– Ничего! Панин ему в рыло дал, а Михальский вдругорядь сулился выпороть, ежели не уймется!
– Да ну! – изумился Хованский. – Князя?
– Вот тебе и ну!
– Врешь!
– Поди спроси!
– Не, – помотал головой Хованский. – Что мне, делать больше нечего, о Ехидне[112] справляться?
Братья-герцоги Юлий Эрнст и Август Младший среди прочих правителей германских княжеств слыли людьми просвещенными и справедливыми. И в самом деле, пока они правили, Брауншвейг, прежде находившийся в весьма плачевном состоянии, окреп и разбогател, так что нет ничего удивительного, что подданные боготворили своих сюзеренов.
Однако Женевьева Мюнхгаузен совершенно не разделяла этих восторгов. И если Августа Вольфенбюттельского она знала мало, то уж насчет владыки Даненберга нисколько не обманывалась. И вот сейчас, пока Юлий Эрнст разглядывал ее своим жабьим взглядом, она трепетала от страха.
– Я вижу, ваши успехи не так велики? – скрипучим голосом осведомился герцог.
– Я сделала все, что могла, – вздохнула женщина.
– И где же соболиная шуба на ваших плечах?
Ответом ему было затравленное молчание.
– Кто из князей посетил Иоганна Альбрехта? – продолжил допрос ее мучитель.
– Фридрих Гольштейн-Готторпский.
– Мне это известно. Но о чем они говорили?
– В основном о торговле.
– Вот как?
– Да, ваша светлость.
– А подробнее?
– Царь предложил создать компанию для торговли с Персией. Гарантировал беспошлинный транзит, охрану и другие привилегии.
– И что же Фридрих?
– Согласился, с большим энтузиазмом.
– Вы уверены?
– Переговоры проходили совсем рядом, и я слышала каждое слово.
– Что-нибудь еще?
– Если позволите…
– О, не стесняйтесь! Женщине с вашей репутацией это совсем не пристало.
Услышав слова герцога, Женевьева вспыхнула, как от пощечины и, с ненавистью взглянув в глаза своему мучителю, отчеканила:
– Вы крепко ошибаетесь насчет Иоганна Альбрехта. Он вовсе не так прост, как думает ваша светлость. Напротив, Странник ловок, красноречив и дьявольски хитер!
– Не драматизируйте, милочка, – скривил губы Юлий Эрнст. – То, что он не повелся на ваши порядком увядшие прелести, вовсе не делает его гением. Согласен, я сглупил, поручив это дело вам… но это исправимо. Вы ведь знаете, что ваше дело всегда можно извлечь из архивов?
– Смилуйтесь, ваша светлость, – бросилась к нему в ноги испуганная женщина. – Я исполню все, что вы мне прикажете!
– Конечно, исполните! – засмеялся герцог. – Ладно, отправляйтесь теперь в Вольфенбюттель и ожидайте дальнейших распоряжений. Скоро будет бал, и очень возможно, ваши услуги понадобятся нам вновь. Но помните, что следующая неудача станет для вас последней!
Как бы то ни было, охота удалась. Высокопоставленные гости как следует развлеклись. Настрелялись, наскакались, торжественно съели несчастного кабанчика и вдоволь попьянствовали на дармовщинку. Слуги еще продолжали сворачивать шатры, когда я решил, что повременю с возвращением в Брауншвейг. В принципе все дела я там уже закончил. На съезде показался, о себе напомнил, кое-каких договоренностей достиг, опять же узнал много нового. Оставалось лишь дождаться ответа императора, но о его воле можно прекрасно узнать в любом другом месте, а мне нужно было пообщаться с матушкой…
– Вот что, братцы, – объявил я свою волю ближникам, – Болик пусть наденет мой костюм и сидит с Ульрихом в карете до самого Брауншвейга. Всем любопытным говорите, что мне неможется, и охраняйте так, чтобы мышь не проскочила. Причем в карету надобно сесть так, чтобы даже наши ничего не поняли. Ясно?
– Как прикажете, государь, – кивнул померанец.
– А куда направится ваше величество? – насторожился Михальский.
– Да тут, рядом…
– Я с вами!
– Хорошо, только переоденься скромнее и возьми с собой пару человек. Таких, чтобы не слишком приметные.
– Слушаюсь.
– Долго ли комедию ломать? – осведомился Рюмин. – А то ведь принц Ульрих, как пить дать, всем разболтает!
– Если только протрезвеет, – ухмыльнулся в усы Панин.
– На пару дней его хватит, а больше и не надо. Если в мое отсутствие кто из князей будет на разговоры проситься, ты, Клим Патрикеевич, за главного! Твое слово – мое слово.
– Оно конечно, – вздохнул дьяк. – Только не жду я от сих князей ничего доброго. Не решатся они ни на что, пока их, как ты, государь, говоришь, жареный петух не клюнет.
– И я не жду.
– Как так?
– А вот так. Я ведь и не надеялся, что они ко мне с ходу в союзники набиваться начнут, но… слово-то ведь сказано. Придет лихая пора – вспомнят, я чаю.
– Нешто лихолетье и впрямь скоро начнется?
– В ближайшую неделю – точно нет! – ухмыльнулся я. – У меня все дни наперед расписаны. Но если через два дня не вернусь, то на третий снимайтесь и идите к замку отчима.
– Сделаем! – эхом отозвались присутствующие и бросились выполнять.
– О майн гот! – выглянул из-за занавеси страдающий Ульрих. – Как вы, русские, можете столько пить…
Принимая во внимание, что князь-епископ выпил втрое больше любого из нас, вопрос прозвучал крайне забавно.
– Тренировка, кузен, – беззаботно отозвался я. – Просто у нас очень холодно, и мы вынуждены постоянно пить, чтобы не замерзнуть.
– Боже, как вы там живете! Кстати, а где фрау Мюнхгаузен?
– Вы что, совсем ничего не помните?
– Нет, а что?
– И то, что провели с ней ночь?
– Нет!!!
– Странно. Женевьева выглядела донельзя довольной, когда покидала вас. Признаюсь, я нечасто видел по утрам столь воодушевленных дам.
– Вы так думаете?
– Конечно!
– Но почему в таком случае она столь поспешно покинула нас?
– Кто поймет женскую натуру, мой друг! Дайте срок, и, возможно, она вернется.
– О! – почти застонал принц. – Мне нужно выпить… хотя нет, в таком случае я не смогу сесть в седло…
– К черту седло, у вас же есть карета. Эй, Федор, помоги его светлости добраться до экипажа и неотступно охраняй всю дорогу!
– Слушаюсь!
– Да прихвати вот эту сулею. Видишь, человеку худо.
Что нужно людям, чтобы остаться не замеченными в толпе? Всего ничего, одежда поскромнее, взгляд попроще… Пока ты в богатом наряде, с драгоценной цепью на шее и в роскошной шляпе с вышитой короной, за тобой следят все. Одни – охраняя, другие – в чаянии милостей, третьи просто глазеют, чтобы потом хвастаться знакомым: вот, мол, кого видал!
А если и камзол простой, и шляпа потертая, и плащ драный, а из украшений только шпага на поясе, то ты никому особо не интересен. Ну, послал кто-то из владетельных особ своих людей по нужному ему делу? Да пусть катятся! Вот и на нас никто внимания не обратил. Не до того было.
До Вольфенбюттеля мы добрались часа за три, может, немного больше. В замке наша форма уже примелькалась, так что в ворота нас пустили без проволочек, и скоро я предстал перед герцогиней Кларой Марией, сидящей в кресле.
– Здравствуйте, матушка, – поздоровался я, входя в покои.
– Как вы здесь оказались, Иоганн? – немного удивленно спросила она. – И что это за наряд?
– Не хотелось привлекать к себе излишнего внимания, – пояснил я. – Как вы себя чувствуете?
– Оставьте разговоры о состоянии здоровья для старух, ваше величество! – желчно отозвалась мать. – Лучше расскажите, как все прошло.
Я коротко описал все, что со мной произошло за последние несколько дней, стараясь не перегружать герцогиню излишними подробностями, но она прерывала меня, переспрашивала, жадно старясь не упустить ни одной детали, и иногда саркастически усмехалась.
– Ах, как много я бы дала, чтобы увидеть, как вытягиваются эти напыщенные рожи! – мечтательно протянула она, закончив «допрос». – Благодарю за подробный рассказ, сын мой. Давненько я не получала такого удовольствия. Однако, если опустить фурор от вашего появления, эффект от него не так уж велик, не правда ли?
– И да и нет, матушка. Я выступил в роли Кассандры, предрекающей несчастья. Как и следовало ожидать, ко мне мало кто прислушался, но, надеюсь, многие вспомнят, когда эти пророчества начнут сбываться.
– Не забудьте только о печальной судьбе провидицы! – усмехнулась Клара Мария.
– Вряд ли наши «друзья» успеют что-то предпринять, – беспечно отозвался я.
– Вы уезжаете?
– Да.
– Мы больше не увидимся, – печально констатировала герцогиня.
– Возможно. И потому я хотел бы задать вам несколько вопросов.
– Вот как… и о чем же?
– О смерти моего отца.
– Зачем ворошить столь давнее прошлое?
– По двум причинам, матушка. Во-первых, есть вещи, которые нельзя прощать, даже из христианского милосердия.
– Это так, – спокойно согласилась Клара Мария. – А какая вторая причина?
– Во-вторых, на меня тоже покушались и, как я думаю, те же люди, что и на него.
– Вы, вероятно, о том прискорбном случае, когда погиб ваш адъютант и был смертельно ранен кузен Адольф Фридрих?
– Именно.
– И что вас навело на мысль об одних и тех же людях?
– А разве это не так? – вопросом на вопрос отвечал я, все более взвинчиваясь. – Человек, виновный в том злодеянии, был розенкрейцером. И проблемы у моего отца были с розенкрейцерами. И даже ваш нынешний супруг, черт бы его подрал, принадлежит к этой не в меру таинственной организации! Мама, я хочу знать: что происходит?
– Ничего.
– Что значит «ничего»?
– То и значит, что ничего. С чего вы взяли, что смерть Сигизмунда Августа Мекленбургского произошла в результате покушения?
– А как это случилось?
– Упал с лошади на охоте.
– И сразу насмерть? – скептически хмыкнул я, потому как подобные несчастья, конечно, случаются, но не так чтобы часто.
– Нет. Его лечили, но судьба оказалась неумолимой.
– И розенкрейцеры тут ни при чем?
– Ну отчего же. На той охоте в числе прочих присутствовали ваш будущий отчим и его брат. Они еще не были герцогами, но в обществе уже состояли. К тому же вашего отца лечил их лекарь, который также имел отношение к ордену Розы и Креста.