказы и не болтать при этом.
– Спасибо. Я постараюсь запомнить.
– Вот-вот, постарайся, а то он тебе враз язык укоротит.
Скоро Попел получил возможность убедиться в словах наемника. Капитан и впрямь оказался человеком покладистым и незлобивым. Особенно на фоне капрала Нильса, бывшего сущим исчадием ада.
Ему дали старую кирасу и ржавый шлем – морион. И то и другое носили следы множества битв и последовавших за ними ремонтов. Со шпагой и пистолетом пришлось расстаться, а вместо них бывшему студенту выдали видавший виды тесак в деревянных ножнах да длинную – в три человеческих роста – пику. В обычное время ее полагалось нести на плече, а в бою баталия наступала, ощетинившись пиками, как разъяренный дикобраз. Причем пикинеры должны были стойко держать строй, не обращая внимания на обстрел вражеских мушкетов и пушек или же яростные наскоки кавалерии.