– Куда уж выше, матушка. Я и без того царь.
– Верно, и о вашем мудром правлении, ваше величество, идет молва по всему христианскому миру! – с легкой долей иронии провозгласила Клара Мария, но тут же вернулась к деловому тону: – Кстати, какова истинная цель вашего визита?
– Хотел посетить одно мероприятие неподалеку, – уклончиво ответил я матери.
– О! Вы наконец-то вспомнили, что у вас есть владения в империи и что они тоже нуждаются в вашем попечении?
Сарказм в голосе герцогини стал таким явственным, что я невольно начал оправдываться.
– Но, матушка, у меня в России столько дел, что иной раз голова идет кругом!
– Чем же, позвольте спросить, вы занимались все эти семь лет? Ах да, знаю. Вы с большим успехом воевали!
– Не только, но, в общем, да.
– Вместо того чтобы управлять государством?
– Я бы сказал – вместе с тем! Честно говоря, я не припомню и года, чтобы не пришлось отражать какое-нибудь нашествие. Не поляков – так татар, не татар – так датчан, не датчан – так еще кого-нибудь…
– Странно; мне показалось, что это вы напали на Эзель…
– Исключительно в целях превентивной обороны!
– Пусть так. Но каковы ваши теперешние планы?
– На сей раз я хотел бы предотвратить войну.
– Не самое обычное для вас амплуа. Но каким образом?
– Я полагаю, если протестантские княжества объединятся и покажут императору свою решимость, то разрастания конфликта удастся избежать.
Некоторое время Клара Мария с изумлением смотрела на меня, как будто не узнавая, а затем участливым голосом спросила:
– Сударь мой, а что вы вообще знаете о расстановке сил в Нижне-Саксонском имперском округе?
– Честно говоря, немного!
– Что же, по крайней мере откровенно… Ладно, слушайте.
Пока она говорила, я не уставал удивляться произошедшей с ней перемене. Только что герцогиня Клара Мария выглядела глубоко больной женщиной, уставшей от выпавших на ее долю невзгод, а теперь взгляд ее стал острым, голос – бодрым, а ум обнаружил ясность, какую я, говоря по совести, не ожидал уже встретить.
– Итак, – начала ликбез матушка, – Нижне-Саксонский округ состоит из четырех более-менее крупных герцогств, посреди которых находятся множество мелких владений, а также имперских и вольных городов. Первым среди них, не кривя душой, можно назвать герцогство Мекленбург. Ранее разделенное на три независимых владения со столицами в Шверине, Гюстрове и Стрелице, оно после известных событий естественным образом объединилось и теперь подвластно вашему величеству. Не будучи изначально самым сильным и богатым, Мекленбург тем не менее вышел на первые позиции. Причина тому – внутреннее единство и то обстоятельство, что его герцог стал русским царем.
– И это правильно! – кивнул я.
– Следующими следует признать владения, связанные с датским королевским домом, прежде всего Гольштейн-Глюкштадт и Шлезвиг-Гольштейн. В первом правит сам Кристиан Четвертый, а во втором его племянник – Фридрих. Он молод, амбициозен и, насколько мне известно, ваш поклонник. К ним следует присовокупить епископства Бременское и Любекское, находящиеся во владении Иоганна Фридриха Гольштейн-Готторпского – родного дяди герцога Фридриха.
– О, семейка! А сами Бремен и Любек?
– Бремен, Любек, Гамбург, Гослар, Мюльгаузен и прочие имперские города совершенно независимы и подчиняются только императору, ну и своим магистратам, разумеется.
– А Брауншвейг?
– Сам город, как, надеюсь, вам известно, после изгнания Вельфов является вольным и не имеет сеньора. Имперским он, впрочем, так и не стал, а потому предшественники моего мужа неоднократно пытались вновь подчинить его себе, но пока безуспешно. Что же касается самого герцогства, то оно формально разделено на четыре части: Целле, Грубенгаген, Каленберг и Вольфенбюттель. В последнем, а также в Грубенгагене правит мой муж Август. В Каленберге и прочих владениях – его брат, Юлий Эрнст[104].
– А почему их не объединить?
– Господи, вы и об этом забыли! В отличие от имперского рейхстага, где голоса подвластных земель суммируются, в округах действует принцип: один сеньор – один голос. Если крупные владетели присоединяют к себе мелкое, его голос не прибавляется к новому сюзерену, а обнуляется. Именно поэтому они стараются усадить на эти крохотные троны своих отпрысков или братьев.
– Что делает? – переспросил я. – Обнуляется?
– Именно, а что вас удивляет?
– Ничего-ничего, милый обычай.
– Я тоже так думаю. Но продолжим. Последним по списку, но не по значению будет герцогство Саксен-Лауэнбург. Правит в нем герцог Август – потомок некогда могущественного и многочисленного рода Асканиев. Надо сказать, что многочисленность этот род сохранил, а вот могущество в значительной степени утратил. Кстати, его мать Маргарита и мой отец Богуслав Тринадцатый – родные брат и сестра.
– Так герцог мне почти что дядюшка?
– Двоюродный.
– Как интересно. Еще есть крупные игроки?
– Ну, как не быть! Гогенцоллерны и Виттельсбахи.
– А они-то каким боком?
– Все просто. Маркграф Кристиан Вильгельм еще двадцать лет назад получил титул светского архиепископа Магдебурга. Император его не утвердил, но тем не менее маркграфы Бранденбургские считают своим правом лезть в дела нашего округа.
– Кто бы сомневался! А баварцы?
– Примерно то же самое. Фердинанд Баварский является архиепископом в Гильдсгейме, правда, на сей раз признанным и императором, и местными.
– А он, случайно, не католик?
– Ну что вы, ваше величество. Ни малейшей случайности в этом нет, поскольку он действительно добрый католик и ярый сторонник Габсбургов.
– В протестантском княжестве?
– А с чего вы взяли, что оно чисто протестантское? Там весьма много католиков и даже монастыри до сих пор не секуляризированы.
– Какое упущение… А что за монастыри?
– Иезуитские и капуцинов, насколько я помню. А это имеет значение?
– Как знать. Хотя я интересовался, мужские они или женские.
– Боже правый, и это государь такой огромной и великой страны, как Русское царство! И как вас только терпят ваши подданные?
– Все просто, матушка. До меня в России была Смута, развал, можно сказать, лихие времена. При мне, несмотря ни на что, – стабильность. Люди это ценят.
– Мы, немцы, тоже ценим стабильность. А потому очень мало кто поддерживает притязания Фридриха Пфальцского на трон Богемии. Можно даже сказать, что общее мнение на стороне императора.
– Что же, с князьями все ясно, но что обо всем этом думают в городах?
– То же самое, сын мой. Представители нобилитета полагают императора гарантом их прав и вольностей, а потому не торопятся вступаться за единоверцев. Низы настроены более решительно, но их мнение мало кого интересует.
– Кто представляет интересы императора на этом съезде?
– Граф Хотек.
– Где-то я слышал это имя…
– Немудрено. Он давно на службе у Фердинанда и часто выполняет щекотливые поручения своего сюзерена.
– Не этот ли достойный муж был послом к королю Сигизмунду пару лет назад?
– Да.
– Последний вопрос, матушка. Могу ли я рассчитывать на поддержку вашего супруга и его брата?
– Нет! – отрезала помрачневшая герцогиня.
– Так категорично?
– Увы, сын мой. И Август и Юлий Эрнст – сторонники нейтралитета, а у вашего величества репутация удачливого военного вождя, а потому в ваше миролюбие никто не поверит. К тому же…
Последние слова матери, сказанные с неприкрытой горечью, заставили меня насторожиться, и я счел нужным переспросить:
– К тому же что?
– К тому же вы – мой сын.
– И с каких пор это стало проблемой?
– С тех самых, когда в младенческом возрасте умер ваш брат Генрих Август. Моему мужу нужны наследники, а я так и не сумела дать их ему. И теперь он с нетерпением ждет, когда я освобожу его…
– Это ужасно.
– Нет, сын мой. Это – жизнь.
– Поэтому вы так привязались к Марии Агнессе?
– Вполне возможно. Ваша дочь – чудо, впрочем, вы ведь и сами могли в этом убедиться…
– Это да. Впрочем, у нас не было времени пообщаться как следует. Я не принадлежу себе. Иногда мне кажется, что я имею свободы не намного больше, чем гребец, прикованный к веслу на галере.
– Ну-ну. – Губы Клары Марии скривились в легкой усмешке. – Где-то я это уже слышала. Впрочем, хватит о делах. Соблаговолите кликнуть моих слуг, мне надо отдать распоряжения о размещении вас и вашей свиты.
– А вот это очень кстати, – кивнул я. – Нам нужно привести себя в порядок, чтобы произвести должное впечатление на участников съезда.
На следующий день после небольшого отдыха мы выступили в Брауншвейг, благо до него от Вольфенбюттеля не более двадцати верст, а по распоряжению матушки нам дали свежих лошадей из герцогских конюшен. В общем, до города мы добрались довольно быстро, немало озадачив своим видом и количеством городскую стражу.
– Кто вы такие? – настороженно поинтересовался из-под шлема командовавший ею капрал.
– Князь-епископ Шверина пожелал посетить съезд, – важно объявил ему с козел кучер Ульриха Датского.
– Что-то свита у вашего епископа великовата, – хмыкнул тот, окидывая взглядом следующую за каретой кавалькаду из моих рынд и ратников Михальского. – А эти кто, поляки?
– Тебе не все ли равно? – огрызнулся тот.
– Вы что-то имеете против поляков? – спросил я, выезжая вперед.
– Ничего, ваша милость, кроме того, что они паписты и еретики, – пожал плечами старый служака. – Хотя с этим съездом в наш город кто только не приехал. Прямо как на Ноевом ковчеге – всякой твари по паре! Теперь вот еще и пшеки. Ладно уж, проезжайте.
– Вот холера! – выругался Корнилий, приняв замечание капрала на свой счет, после чего махнул рукой своим нукерам, дескать, поехали.
Съезд проходил в самом центре Брауншвейга, в бывшем герцогском замке Данквардероде, помнившем еще легендарного герцога Генриха Льва. Когда-то это была по-настоящему укрепленная цитадель, но за время, прошедшее с освобождения, стены и башни успели обветшать, а кое-где и разрушиться, утратив таким образом всякое военное значение. Примерно шесть лет назад городские власти стали перестраивать герцогский дворец в стиле ренессанс, но, судя по всему, закончится эта работа еще не скоро.