– Тогда пойдем! – сделала приглашающий жест Мария.
– Но у нас нет ни учебных шпаг, ни масок, ни жилетов…
– Сейчас все будет!
Ничего не подозревающий мальчик пошел следом за своей юной невестой, и через минуту они оказались в саду у разросшегося орешника. Принцесса смело шагнула к нему и, нагнувшись, ухватилась за ветку.
– Тебе нужен нож?
– Твоим ножом только в одном месте ковыряться! – безапелляционно заявила девочка и достала свой.
Через минуту у нее в руках было две тростинки, более всего напомнившие принцу розги. Еще некоторое время она потратила на очистку их от листьев, отчего сходство еще более усилилось.
– Что это? – удивился Ульрих.
– Держи, – с усмешкой протянула ему одну из палок девочка и деловито перечислила правила поединка: – Деремся до трех касаний. Кто первый пропустит – тот и проиграл!
– Хорошо, – хмыкнул мальчик и, получив в руки «оружие», попытался изобразить изящный поклон.
Увы. Его соперница менее всего думала о тонкостях ритуала и тут же бросилась в атаку, ловко хлестнув противника по ляжке.
– Ой! – дернулся тот. – Больно!
– Первое касание! – безжалостно улыбнулась ему будущая жена.
– Но так нечестно!
– Angard![87] – не обращая внимания на протесты, продолжила та.
К этой атаке принц оказался готов и некоторое время вполне успешно отражал натиск, но, как только он собрался перейти в контратаку, в его ребро уперся кончик орехового прута.
– Второе касание!
– Ладно, – скрипнул зубами Ульрих. – Защищайся!
Импровизированные учебные рапиры замелькали с утроенной быстротой. Обманные выпады и хитрые финты следовали один за другим. Никто не желал уступать другому первенство, и поединок продолжался. Со стороны за ним с интересом наблюдали три многоопытные дамы, от решения которых зависела будущая судьба не на шутку расходившихся детей.
– У вашей внучки явный талант, – заявила вдовствующая королева, разглядывая оставшийся без присмотра рисунок.
– И не только в художествах, – скупо усмехнулась герцогиня София и, повернувшись к собеседнице, спросила: – Вы все еще считаете этот брак удачной затеей?
– Что вы хотите этим сказать? – нахмурилась Клара Мария.
– Надеюсь, никто из юных фехтмейстеров не останется без глаз? – проигнорировала та ее вопрос.
– Пожалуй, пора их остановить!
– Эй, кто-нибудь, приведите сюда детей.
Пока слуги выполняли их распоряжение, женщины переглянулись и продолжили свой давно начатый разговор.
– Хорошо, я согласна, – кивнула герцогиня София. – Этот союз пойдет на пользу нашим династиям и государствам.
– Мы тоже так считаем, – царственно наклонила голову вдовствующая королева.
– Но у меня есть условие.
– Слушаем вас, ваша светлость.
– Я желаю, чтобы принцесса Мария Агнесса до замужества находилась под моей опекой. Я и раньше была наслышана о ее эксцентричности, а теперь имела возможность убедиться в правдивости этих слухов. Однако полагаю, что ее воспитанием еще не поздно заняться.
– Вы считаете ее невоспитанной?
– Я считаю, что она не знает и не умеет многого, что необходимо настоящей принцессе, хотя и обладает обширными познаниями в тех вещах, без которых благовоспитанная девочка ее возраста вполне может обойтись.
– Но у нее есть мать и бабушка…
– Вы, ваша светлость, не сможете жить тут постоянно, ибо ваш долг – находиться рядом с супругом, а дочь герцога Иоганна Альбрехта нужна здесь – в Мекленбурге! Что же касается вашей бывшей камеристки, то тут уж и вовсе нет никаких препятствий. Она вполне может находиться рядом с дочерью. Тем более что ее нынешний муж находится на службе у вашего сына.
– Что же, это разумно.
– Что же касается принца Ульриха…
– Мой внук вернется в Копенгаген ко двору своего отца, – отрезала королева.
– Но король Кристиан подтвердит помолвку?
– Разумеется. Он весьма заинтересован в мире с Иоганном Альбрехтом. Но что скажет Густав Адольф, узнав об этих планах?
– Что скажет шведский король, знает только он сам! Однако я берусь сообщить обо всем этом своей сестре, чтобы она могла разъяснить ему выгоды подобного брака.
Не успели еще похоронить тела всех павших на Праздном поле, как многие в Богемии стали понимать, что вместе с ними похоронены и прежние вольности чешских сословий. Несмотря на то что Прага и не подумала сопротивляться, вожди имперской армии обложили ее непомерной контрибуцией, узнав о размере которой застонали все – от первых богатеев до последних нищих, но делать нечего, и пражакам пришлось лезть в кубышки. За три дня требуемая сумма была собрана, но тут же последовала новая напасть. Вместе с победителями прибыли имперские чиновники, судьи, легисты и дознаватели и стали изыскивать крамолу. Первыми под удар попали участники дефенестрации и лица, поддержавшие Фридриха Пфальцского. Затем были объявлены вне закона все отпавшие от Святой матери католической церкви, и над страной, еще помнившей яркие проповеди Яна Гуса и неустрашимых таборитов, повис страх.
Большинство тех, кому было что терять, поспешили в костелы и, приняв святое причастие, вышли оттуда ничуть не меньшими католиками, чем сам Его святейшество папа. Увы, помогло это далеко не всем, и весьма скоро очень многие из них лишились не только совести и прежней религии, но и имущества, а иные – и жизни. Обширные и богатые имения, владеть которыми не погнушался бы иной монарх, безжалостно конфисковались и раздавались сторонникам императора, а то и просто продавались за бесценок. После этого их прошлым владельцам не оставалось ничего иного, как брести куда глаза глядят. И если так обращались с нобилями, то что уж тут говорить о простолюдинах, подвергавшихся чудовищным гонениям. Их грабили, убивали, насиловали их женщин и детей, не забывая при этом возносить молитвы Господу, прославляя «истинную веру».
Поэтому нет ничего удивительного в том, что очень многие захотели покинуть родину своих предков и отправиться в более спокойные места, населенные их единоверцами. Бежали поодиночке и семьями, снимались с места целые деревни и цеха мастеров. Одни шли пешком, навьюченные остатками своего скарба, иные на повозках, запряженных лошадьми или быками, третьи и вовсе путешествовали с комфортом, окруженные слугами и охраной. Большинство из них направлялось сначала в Саксонию, курфюрст которой хоть и поддержал императора Фердинанда II, но все же был лютеранином и оказывал покровительство своим единоверцам.
Вот только достичь мирных мест удавалось далеко не всем. Рыскавшие повсюду отряды католиков, наемников и просто грабителей полагали беженцев своей законной добычей и нисколько не стеснялись при этом в средствах. Болеслав фон Гершов неоднократно был свидетелем подобных трагедий и, когда мог, приходил на помощь несчастным. Но, к сожалению, отряд у него был крайне невелик, да и действовать на чужой территории нужно было с известной оглядкой.
В последний раз это случилось почти на самой чешско-саксонской границе, в небольшом перелеске. Главарь банды мародеров, окружившей группу беженцев, имевшую неосторожность остановиться на отдых, творил суд и расправу над ними, горделиво восседая в седле. Судя по его важному виду, он воображал себя при этом видным вельможей, имеющим право карать и миловать.
– Сжальтесь, ваша милость! – взмолилась высокая, как жердь, и такая же худая женщина, прижимавшая к себе плачущих детей. – Мы бы и рады услужить вам, но, к несчастью, у нас ничего не осталось…
– Вот как? – осклабился в притворном сочувствии негодяй. – Но неужели вы пустились в столь долгий путь, не имея при себе даже нескольких талеров?
– Увы, мой господин. Все, что у нас было, уже забрали другие разбойники.
– Как ты сказала, женщина?! – сделал оскорбленное лицо главарь. – Уж не назвала ли ты нас – верных слуг императора и добрых католиков – разбойниками?
– Нет, что вы, сударь, – смешалась та. – Я вовсе не это хотела сказать. Я вижу, что вы, господа, люди честные и порядочные, в отличие от тех бандитов, что обобрали нас до нитки в нескольких лигах отсюда.
– Эй, как тебя, – велел своим подручным предводитель, которому надоело разыгрывать спектакль, – обыщи хорошенько эту старую грымзу, а то я устал от ее вранья!
Рядовые грабители не заставили себя просить дважды, и, оторвав от несчастной ее плачущих детей, принялись обшаривать ее, нисколько не заботясь о приличиях. Муж несчастной, как видно, уже не имел сил и храбрости, чтобы противостоять произволу, лишь закрыл лицо руками, продолжая стоять на коленях. А вот старший сын – парнишка лет двенадцати, не смог сдержаться при виде подобного зрелища и, подскочив к одному из мерзавцев, попытался оторвать его от матери.
К сожалению, ничего хорошего из этой затеи не вышло. Самый отвратительный из разбойников, одетый в кожаную куртку и ржавый шлем, заметив неожиданную помеху, недолго думая, выхватил из ножен тесак и ударил мальчишку, после чего тот, обливаясь кровью, упал. Бедная женщина, увидев, что сталось с ее первенцем, пронзительно закричала, а второй бандит торжествующе показал своим сообщникам найденный на теле несчастной тощий кошелек с несколькими монетами.
– Я же говорил, что эта старая ведьма просто лгунья! – захохотал главарь. – Теперь я вижу, денежки у вас водятся, так что…
В этот момент совсем рядом загремели выстрелы, прервавшие его речь. Обладавший от природы умением быстро соображать бандит тут же ударил своего коня шпорами и, сорвавшись с места в карьер, покинул ставшую такой негостеприимной поляну. Его подчиненным повезло в этом смысле куда меньше. Пока одни из них хватались за оружие, а другие пытались вскочить в седла, их окружили всадники в черных доспехах и, не тратя попусту времени, расстреляли негодяев из пистолетов и ружей.
– Черные рейтары! – успел крикнуть в ужасе последний мародер, прежде чем Болеслав проткнул его своей шпагой.
– Ты не ошибся, – хмыкнул фон Гершов, вытирая клинок об драный плащ убитого.