– Может, и люблю. Только тебя это не касается. Давно в это тело попала?
– Два года уже.
– А там… умерла?
– Да!
– И как, если не секрет?
– При родах.
– Ничего себе… а сколько тебе лет было?
– Двадцать пять.
– И мужа, если я правильно понял, даже не намечалось?
Взгляд девочки из злого на мгновение стал беспомощным, а глаза наполнились слезами. Некоторое время она крепилась и не давала воли чувствам, но вскоре не выдержала и разрыдалась.
– Ну ладно тебе, – неуклюже попытался я успокоить ее, чувствуя себя при этом последним мерзавцем. – Не плачь…
– Отстань, гад, – отпихивала она поначалу мои руки, но потом, неожиданно для нас обоих, прижалась к моей груди и затихла.
Некоторое время мы сидели молча, затем Мария пришла в себя и мягко, но решительно отодвинулась и принялась вытирать слезы на зареванном личике.
– Феминистка? – спросил я, чтобы разрядить молчание.
– И что? – с вызовом ответила она.
– Ничего. Трудно тебе придется. Не в почете здесь такие завихрения.
– Я уже поняла, – горько вздохнула принцесса и поникла плечами.
«Вот блин! – мелькнуло у меня в голове. – И там толком не жила, и тут в такую кроху угодила. Неудивительно, что у девки крышу рвет».
– Ну а что тогда выпендриваешься?
– Да не выпендриваюсь я. Просто, как в это тело попала, ничего с собой поделать не могу. То бегать-прыгать хочется, то кому-нибудь в лоб заехать, то к маме прижаться и зареветь…
– Гормоны, – сочувственно вздохнул я. – Меня тоже так плющило. Я же взрослый мужик был, мне тридцать третий год шел, а попал в пятнадцатилетнего пацана. Блин, как вспомню, страшно делается. За мной по всей Германии инквизиция гоняется, а у меня такая дурь в башке играет, что иногда сам не знаю, что в следующий момент учудить могу!
– И как, справился? – подняла на меня глаза Мария.
– Не-а, – помотал я головой. – Какой был балбес, такой и остался.
Услышав это, она прыснула от смеха, и я с удовольствием присоединился к ней. Отсмеявшись, я положил ей руку на голову и погладил ее.
– Вот такая мы семейка! Папаша и дочка…
– Я тебе не дочь.
– Ты – нет, а тело – да. Думаешь, почему ты ко мне прижалась?
– Не знаю…
– Память тела. Я как герцогиню Клару Марию первый раз увидел, тоже так обнять захотелось…
– Это что же… – задумалась принцесса, – Мария Агнесса тебя любит?
– Да, – просто ответил я и, чтобы перевести разговор на другую тему, спросил: – А отчего волосы такие короткие?
– Пират один отрубил, – пожала плечами девочка.
– Ах да, мне рассказывали.
– Слушай, а ты как царем-то стал? Вроде у нас этот был, как его…
– Романов?
– Ага… И Пожарский у тебя перед входом стоит.
– Это сын того Пожарского, что ополчением командовал.
– А Минин?
– А что Минин? Думным дворянином стал, как и в нашей истории. Ты ее, кстати, хоть немного знаешь?
– Если честно, так себе.
– Понятно. Ну, если коротко, я достаточно случайно в Россию попал и, как водится, вписался в драку. Благо отряд был неплохой. Вот на Соборе меня и выбрали вместо Мишки Романова.
– Ты его знаешь?
– Да его в Москве каждая собака знает. Шутка ли, сын патриарха!
– Ага. Филарета я помню. Серьезный дядька.
– Во-во. Слушай, что же с тобой делать?
– В смысле?
– В смысле пропадешь ты тут одна.
– Чего это я одна? У меня мама есть и бабушка, а теперь еще и братишка.
При слове «мама» голос принцессы наполнился нежностью. Сразу было видно, что я не ошибся: чувства ребенка сохранились и с новым сознанием.
– Любишь Марту?
– Конечно. Она классная!
– Это точно.
– Тогда почему ты ее бросил?
– Да не бросал я ее! Говорю же, за мной тогда кто только не гонялся. Я ее у матери оставил… в смысле у герцогини Клары Марии, а сам в Швецию подался.
– И женился на принцессе!
– Ноблесс оближ, – пожал я плечами. – Положение обязывает.
– Всегда вы так, мужики!
– Есть такое. Но ты так и не ответила, что будем делать.
– Ты о чем вообще?
– Война тут будет, Маша… или как тебя?
– Александра, – нехотя буркнула принцесса.
– Вот и познакомились. А я Ваня, в смысле и там и тут одинаково, а ты, значит, у нас Шурка.
– Можно и так.
– Хорошее имя. Так одну мою знакомую звали… настоящий друг, хоть и девчонка. Но, не суть. Короче, Шура. Война тут скоро будет. Ну, не прямо сейчас, но лет через десять – точно. Я, кстати, сам тот еще историк… В общем, по Германии и Чехии эта война даже больше прошлась, чем по нам Великая Отечественная. Треть населения как корова языком слизнула.
– Ни фига себе!
– Вот именно. Я бы тебя с собой в Москву взял…
– Жену боишься? – съязвила девочка.
– За тебя боюсь. Ты хоть знаешь, что такое Домострой?
– И что?
– Вот лучше и не знать! Ладно, время есть еще, подумаем…
– Ваше величество, – раздался голос снаружи, – вас ждут принц Ульрих и герцогиня София.
– Уже иду, – отозвался я и обернулся: – Ты со мной?
– Ваня, – каким-то неожиданно серьезным голосом спросила она. – А ты, как это… в общем… попал сюда?
– Да по-глупому. Меня один придурок-гастарбайтер тут в Германии подрезал В этом, как его… Кляйнештадте, чтоб ему ни дна ни покрышки!
– Понятно.
– А ты откуда? У тебя выговор вроде южный…
– Я-то? Из этого… под Ростовом…
– Батайска, что ли?
– Ну да.
– Не, не бывал. Ладно, пошли, а то будет тебе от бабки с мамкой…
– Я это… иду… – прошептала Шурка и, глядя вслед уходящему Иоганну, прикусила до крови губу. – Черт-черт-черт!..
Покидая Любц, я бросил прощальный взгляд на провожающих меня «родственников». Впереди стояла герцогиня София, окруженная своими приближенными и слугами. Марта держалась чуть поодаль, иногда вытирая уголки глаз. Рядом с ней, прижавшись к широкой юбке матери, стояла принцесса и смотрела на меня необычайно взрослыми глазами. «Блин, а ведь я так и не расспросил ее толком…» – мелькнула в голове запоздалая мысль. Ладно, успею еще. Что тут до Брауншвейга, по глобусу!
Озорной лучик солнца с трудом пробился в щелку между тяжелыми портьерами на высоком стрельчатом окне и заставил грустно улыбнуться женщину, сидящую в высоком кресле. В последнее время ей нездоровилось, и потому она почти не покидала своих покоев, оставленная всеми, кроме самых преданных слуг. Нет, у нее была семья, но единственный сын находился далеко, его дети жили вместе с ним, а супруг был вынужден покинуть ее, будучи призван государственными делами. Да, именно государственными, ибо ее муж герцог Август был полноправным властителем в здешних землях.
«Как быстро прошла жизнь», – с легкой растерянностью подумала она. Еще совсем недавно она бы ни за что не пропустила такое важное событие, как съезд Нижне-Саксонского округа, но теперь из-за болезни герцогиня Клара Мария была вынуждена оставаться в замке Вольфенбюттель. Муж, кажется, даже обрадовался этому обстоятельству и отправился в Брауншвейг самостоятельно, в окружении своих советников и придворных, словно забыв, что все предыдущие годы именно она была его главным помощником и советчиком…
– Государыня, – отвлек Клару Марию от размышлений голос служанки.
– Да, Ирма. Что ты хотела?
– В замок приехали какие-то русские и просят об аудиенции у вашей светлости.
– Какие-то русские? – переспросила герцогиня.
– Ну да. Кажется, это опять русский посол, как его, Рюмме. И с ним несколько офицеров.
– Хорошо, я приму их. Но мне нужно привести себя в порядок. Не хватало еще, чтобы подданные моего сына увидели меня в таком виде.
Примерно через три четверти часа Клара Мария сочла, что готова предстать перед посланцами далекой страны, где правил Иоганн Альбрехт Мекленбургский – ее единственный сын. Карл Рюмме, или, как его называли в России, Клим Рюмин, был ей хорошо известен. Главный дьяк Посольского приказа совсем не изменился с их последней встречи, когда он в очередной раз привез из Москвы щедрые подарки. Главным образом, конечно, драгоценные меха, служившие предметом дикой зависти жен и дочерей окрестных владетелей.
– Я рада вам, господин посол, – благосклонно кивнула она и протянула вперед руку для поцелуя, к которой дьяк тут же почтительно приложился. – Кто ваши спутники? Я худо вижу в последнее время. Хотя, кажется, один из них – господин фон Гершов, не так ли?
– Так, матушка, – закивал Клим.
– Надеюсь, вы привезли нам добрые вести?
– Ваша благородная внучка находится в добром здравии, – поспешил успокоить герцогиню померанец и немного растерянно оглянулся на второго офицера.
Тот стоял чуть поодаль, и Клара Мария никак не могла рассмотреть черты его лица, но вот фигура показалась ей смутно знакомой, хотя она никак не могла припомнить, где могла видеть его прежде.
– Подойдите, – велела герцогиня, чтобы разрешить свои сомнения.
Незнакомец, не переча, сделал несколько шагов вперед и, остановившись рядом с ней, опустился на одно колено и прошептал:
– Здравствуйте, матушка…
– Иоганн, неужели это вы? – широко распахнула глаза Клара Мария и схватилась за сердце.
Никогда не мог понять своих чувств к этой женщине. Мы и виделись-то всего ничего, но всякий раз, когда я оказывался рядом с ней, мое сердце сначала сжималось, а затем начинало биться так быстро, что, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди. Все-таки принц, с которым я давно стал одним целым, очень любил мать, и ни годы, ни поселившаяся в его теле чужая душа не смогли изменить этого.
– Вам плохо? – встревоженно спросил я.
– Нет, – помотала головой герцогиня. – Я счастлива! Теперь, увидев вас, я могу умереть спокойно.
– Матушка, о чем вы говорите? Вам всего-то…
– Не очень-то вежливо говорить даме о ее возрасте! – сверкнули глаза Клары Марии. – Впрочем, сын мой, я нисколько не лукавлю подобно другим старухам, любящим поминать всуе свою скорую смерть. Нет, мой век прожит, и скоро я оставлю этот мир. Но меня утешает мысль о том, что вы уже добились многого, а если Господь будет милостив, то достигнете еще бо́льших высот.