Вот мушкетеры – другое дело. Они строились по флангам баталии и вели огонь, отбивая атаки или стараясь расстроить ряды противника. После выстрела им следовало отходить назад для перезарядки, а потом возвращаться и делать новый залп. Глядя на них, Вацлав скоро пожалел, что не попал в мушкетеры, ибо такая служба показалась ему куда более занимательной. Впрочем, кто знает, может, со временем и с Божьей помощью ему и удастся сменить неповоротливую пику на тяжелый мушкет.
Пока же времени для сожалений и особенно для мечтаний у него было не так уж много. Ему и прочим новобранцам следовало многому научиться, а потому проклятый Нильс не жалел для них ни отборной ругани, ни увесистой палки. А когда учения заканчивались, неугомонный шваб тут же находил для новичков какое-нибудь иное, не менее тяжелое занятие. На это он был мастер.
Первый бой в качестве пехотинца он принял через две недели после вступления в банду. Они только перешли через границу Лужицы и устало двигались по дороге. Несколько раз их колонну обгоняли гарцующие рейтары, позади тащилась артиллерия, а они все шли и шли, и казалось, этот проклятый путь никогда не закончится.
Вражеская кавалерия появилась из ближайшего леса внезапно, да еще в такое время, когда рядом не оказалось ни рейтар, ни кого другого, способного помочь им отразить внезапную атаку. Только что они спокойно шли, мечтая лишь о привале и последующем за ним ужине, как вдруг воздух наполнился грохотом выстрелов, яростными воплями нападавших, криками паники и отчаянной руганью капрала Нильса. Некоторые из новобранцев, завидев, что на них несется неприятельская конница, в ужасе побросали оружие и попытались спастись бегством, но основная часть быстро построились и, выставив вперед пики, стали непрошибаемой стеной.
Вместе с ними оказался и Вацлав. Повторяя про себя все молитвы, какие только знал, он упер оружие в землю и, стиснув зубы, ожидал своей судьбы. Впрочем, противники и не подумали лезть на рожон, лишь гарцевали перед лесом пик и палили в пикинеров из пистолетов и ружей, выбивая из их рядов то одного, то другого солдата. Но на место павших тут же становились другие, так что лес пик перед врагом и не думал редеть.
Все же некоторому количеству неприятельских драгун удалось прорваться к пушкам, где они тут же принялись рубить канониров и ездовых. Те отвечали им выстрелами из пистолетов, отмахивались длинными банниками, отбивались шпагами. Некоторые попытались спастись бегством или же прячась под повозками с припасами, но основная часть артиллеристов стойко сопротивлялась, и скоро к ним пришла помощь. Затрубили трубы, раздался гул копыт, и все увидели, как к ним возвращается ускакавший было вперед эскадрон рейтар. При виде их вражеские всадники тут же ретировались, не принимая боя.
– А ты не такой уж и никчемный, – без тени улыбки на лице пробурчал Нильс, обращаясь к Вацлаву. – Пожалуй, со временем из тебя выйдет пикинер. Если раньше не убьют, конечно.
– Спасибо, капрал, – немного растерялся от такой «похвалы» Попел.
– На здоровье, – криво ухмыльнулся тот и принялся рассматривать одного из немногих убитых вражеских драгун. В отличие от кирасир или рейтар, единственной защитой того был жилет из толстой кожи, надетый поверх камзола, и кольчужная пелерина, едва прикрывавшая плечи.
– «Плащ епископа», – вспомнил ее название бывший студент.
– Точно, – кивнул Нильс. – Видел такие раньше?
– Не слишком близко, – отвечал Вацлав, сообразив, что капрал спрашивает о драгунах. – На Праздном поле они стояли с другого фланга.
– Проклятые ублюдки, – сплюнул старый вояка. – Если бы они спешились, то запросто расстреляли нас из своих ружей. Это тебе не пистолет, из которого надо стрелять, видя белки глаз противника!
– Тогда бы они не успели удрать от наших рейтар, – возразил пикинер.
– Тоже верно.
– А где были наши мушкетеры?
– Вот и мне интересно. Хотя думаю, это скоро выяснит капитан Штире, и кое-кому придется туго.
– А что будет с теми, кто бежал?
– Слушай, парень. Ты слишком много болтаешь, чтобы быть хорошим солдатом, но на этот вопрос я, пожалуй, отвечу. И вот что я тебе скажу. Ты очень скоро узнаешь их судьбу, и будь я проклят, если ты ее не запомнишь!
Так и случилось. Едва их колонна остановилась на привал, как появился профос Кирх и крикнул Вацлаву:
– Эй, мораванин, иди сюда!
– Зачем? – удивился тот.
– Затем, что так приказал капитан, – огрызнулся палач.
Как оказалось, Попелу и еще двум солдатам пришлось конвоировать незадачливых беглецов. Всего их оказалось четверо, точнее, прежде было пятеро, но один не дожил до экзекуции, получив несовместимое с жизнью отравление свинцом. Оказавшись перед строем, они бросились на колени, прося о пощаде, но натыкались лишь на враждебные или равнодушные взгляды наемников. Наконец капитан Штире объявил их судьбу:
– С тех пор как всемогущий Господь сотворил этот мир, – пафосно начал он, – мир еще не видел таких гнусных и трусливых ублюдков, как вы! И потому вы как никто другие заслуживаете самой ужасной казни, какую только может измыслить человеческий разум. Но я милосерден, а потому обойдусь простым повешеньем. И первым приказываю вздернуть вот этого негодяя!
Повинуясь его приказу, профос схватил несчастного, на которого указал капитан, и поволок его к раскидистому вязу, через толстую ветвь которого была предусмотрительно перекинута веревка. Еще минута, и вокруг тонкой шеи дезертира затянулась петля.
– Вот что, мораванин, – буркнул Кирх, – я сейчас прочту молитву об этой заблудшей душе, а ты по команде выбьешь у него из-под ног скамью.
– Но я не палач! – возмутился Вацлав.
– Хочешь, поменяемся, – пожал плечами профос. – Но учти, если ты худо выбьешь скамью, то бедолага будет мучиться, пока не умрет от удушья. А если неправильно помолишься, то его душа не попадет в чистилище и будет преследовать тебя вечно! Что выберешь?
– Да простит меня всемогущий Господь, но, пожалуй, скамью! Только скажите, как правильно ее выбивать?
– Как можно резче, чтобы сломалась шея и он отошел без мучений.
– Эй, вы там заснули, что ли? – нетерпеливо прикрикнул Штире.
– Сейчас, – ответил ему Кирх и начал молиться.
Закончив, он махнул рукой Попелу, и тот, перекрестившись, ударил ногой по опоре для приговоренного. Несчастный неловко свалился вниз и, несколько раз дернувшись, затих. Тем временем капитан подошел к остальным дезертирам и, окинув взором, от которого у тех застыла кровь в жилах, начал говорить:
– Посмотрите на то, что случилось с этим трусливым ублюдком, и запомните навсегда. Я решил помиловать ваши никчемные жизни, хоть они того и не заслуживают. Но знайте, к следующей вине добавится и эта, и тогда вас даже Господь Бог не спасет, помяните мое слово. А теперь каждому по пятьдесят плетей, чтобы лучше помнили, как вам сегодня повезло. Исполнять!
Это наказание профос выполнил сам, а на долю Вацлава и других солдат досталось лишь привязывать помилованных к скамье и обдавать водой из ведра после окончания экзекуции.
– А у тебя талант к нашему ремеслу, – хмыкнул палач, когда они закончили. – Не желаешь ли стать моим учеником?
– Нет, – помотал головой бывший студент.
– Ну и зря. Профессия как профессия, не хуже других. Ты подумай на досуге.
– Хорошо, подумаю, – махнул головой Вацлав, в надежде что Кирх от него отстанет.
Это движение стало последней каплей, и молодого человека стало рвать желчью, поскольку ничего иного в его желудке не оказалось.
В Священной Римской империи германской нации есть много разных государств. Некоторые из них довольно велики и богаты, другим повезло несколько меньше, а третьи и вовсе настолько крохотны, что и говорить об их государственности можно лишь с усмешкой. Одним из таких карликов было Шверинское епископство, в котором правил, однако, родной брат датского короля Кристиана IV – принц Ульрих.
Избрание его титулярным епископом[85] состоялось лишь по причине покровительства матери – королевы Софии, урожденной принцессы Мекленбург-Гюстровской, сумевшей надавить на своих мекленбургских родственников.
Человеком принц, надо сказать, был пустым и довольно вздорным. В молодости он провел несколько лет в Шотландии, при дворе его сестры Анны, вышедшей замуж за Якова Стюарта. Когда последний стал королем еще и в Англии, принц перебрался в Лондон и в самом скором времени ухитрился поссориться со всеми, от испанского посла до самого короля. Живя на широкую ногу за счет зятя, он ухитрялся вести себя так, будто это Стюарты – его бедные родственники, и стоит ли удивляться, что Ульриху скоро указали на дверь?
Вернувшись в свои владения, не утративший живости характера светский епископ стал участвовать в различных военных авантюрах, одной из которых стала Кальмарская война. В ходе ее он впервые повстречался со своим дальним родственником Иоганном Альбрехтом, уже получившим прозвище Странник. Впрочем, тогда он еще не знал, что перед ним будущий великий герцог Мекленбурга и русский царь.
Напротив, беглый принц, нашедший приют при шведском дворе, не произвел на брата датского короля ни малейшего впечатления. Просто юнец в запыленных и забрызганных кровью доспехах, нагло заявивший его брату Кристиану Четвертому, что сегодня датчане здесь не пройдут, как будто за его спиной стояло десять баталий швейцарцев, а не сброд из вчерашних каторжников!
Увы, оказалось, что этот молокосос слов на ветер не бросает, и дальше враги действительно не прошли. Но что хуже всего, в следующую ночь этот мерзавец со своими висельниками ухитрился пробраться в датский лагерь и устроил резню, при воспоминании о которой у Ульриха до сих пор леденеет спина и становится редким дыхание. Да и мудрено ожидать иного, ибо бородатые варвары, нанятые не иначе как в самой преисподней, вырезали всех в соседнем шатре, лишь по счастливой случайности не добравшись до принца.
Так что когда Иоганн Альбрехт внезапно высадился в Мекленбурге и захватил своих двоюродных братьев, Ульрих и не подумал сопротивляться, а сбежал в Данию, где и скрывался до самого отъезда такого ужасного родственника. По счастью, Иоганн Альбрехт не конфисковал владения принца, отчасти благодаря заступничеству вдовствующей герцогини Софии – матери безвременно почивших кузенов Странника, отчасти из нежелания окончательно рассориться с датским королевским домом, а быстрее всего – из-за крайней незначительности Шверинского епископства!